Обьект

Самым ярким, оставшимся в памяти Эвана воспоминанием был тот день, когда он вместе со своим другом Стефаном отправился на тёмную сторону их мира. Тем самым друзья нарушили запрет взрослых, но мальчишеское любопытство было сильнее любых запретов и страхов.

Оставив селение, они долго и в полном безмолвии пробирались по глубокому, извилистому оврагу и, наконец, вышли на Окраинное поле. Там остановились.

Небо, как и всегда, было ярко, лазурно светлым, и в этом сиянии висел огромный,

Однако, быстро идущие через поле Эван и Стефан не смотрели на эти далёкие шары. Ведь друзья видели их каждый день. Тёмные, непонятные — шары эти были источником многих сказок, но что они такое — никто из сородичей мальчишек не знал…

На границе Окраинного поля высился сложенный из бревен забор Многие брёвна давно уже прогнили и друзья знали это…

Вот подошли они к забору и остановились возле съехавшего в сторону мшистого бревна.

— Что дальше? — спросил Стефан.

Эван быстро оглянулся — высматривая: не следит ли за ними кто. Но никого не было видно, и только высоко в небе сиреневой точкой плавно кружилась птица. Тогда Эван ответил:

— Что-что! Я тебе уже рассказывал: видно поле, но оно сумрачное, и на нём ничего не растёт.

— А дальше — за этим полем? — не унимался Стефан.

— Я же говорил, что не знаю. Не ходил я туда. Страшно мне было… — Эван помолчал, и добавил напряжённым шепотом. — Но, говорят, что там совсем темно. Даже темнее, чем в запертой комнате без окон…

— Да, я слышал об этом, — кивнул Стефан. — А ещё говорят, что там бродят души умерших. Они вечно голодные, всегда хотят горячей крови…

— Глупости, — махнул рукой Эван. — Ведь там никто из наших ещё не был, откуда же они могут знать?

— А всё-таки страшно, — признался Стефан.

— И мне страшно…

— Так, может, повернём? — шепнул Стефан.

— Нет. Раз уж решили, так надо идти, — сразу, как давно выученное, проговорил Эван и, отодвинув ветхое бревно, первым шагнул в образовавшийся проём.

Стефан глубоко вздохнул, и последовал за ним.

Эван ошибался, когда говорило, что на поле за оградой не было никакой растительности. Всё же там росла какая-то блеклая, пожухлая трава….

Долго шли друзья, и чем дальше они продвигались, тем темнее становились окружавшее их пространство. Небо-то оставалось таким же ярким, лазурным, каким было оно всегда, а вот ближайший к ним воздух словно бы выгорал, наполнялся призрачным пеплом…

— Как мало здесь света, — прошептал Стефан.

— Дальше его будет ещё меньше — уверенно заявил Эван. — Если ты струсил, так поворачивай назад. Только не вздумай никому рассказывать, где я.

— Я что, трус, по твоему? — обиженно прохрипел Стефан.

Ещё довольно долгое время они спешно шагали в безмолвии. Затем Стефан снова спросил:

— Уже могли заметить, что нас нет. Долго мы ещё идти будем?

— А вон до тех холмов, — и Эван кивнул в сторону совсем тёмных, похожих на изъеденные зубы великана холмы.

Но ещё не дошли они до холмов, когда Стефан, разом забыв про свои страхи, воскликнул:

— Смотри — красота какая!

— А я уже давно вижу это, — произнёс Эван.

Они говорили о шаре, который, чем дальше они уходили в сумрак, тем отчётливее проступал в яркой небесной глубине. Но этот шар не был таким тёмным, как те шары, которые всегда, в прежней своей жизни могли видеть друзья. На этом шаре видны были и леса, и озёра, и реки и даже крошечный городок.

— Неужели там кто-то живёт? — почему-то широко улыбаясь, спросил Стефан.

— Раз есть город, значит, в нём кто-то живёт. Если, конечно, это не город призраков, — ответил Эван.

Напоминание о призраках сорвало улыбку Стефана. Но он уже сам хотел показать себя решительным, смелым, поэтому сжал кулаки и сказал:

— Ладно — дойдём до этих холмов. Заглянем, что там дальше, а потом сразу — домой.

Эван согласился со своим другом.

Наконец, они достигли и тех тёмных, похожих на зубы великана, холмов. И, когда поднялись на один из этих холмов, то поняли, что не повернут домой, а пойдут дальше…

Над их головами прежней ясной, ровной лазурью сияло небо. Там висело ещё несколько, никогда прежне невиданных шаров. На некоторых из них тоже видны были крошечные леса, реки, озёра, холмы, и, вроде бы, даже поселения; иные же шары висели на значительном расстоянии, и там уже не было видно ни лесов, ни озёр, ни холмов. Самые же отдалённые шары только угадывались — маленькими, синеватыми призраками выступали из неба…

Но больше всего и Эвана и Стефана поразил один, судя по размытости, очень отдалённый шар.

Шар был разделён на две половины — на светлую, и на тёмную, а на границе меж светом и тьмой словно бы драгоценный камень сиял…

Эван сказал то, что чувствовал и Стефан:

— Вот бы оказаться там. Увидеть своими глазами, вблизи. Понять, что это такое.

А Стефан произнёс:

— Ведь мы и стоим на таком же разделённом тенью шаре. И сейчас, как раз, находимся на границе света и тьмы…

Такое заключение могло показаться очень простым и очевидным, но все же оно было гениальным — ведь никто из окружения Эвана и Стефана таких мыслей не высказывал. Полагалось, что их мир плоский, как блин, и всё — дальше космогоническая теория не развивалась.

Да — ярко сияло небо, манили те живые шары, а особенно — драгоценный камень, на том далёком шаре. А между лазурным небом и тёмной частью их мира, пролегала серая, постепенно рассеивающаяся тень, которая наибольшей плотности достигала именно в долине, в которую им предстояло спуститься.

Вниз по склону холма пошли они. В вышине сиял день, их же окутывала ночь. Впрочем, они ещё не знали, что такое ночь, потому что в том мире, в котором они жили, никогда не было ни ночи, ни вечера — всегда только ровный день…