Обьект
Шрифт:
Вот спросила у Эвана:
— А ты знаешь, за что казнили Кэя Нурца и сорок шесть его сотоварищей?
— За то, что они боролись против правительства.
— Верно. А в чём именно, по-твоему, заключалась эта борьба?
— Они действовали активно, было произведено несколько боевых операций.
— Террористических актов, — поправила его Мэрианна Нэж.
— Они боролись за свободу! — разгорячено воскликнул Эван.
— Вот сейчас я тебе покажу эту "борьбу за свободу".
На экране появилось изображение: к лазурному небу поднимался дворец, возведённый из белых, толстых стен. Под стенами дворца стояла трибуна, а под трибуной волновалась, бурлила многотысячная толпа.
Мэрианна пояснила:
— Это видеозапись десятилетней давности. Открытие нового Дворца
— Но Нокте? — удивился Эван.
— Да, на Нокте. И, более того — в Аркополиса, в самой крайней, повёрнутой к свету точке этого города. Это было грандиозное мероприятие, к нему долго готовились. На площадь перед Дворцом были допущены не только жители центральных районов Аркополиса, но и обитатели трущоб. Более трёхсот тысяч человек собралось там. На трибуну, которую ты видишь перед дворцом, должны были взойти члены правительства и выступить с торжественной речью. Конечно, были предприняты всевозможные меры для предотвращения возможного теракта. Чего стоят только огромные кордоны нас, законников, которые обыскивали всех входящих на площадь. Но бойцы Сопротивления ещё за несколько месяцев до этого узнали о намечающемся торжестве. Тут-то и зародился у них этот план — уничтожить разом всех членов ненавистного им правительства. Уже потом мы выяснили, что в числе охранников был один из участников Сопротивления. За несколько месяцев ему удалось продвинуться на высокую должность, и именно поэтому ему доверили осматривать трибуну перед самым торжеством. Хорошо — хоть только одну часть трибуны, другие же части осматривали верные правительству люди. Но этому террористу удалось выполнить возложенную на него задачу — взрывчатка была заложена. Теперь смотри внимательно…
Изображение на мониторе увеличилось. Эван видел старых, отъевшихся членов правительства, которые и улыбались, и махали руками. Толпа подступала практически вплотную к трибуне. Лишь только ленточка, да жидкий строй охранников с автоматами разделял их.
Похоже, члены правительства говорили что-то приятное для простых граждан, задабривали их скорыми благами. Лица граждан показывались крупным планом. Эван обратил внимание на полную женщину средних лет, которая стояла в первом ряду. Ничего броского не было в её одежде, да и лицо было самым обыкновенным женским лицом. Но то душевное тепло, которым светились её глаза, привлекало к себе внимание. На локте правой руки этой женщины сидела, обхватив её шею, девочка лет трёх-четырёх, а рядом — держа маму за другую руку, стоял мальчик лет семи. А кто был отцом этих детей? Быть может, вот тот усатый мужчина с суровым лицом, который стоял рядом с этой доброй женщиной. Эвану запомнилось вдохновение в глазах семилетнего мальчика. Краем уха мальчик слушал и не понимал торжественную, штампованную речь члена правительства, а голова его поднималась всё выше, и вот он уже мечтательно смотрел в лазурное, незатененное небо. Тогда Эван подумал, что вот и у него самого было такое же выражение, когда он ещё прозябал на своём мире, и мечтал о путешествиях, полётах.
И тут произошёл взрыв.
Изображение сразу стало передаваться с другой, отдалённой камеры. Эван видел как разлетелась одна часть трибуны, но основной вал огня пошёл не на соседнюю часть трибуны, а в толпу. Там, где только что стояла женщина с детьми — бушевало пламя; дальше — лежали, извивались, ползали, заходились криками обожженные, раненные или уже умирающие люди.
Мрачным, тяжёлым стал голос Мэрианны Нэж:
— В результате этого теракта погибли пять членов правительства и десять получили ранения различной тяжести. Среди простых людей, зрителей, сразу погибло пятьдесят человек и ещё триста тринадцать получили ранения и ожоги. