Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
— Я приготовил ее любимый суп.
— Организм миссис Скарлатти не принимает пищу.
— Да, да… Но мне хотелось порадовать ее чем-нибудь.
На него посмотрели искоса и наконец со скрытым раздражением проводили в палату.
Раньше миссис Скарлатти предпочитала общую палату. (Она была весьма общительна.) Откинув голову, выпрямившись, она сидела в своем эффектном черном халате, косынка из батика прикрывала ее волосы. «Голубчик!» — говорила она, едва он появлялся в дверях. Женщины в палате на миг настороженно застывали, пока до них доходило, насколько он молод — слишком молод для миссис Скарлатти. На этот раз она лежала в отдельной палате, и все, чем она была в состоянии встретить его, — это
Он знал, стоит ему уйти, и кто-нибудь из персонала выльет принесенный им суп. А ведь это — его коронное блюдо, суп из куриных желудочков, который она всегда любила. В его рецепт входило двадцать зубчиков чеснока. Раньше миссис Скарлатти утверждала, что чеснок успокаивает желудок и нервы, улучшает настроение на целый день. (Такой суп, однако, не включали в меню, потому что, по ее словам, он был «тяжеловат» для изысканного ресторана Скарлатти. И это несколько обижало Эзру.) Когда здоровье еще позволяло ей находиться дома, он часто готовил для нее в ресторанной кухне этот суп и сам относил наверх, в ее квартиру. Даже в больнице она поначалу съедала по маленькой тарелочке. Теперь об этом и речи не было. И все же он продолжал носить ей этот суп — от полнейшего бессилия; не лучше ли стать на колени у ее кровати, положить голову на простыню, взять ее руки и попросить: «Миссис Скарлатти, поправляйтесь». Но она — деловая женщина, это шокировало бы ее. Вот ему и оставалось лишь одно — приносить ей суп.
Он сидел в углу палаты в кресле из зеленого пластика, со стальными подлокотниками. Наступил октябрь, и уже начали топить — воздух был жгучим и сухим. Изголовье больничной кровати слегка приподняли, чтобы миссис Скарлатти легче было дышать. Время от времени она шептала, не открывая глаз: «О господи!» И тогда Эзра спрашивал: «Что? Вам что-нибудь нужно?» А она только вздыхала. (Или, может, это журчала вода в батареях?) Эзра не приносил с собой книг, не заводил разговоров с медсестрами, которые то появлялись, то исчезали, поскрипывая резиновыми подошвами. Он сидел опустив голову, уронив на колени свои большие бледные руки.
В последнее время он немного пополнел. Толстым не был, нет, но словно бы округлился и раздался вширь, как нередко случается со светловолосыми мужчинами. Теперь же он сбросил этот излишек веса. Как и у миссис Скарлатти, его организм не принимал пищи. Одежда висела мешком на его крупном, словно бы утратившем объем теле. Спереди и сзади — широкий, а посмотришь сбоку — тонкий, как лист бумаги. Волосы, будто сноп пшеницы, падали ему на глаза, он и не пытался откинуть их назад.
Им с миссис Скарлатти немало довелось пережить вместе, сказал бы он, спроси его кто-нибудь об этом; но что именно? Муж у нее оказался никудышный (дело случая, по ее словам, так же как бутылка плохого вина), и она ушла от него; на войне в Корее убили ее единственного сына, ровесника Эзры. Оба эти события она пережила в одиночку, еще до того, как взяла Эзру в компаньоны. Ну а сам Эзра пока ничего серьезного не пережил. В свои двадцать пять лет он не был женат, не имел детей и по-прежнему жил с матерью. На поверку все, что он и миссис Скарлатти пережили вместе, были годы тихого, дремотного однообразия. Ее жизнь, затерявшаяся где-то в прошлом, и его, все откладывавшаяся на будущее, встретились, и вот теперь они поддерживали друг друга в образовавшейся вокруг пустоте. Эзра был благодарен миссис Скарлатти за то, что она спасла его от бесцельного, бессмысленного существования и научила всему, что знала сама; более того — за то, что он был нужен ей. Не будь ее, с кем бы он остался? Брат и сестра жили самостоятельно; он преданно любил мать, но она была чересчур эмоциональна, и ему все время приходилось быть начеку. По общепринятым меркам его и миссис Скарлатти нельзя было считать людьми близкими. Эзра называл ее «миссис Скарлатти». Она Эзру — «моя мальчик», «мой ангел», но держала его на расстоянии и никогда не интересовалась его жизнью вне ресторана.
