Обагренная Русь
Шрифт:
Язык держи, а сердце в кулак сожми. Понял Крив, что не кончится добром эта встреча. Уступил. Увели незнакомцы коня.
— Ну, теперь мы, Мистиша, вольные люди, — сказал не привыкший подолгу унывать горбун.
И принялись они бродить по Киеву, везде высматривать да всех расспрашивать. И не зря. Скоро дошла до них первая весточка.
— Фарь, говоришь? Угорских статей? — припомнил один из гончаров на Подоле. — Как же, как же... Кажись,
— Недавно из Олешья с гостями прибыл?
— Кто?
— Да Несмеян-то, — подсказал Крив.
— Может, и из Олешья. А то еще откуда. Мне-то почем знать?!
— А где видел?
— Несмеяна, что ль?.. У нас и видел, на Подоле. Проезжал он тут с дружинниками... Ну, народ и высыпал, все глядят на коня, любуются. Отколь, спрашивают, у тебя, Несмеян, этакой фарь. А он и отвечает со смехом — Роман, мол, мне его подарил...
— Наш фарь! — не сдержавшись, вскрикнул Мистиша. Крив дернул его за рукав, но поздно уже было: вылетевшего слова не вернуть.
— Это как же так ваш? — прищурился гончар, — Чай, не водятся такие кони у простых людинов.
А Мистиша возьми да еще подлей масла в огонь:
— И верно, Романов подарок этот фарь. Но только не твоему дружиннику дарил его князь, а моему боярину Стонегу.
— Не слушай ты его, добрый человек, — поспешил на выручку горбун, потому как знал, что положено за клевету прокалывать шилом злые языки, — Не в своем уме паробок.
И потащил за собою Мистишу с Подола прочь. Рассердился на него паробок:
— А говорил, что будешь мне верным товарищем.
Как же сыщем мы коня, ежели напали на след, да гнать его побоялись? Чего взгомонился-то?
— Ты в Киеве человек новый, — спокойно пояснил ему горбун. — Вот и делай, что велят. Помнишь, как поглядел на нас гончар? Не скоро до него слова твои дошли, а коли бы скоро, так не ходили бы мы с тобою теперь по Владимирову городу, а везли бы нас на допрос к воеводе. Ты Несмеяна знаешь?
— Не, — помотал головой Мистиша. — Только и видел, что у Стонега...
— То-то и оно. Что, как не признает он за собою вины? Конь-то небось все же дареный. Вот и выходит, что мы на него напраслину возвели, перед добрыми людьми обесчестили.
— Как же быть-то? — обескураженно уставился на него Мистиша. — Придумай что-нибудь, Крив.
— Вот я и думаю, — почесал в затылке горбун. — Как зовут твоего дружинника, мы теперь знаем. Гончару и на том спасибо. Но когда встретимся с Несмеяном, ты к нему сразу не кидайся. Поклонись да по чину все объясни: так, мол, и так — боярин-де мой серчает. Может, и пожалеет он тебя...
— А ежели нет?
— А ежели нет, то сами уведем коня. Но
— Шибко напугал ты меня, Крив.
Язык языку ответ подает, а голова смекает. Теперь во всех разговорах Мистиша положился на горбуна, в беседу не встревал, а только слушал. Как стал Крив про Несмеяна спрашивать, закрутилось колесо: то здесь его видели, то там. Дружинника в городе знали хорошо, верный путь к нему указывали, но всё не поспевали горбун с паробком ко времени: был, да уехал, а к кому — неведомо.
— Потерпи еще немного — словим мы твоего Несмеяна, — улыбнулся Крив.
К вечеру сказал им кто-то, что видел, как подался Несмеян с дружиною к исаду.
Заволновался Крив:
— Поспешать нам надо. Как бы не наладился он снова в путь.
Припустили они бегом и в первый раз пожалели, что нет у них коня. Но зря спешили: на исаде Несмеяна не было. Только бока себе намяли в толчее, едва не потеряли друг друга.
— Ничего, не отпыхавшись, дерева не срубишь, — не терял надежды горбун, выбираясь из толпы.
Мистиша глядел вокруг себя завороженно: сколь прожил он в своем Триполе, а такого не видывал.
— Лодий-то сколько — как листьев в воде! Неужто со всей земли собираются в Киев торговые гости?
— А чего ж им не собираться — живем богато, соседям в рот не заглядываем: и мех у нас, и воск, и кони, и рыбий зуб. И брони, и мечи. Вот и везут нам в обмен — кто аксамит, кто ковры, кто сарацинское пшено... Мы гостям рады!
— Вот живут-то, — восхищенно протянул Мистиша, не торопясь уходить с исада.
— Про гостей ты, что ль?
— А то про кого!
— Не завидуй им, Мистиша, жизнь у них трудная и опасная — потому и ходят с дружиною. Нынче вернулся с прибытком, а завтра, глядишь, снесут голову где-нито на волоке — и вся недолга.
Так, беседуя, не торопясь, поднимались они к Подольским воротам, как вдруг кто-то окликнул горбуна:
— Крив, ты ли это?
Из толпы навстречу им кинулся, растопырив руки, рослый бородач. Горбун пригляделся к нему, сделал шаг, другой.
— Негубка? Купец?!
— Он самый я! — закричал Негубка и принялся обнимать и шлепать Крива по горбу, приговаривая:
— Вот ведь где встретиться довелось, а я уж и вовсе потрял тебя из виду.
— Меня потерять из виду немудрено, — говорил, улыбаясь, Крив и с гордостью поглядывал на Мистишу (вот, мол, какие у меня знакомцы!).
— А этот паробок не с тобой ли? — заметив его взгляды, спросил Негубка и, не дождавшись ответа, двинулся к Мистише, тоже обнимал его и разглядывал пристально.