Объект номер 13
Шрифт:
Да и эта её бредовая идея насчёт того, что я могу повлиять на Родаса, не с пустого места нарисовалась, как ни крути. Будь я чуть более высоко мнения о своих сомнительных прелестях, сама бы могла подумать, что он чего-то эдакого от меня хочет.
Хотя эдакого, может, таки и хочет. В рамках эксперимента, ага. Но вот до стадии, когда я смогу вертеть им, точно не дойдёт… Я вообще толком не знаю, как вертеть мужиками, если откровенно. Вот сестрёну б сюда, она всегда готова… Хотя, кстати, и у неё бы не факт что вышло. У Родаса ж там эти, модификанты удовольствия были.
Уж куда нам до них.
— Не знаю точно, какие у него планы, — сказала я. — Вроде он собирался оставить вас в живых, но не могу отвечать. Потом спрошу, идёт? И я постараюсь
— Большего я и не жду, — сказала Елена. — Спасибо.
Я откинулась на ложемент и прикрыла глаза. Вот и поговорили…
— Ты действительно считаешь меня человеком?
Я аж дёрнулась от неожиданности. Нет, он меня своими подкрадываниями таки в гроб вгонит!
— Родас, чтоб тебя! Не подкрадывайся! А то все твои планы накроются полным кабздецом: я до Коалиции Альдо точно не доживу!
— Это значит, что ты решила отправиться со мной в Коалицию? — уточнило он невозмутимо.
— Я сказала — твои планы, не мои.
— Допустим. Так что по предыдущему вопросу? Ты действительно считаешь меня человеком?
Вот ведь какой упрямый.
— А ты себя считаешь — кем?
И тишина. Сервак завис, выносите программиста.
— Боевым модификантом, — выродил Родас в итоге.
— Допустим, — передразнила я. — Но разве модификанты — не люди?
Родас растерянно покачал головой.
— Я никогда не думал об этом, но, пожалуй, скорее нет.
— А тут я с тобой поспорю, — хмыкнула я. — То есть смотри: сейчас у нас почти все — модификанты, так или иначе. Может, не все изменены так сильно, как ты, но на начальной стадии генно модифицируют всех, кроме самых заядлых сторонников генной чистоты. И то вопрос спорный, потому что, если у эмбриона какие-то особенно кудрявые наследственные болячки или предрасположенности, то родителей спрашивать уже никто не будет. Чего ж человеку потом всю жизнь из-за придури родительской страдать? Так что модификанты у нас почти все. И процентов пятьдесят (а на развитых планетах ещё больше) до рождения вырастают в искусственной среде, потому что работающим женщинам вот вообще не упало мучиться с беременностью. Опять же, вживлённая техническая начинка есть у всего продвинутого населения галактики: чипы здоровья, личные вирты, импланты-разъёмы — это стандартный минимум. Я уж молчу про программеров и робототехников, которым частенько целые части мозга заменяют. И заметь, это я сужу по ЗС, где всякие там этические комиссии, запрет на многие типы модификаций и прочая. У вас, уверена, всё бывает ещё хлеще. Но перестают ли от этого люди быть людьми? Да нет вроде.
Он пристально смотрел мне в глаза.
— Я понимаю твою логику, — выдал он наконец. — Но она… неоднозначна.
— Не вижу ничего неоднозначного, — хмыкнула я. — На рожу ты — гуманоид гуманоидом. Две руки, две ноги, прямоходящий, пропорции лица, нос, глаза — всё в комплекте. Дефект, опять же. Такой только у людей бывает. Да, немного другие ТТХ, есть такое. Ну так люди все тоже не то чтобы одинаковые были.
Родас пару мгновений пристально смотрел мне в глаза, а после негромко сказал:
— Некоторая логика в этом есть. Хотя я и никогда не задумывался о возможности самоидентификации себя, как человека. Но мне порой непонятно, почему люди так гордятся дефектом.
Я вздохнула.
— Потому что он делает их людьми?
— Слабыми, жестокими, злобными. Дефект уничтожает.
Не поняла.
— Думаю, мы о разных дефектах сейчас говорим.
— Нет, об одном и том же. О том, который принято считать привязанностью, эмоциональностью, человечностью. И да, предвосхищая твою возможную реакцию, замечу: мне известно, что привязанность пробуждает лучшие качества в человеке. Парадокс однако и в том, что она также пробуждает худшие.
Внезапно.
