Обделенные душой
Шрифт:
Но почему же тогда в нём живёт ощущение, что это счастливейшая неделя в его жизни?
Каждую ночь они разжигают костёр, и Уил играет на гитаре. Это — кульминация дня. То же можно сказать и о народных преданиях, которые рассказывает Пивани. Некоторые — смешные, а другие — странные. Леву нравится наблюдать, как ребята льнут к рассказчику, как у них от восторга расширяются глаза...
На четвёртый день все какие-то взбудораженные. Лев не может с уверенностью сказать, отчего — то ли от недоедания, то ли оттого, что в северных горах собирается буря. За завтраком все угрюмо молчат.
Ко всему прочему, у Лева чувство, будто за ним наблюдают. Он пристально всматривается в лес каждый раз, когда с ветки с шумом срывается какая-нибудь птица или трещит сучок. Он понимает, что, скорее всего, это пустые тревоги, но от паранойи, овладевшей им в его бытность беглецом, не так-то просто избавиться. Его нервозность передаётся младшим детям, и тогда Пивани отсылает его с глаз долой.
Поначалу, забравшись один в маленькую палатку, Лев ощущает облегчение, но вскоре стены из оленьих шкур начинают давить на него, а вонь грязных носков и вовсе гонит мальчика наружу. Он слышит, как его спутники на поляне моют кружки. Лев усаживается, скрестив ноги и упёршись подбородком в грудь — так сидят Люди Удачи — посреди палаточного лагеря и желает лишь одного: чтобы поскорей разразилась буря, и весь этот ужас закончился.
— Лев!
Он вскидывает глаза и видит Кили — тот стоит перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Кили садится, но не осмеливается посмотреть Леву в глаза. Наконец он отваживается и произносит:
— Вчера ночью мне было видение.
Лев не знает, что сказать. Почему Кили пришёл к нему, а не к Пивани или Уилу?
— Значит, ты видел своего духа-хранителя?
Кили, похоже, не знает, что говорить дальше, поэтому Лев приходит ему на помощь:
— Это, надеюсь, не свинья?
— Не-ет... — мямлит Кили. — Это воробей. Как в моём имени.
Вот это да. Похоже, что этот самый дух-хранитель действительно имеет для человека особое значение, а не только служит источником донорских органов.
— Так что он тебе показал?
— Кое-что плохое, — шепчет Кили так тихо, что Леву приходится наклониться к нему.
— Что — плохое?
Все страхи, преследовавшие его сегодня с утра разом возвращаются.
— Я не знаю. — Кили смотрит Леву в глаза и нервно теребит в пальцах травинку. — Но я видел, как ты уходишь. Ты же не уйдешь, правда?
У Лева такое ощущение, будто ему в грудь вонзилась стрела и мешает дышать. Он пытается припомнить, о чём толковал ему Уил: голод и усиленное потение могут вызвать галлюцинации и странные сны. А может, кто-то внушил Кили, что «мапи» всегда уходят, вот оно ему и приснилось?
— Я не собираюсь уходить, — говорит Лев, пытаясь уверить не только Кили, но и себя самого.
— В моём видении ты бежал, — говорит Кили. — Люди хотели сделать тебе больно... а ты хотел сделать больно им.
Тем же утром, но только раньше, Уил сказал Пивани, что ему надо собрать дров для костра и ушёл. На самом деле ему просто надо было побыть одному. Подумать. И вот он сидит на каменном уступе, перед ним открывается прекрасный обзор: не только лес, но и более ясная перспектива собственной жизни. Отсюда виден лагерь, или, во всяком случае, часть его, и хотя Уил действительно собирается набрать валежника для костра, но не сейчас. Он хочет просто посидеть здесь какое-то время.
Уил не может больше закрывать глаза на растущее в нём чувство протеста. Оно зародилось задолго до похорон его деда. «Уил, сыграй мелодию для исцеления. Уил, сыграй песню для успокоения. Уил, сыграй нам музыку для праздника, для облегчения, для терпения, для мудрости...» Племя использовало его в качестве музыкальной машины. Хватит. У него нет кнопки «включить/выключить». Пришло время самому выбирать, что и когда играть!
Так что когда его духовное искание кончится и он исполнит обещание, данное дедушке, то даже если Лев останется здесь, Уил уйдёт. Пора ему покинуть резервацию и устроить лучшее будущее для себя и для Уны... если она решит, что любит его, Уила, больше, чем резервацию.
Лев старается не впасть в панику от того, что поведал ему Кили. Ведь ему, Леву, тоже снились похожие сны — что он убегает от кого-то. А ещё ему снилось отмщение. Не кому-то конкретно, а всем разом. Всему миру. От этого чувства, тёмного, словно грозовые тучи на горизонте, нелегко отрешиться.
— Мы в резервации, нас окружают стены и защищают законы, — говорит он Кили с уверенностью, которой вовсе не чувствует. — Здесь не от кого бежать, — добавляет он, скорее, чтобы успокоить не столько собеседника, сколько себя самого.
И тут, не успели ещё отзвучать эти слова, снова раздаётся треск, словно ломается сухой сучок под ногами — и на этот раз Лев слышит визг. Тонкий, пронзительный крик удивления. А может, даже и страха.
Лев бросается на поляну, Кили — за ним. Дети сгрудились вокруг Пивани, лежащего на земле лицом вниз.
Мимо уха Лева свистит обездвиживающий дротик и вонзается в бревно в нескольких дюймах от ноги Кили.
— Ложись! — выкрикивает Лев и толкает Кили, загораживая мальчика рукой. Остальные ребята слушаются его команды и падают на землю; и в это время через лагерь проносится шквал транк-дротиков. Лев лихорадочно оглядывается, ища глазами Уила, но того нигде не видно.
Теперь всё зависит от него, Лева.
Он всего лишь на пару лет старше этих детишек, но они смотрят на него как на своего вождя и ждут от него помощи. Лев включается в защитный режим — так же, как однажды сделал это для СайФая.
Он оглядывает окружающий лес, а в мозгу его вихрем кружатся мысли: «Они нашли меня. Они хотят забрать меня в заготовительный лагерь. Меня всё-таки принесут в жертву...» И хотя он перепуган, гнев в нём побеждает ярость. Ведь это же как-никак убежище! Люди Удачи находятся под охраной закона! Да, они-то находятся, но как насчёт «мапи»? Может, кто-то из жителей резервации донёс на него до того, как Совет рассмотрел его прошение?
Кили нетерпеливо шевелится у него под рукой.
— Почему мы не стреляем в ответ?