Эзра знал: после ее смерти единоличным владельцем ресторана станет он. Миссис Скарлатти сказала ему об этом перед тем, как в последний раз лечь в больницу. «Не нужно», — ответил он. Она промолчала. Наверное, решила, что это только слова. Конечно, внутренне он не желал, не домогался чужого (он никогда не придавал деньгам особого значения), но куда денешься? Так или иначе ей больше некому оставить ресторан. Она подняла руку и тут же уронила ее. К этому разговору они уже не возвращались.
Однажды Эзра уговорил мать пойти вместе с ним в больницу. Он любил, чтобы близкие ему люди ладили между собой, хотя и предвидел, что с матерью будет нелегко. Когда речь заходила о миссис Скарлатти, в ее голосе звучали недоверчивые и даже ревнивые нотки. «Не представляю, — повторяла она, — что только ты в ней находишь. Она же просто… бездушная, твердокаменная, хотя и носит модные тряпки, а как выглядит — ей наплевать. Понимаешь? Не утруждает себя. Губы и то не подмажет, а эти черные круги под глазами… И никогда никому не улыбнется».
Но сейчас, когда миссис Скарлатти была так серьезно больна, мать не высказывала своего мнения вслух. Она долго обдумывала, что надеть для визита в больницу, и выбрала шляпу с вуалью, чем весьма обрадовала Эзру. Ведь эта шляпа знаменовала собой важное семейное событие. Он с удовлетворением отметил, что мать решила пойти в выходном черном пальто, хотя оно и не такое теплое, как ее будничное, бордовое.
В палате она сказала миссис Скарлатти:
— Ну, вы просто великолепно выглядите! Совершенно не похожи на больную.
Это была неправда, по с ее стороны — большая любезность.
— Когда я умру, — проговорила миссис Скарлатти хриплым голосом, — пусть Эзра переедет в мою квартиру.
— О чем вы говорите? Какая глупость… — сказала Перл.
— Что глупость?.. — спросила миссис Скарлатти, но усталость захлестнула ее, и она закрыла глаза.
Перл не поняла ее, решила, что это риторический вопрос, и невозмутимо расправила на коленях юбку.
— Верх глупости. Никогда в жизни не слыхала такой ерунды.
Один только Эзра понял, что имела в виду миссис Скарлатти. Она спрашивала, что было глупостью — ее смерть или что Эзра должен переехать в ее квартиру. Но он не стал объяснять этого матери.
В другой раз он получил специальное разрешение привести в больницу нескольких работников ресторана — Тодда Даккета, Джосайю Пейсона и Реймонда, шефа по соусам. Пожалуй, миссис Скарлатти была рада повидать их, хотя прошел визит натянуто, неловко. Все трое стояли у стены и откашливались — ни один не согласился присесть.
— Ну, как идут дела? — поинтересовалась миссис Скарлатти. — По-прежнему покупаете все самое свежее?
Вопрос был задан невпопад (ни один из них не занимался покупкой продуктов), и Эзра понял, как далека она сейчас от всего этого. Но мужчины были, слава богу, тактичны. Тодд Даккет кашлянул и сказал:
— Да, мэм, так, как вы хотели.
— Я устала, — сказала миссис Скарлатти.
В соседней палате лежала истощенная умирающая женщина, дальше по коридору — глубокий старик, жене которого, маленькой, хрупкой, ставили в палате на ночь раскладушку, а еще дальше — смуглокожий иностранец, которого постоянно навещали родственники — его палата напоминала цыганский табор. Эзра знал, что женщина в соседней палате умирает от рака, у старика какое-то редкое заболевание крови, а у иностранца что-то с сердцем, точный диагноз еще не установили.