Объединяя усилия
Шрифт:
— То же самое, — отвечает Эйден. — Мой адвокат говорит, что я в порядке.
— И ты бы всё это знала, если бы пришла сюда, а не сбежала с Ви той ночью.
— Значит… то, что я сделала, было напрасно, — понимаю я. — В течение последнего месяца я пыталась защитить вас и… ну, тогда какого чёрта вы не открылись публике, если вам было всё равно?
— Ну, мы думали, что ты, возможно, поняла, что пара футболистов была недостойна тебя, и что ты не хотела бы привлекать больше внимания к этому инциденту, — произносит Ной.
— С чего
— К нам действительно приходила Первая Леди, — признаётся Эйден.
— Хорошо. Я даже не знаю, что сказать. — Я не могу ясно мыслить, когда стою так близко к ним — вдыхаю их запах, почти касаюсь их — и всё, что я хочу, чтобы они подняли меня, отнесли обратно в дом и оставались там ещё на тридцать дней.
— Ну, уж я-то точно знаю, — говорит Ной. — Последний месяц был отвратительным, и я не хочу такого снова.
— Я тоже, — вставляет Эйден. — Ради блага человечества ты просто не можешь снова покинуть нас.
— Ради блага человечества?
— Это было немного драматично, — выговаривает Эйден. — Ради блага всех, кто нас окружает. Так лучше?
Я удивлённо поднимаю брови.
— Так вот зачем вы пришли сюда?
— Нет, — отвечает Ной. — Мы пришли сюда, чтобы сказать, что любим тебя.
— Мы тебя любим и чертовски хотим, — добавляет Эйден. — И никому из нас нет дела до чужого мнения по поводу этих фактов.
— Мы любим тебя. Мы хотим тебя видеть. И ты теперь наша. Это в значительной степени подводит черту, верно, Эйден? — спрашивает Ной.
— И мы отведём тебя домой, — говорит Эйден. — Твой дом или наш. Выбери один, но убедитесь, что это тот, в котором тебе будет комфортно.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Потому что завтра ты не сможешь ходить, — начинает Эйден.
Ной перебивает его.
— Дорогая, тебя не было тридцать дней. Если ты думаешь, что сможешь ходить в течение следующего месяца, то ошибаешься.
— Это та часть, где я должна сказать тебе, чтобы ты поднял меня и отнёс в дом прямо сейчас? — спрашиваю я. — Или у меня есть полсекунды, чтобы в ответ сказать: «Я люблю вас», прежде чем ты пригрозишь обездвижить меня?
— Скажи это, — приказывает Эйден.
— Я только что это сделала!
— Повтори ещё раз, — приказывает Ной.
— Я люблю вас обоих.
Они не дают мне произнести больше ни слова. Губы Эйдена прикасаются к моим, его поцелуй сначала мягкий, ласковый и нежный, но быстро превращается во что-то совершенно другое, когда его язык находит мой. Его руки тянутся к моему лицу, обхватывая, и он целует меня, целует и целует, пока я не начинаю задыхаться.
Когда он, наконец, отстраняется, у меня нет ни секунды, чтобы отдышаться, прежде чем Ной скользит рукой по моей талии к пояснице и притягивает меня к себе. Его твёрдость заметна даже сквозь плащ, и жар разливается по моему телу, когда я чувствую, как он прижимается ко мне. Я таю в его объятиях, мои ноги
Поцелуй Эйдена был приветствием. Поцелуй Ноя — наказанием.
Когда мы, наконец, останавливаемся, мои губы распухли, а тело болит от желания. Я не хочу стоять здесь посреди дороги вместе с ними. Я хочу вернуться домой вместе с ними. Я хочу показать парням, как сильно мне их не хватало.
Я как раз собираюсь сказать им об этом, когда подъезжает гольф-кар с фургоном ярко-зелёного и жёлтого цветов, медленно едущим за ними. Один из охранников у главных ворот выходит из гольф-кара.
— Прошу прощения, мисс Салливан. Мы ужесточили охрану, учитывая вашу ситуацию, но это была специальная доставка для мистера Джексона и мистера Эшби, и у них были… необычные заказы в прошлом, и у бананов были документы, поэтому мы впустили их, сопроводив.
Бананы?
Дверь фургона открывается, и оттуда начинают вываливаться бананы. Не фрукты, а люди, одетые как фрукты.
С музыкальными инструментами в руках.
Мои телохранители встают передо мной, пытаясь стать барьером между мной и бананами, но я отмахиваюсь от них.
— Всё в порядке, — говорю я, и смех начинает вырываться из моей груди. — Это бананы, а не убийцы.
— Как я уже сказал, это было очень необычно, но у мистера Джексона и мистера Эшби были необычные заказы в прошлом, — пытается объяснить охранник.
— Какого чёрта? Это вы сделали? — спрашиваю я, разинув рот, когда из фургона вываливается ещё больше бананов. Их должно быть около пятнадцати. Я не знаю, как они все поместились в машине, но они образуют небольшую группу в своих жёлтых колготках и банановых костюмах. На них даже надеты маленькие банановые шляпки на макушке.
— Клянусь, это был не я, — отвечает Эйден, смеясь, когда тромбон издаёт звуки, которые пугают меня, заставляя подпрыгнуть.
— Кто из вас нанял марширующий оркестр, переодетый бананами? — не в силах сдержать смех, я громко фыркаю, зажимая рот рукой.
— Хотелось бы, чтобы это было наших рук дело, — отвечает Ной, когда марширующий оркестр начинает распевать REO Speedwagon «Не могу противиться этому чувству». — Но мне кажется, я знаю, чья это работа.
— Анни, — вмешивается Эйден. Я бросаю на него взгляд, который говорит, что я понятия не имею, о чём они говорят, и он смеётся. — Мы тебе потом расскажем.
И вот как я, Грейс Монро Салливан, бывшая глава фонда моих родителей (до того, как меня уволили) и печально известная распутная дочь очень консервативного президента Артура Салливана, оказалась здесь, посреди дороги, в бывшем тихом историческом районе с моими футболистами, одетыми-в-плащи, с-летающими-дронами, играющими-голыми-на-бонго бойфрендами, слушая марширующий банановый оркестр, играющий REO Speedwagon.