— Расскажешь, что имеешь в виду?
— В силу конструкции и опыта я вижу очень многое, — выдал он. — В том числе последствия существования дефекта. И знаю точно, что именно дефект делает людей не только прекрасными, но ужасными, будит крайние проявления эмоциональной шкалы. Рациональное существо рационально, знаешь? Оно будет жестоко лишь по объективной причине, в силу необходимости. Но есть другой сорт жестокости, вызывающий у меня отвращение. Он свойственен только людям. Они причиняют боль не из-за того, что голодны, получили соответствующий приказ или сражаются за ресурс. Они просто этого хотят.
Странный разговор у нас выходит.
— И?
— И, учитывая это, стоит ли вообще самоидентифицировать себя, как человека?
Да уж. Экий философский вопрос. Кто бы ещё знал на него ответ?
— Уроды бывают, да, — хмыкнула я. — Куда ж без них? Я сама насмотрелась такого, что волосы дыбом во всех интересных местах. И особенно подобного дерьма много на войне. То есть, в мирное время тоже хватает, не подумай. Но, когда война, то это всё вылазит на свет. Повод, возможность, безнаказанность, нужда и разруха — вот тебе идеальный компост для человеческого дерьма. На самом деле, пилотам в этом смысле полегче, чем наземным войскам: мы видим цели с высоты. И редко когда смотрим в глаза и противников, и жертв. Но это не всегда остаётся так.
Я помолчала, глядя в пустоту. И ведь сколько лет прошло, а до сих пор помню, как сейчас…
— В такие моменты я сожалею, что не могу читать твои мысли.
— Не о чем. В смысле, я расскажу. Ничего особенного, просто… Короче. На третий год войны нас бросили на отсталую планетку Биркс. Натуральная задница мира, настолько, что у половины населения вместо виртов допотопные смартфоны… Мрак, короче. И именно там нам следовало затаиться, чтобы ударить в спину ваш Гелиос-бэта.
— Как же, помню, — прищурился Родас. — Битва за систему 456-1. Вихрь-альфа против Гелиос-бета. Сокрушительное поражение; Гелиос был в ярости и лично оторвал голову капитану, который тогда руководил подразделением. Сам Гелиос-бета был переформирован.
— Зря, кстати, — заметила я. — Они летали достойно, настоящие асы. Просто эффект неожиданности, так уж вышло, был за нами. Да и поддержка местных тоже… Короче, не важно. Сам факт, что на Бирксе мы расквартировались в глухой местности. И торчали там несколько месяцев. С гражданскими старались не пересекаться, потому что чем меньше о нас знали, тем лучше для дела. Но вот у меня, так получилось, появился друг. Девчонка из местных, ребёнок по нашим меркам. Всюду ходила с эдакой пушистой рыжей большеглазой ерундовиной. Что-то вроде ездового кота, но вообще я тот ещё мамкин зоолог. Звали их Туфа (девчонку) и Кука (кота). Они нам порой притаскивали местные фрукты “на попробовать”, показывали секретики тех лесов. Я взамен делилась лекарствами, некоторой техникой, которую могла отдать — сам знаешь, как это бывает. У них-то на фоне войны с поставками совсем всё не ах было; ваши как раз все заводы разбомбили, помнишь?.. Но суть не в том. Однажды Туфа с Кукой не пришли. Я неделю ждала, а их всё нет и нет. В итоге решила потемну сама сходить, благо знала, что их дом на окраине деревни, и в маскировочном спецкостюме пробраться реально. Кэп отговаривал. Он-то прекрасно понимал, что к чему. Но я стояла на своём. Желторотая была, что уж там… И я их нашла, Родас. Мёртвыми, как ты сам догадываешься. Я не хочу вдаваться в подробности, да ты и так прекрасно знаешь, как это бывает. Просто парочка уродов из местных узнали, что у девчонки можно поживиться. Пытали её, зверька, потом просто развлекались, срывая злость… Я уродов позже уже нашла, короче. Муж и жена были, кстати. Соседи Туфы. Не какие-то ужасные монстры, просто люди… Я отомстила. Специально за этим вернулась и лично пустила им заряд лазера промеж глаз — по закону военного трибунала. Они плакали, что у них дети, но мне было насрать. Туфа тоже была ребёнок. Так им и сказала: “Если она сама выживала — значит, и ваше отродье выживет. А если и сдохнет, то винить в этом можно только вас самих.”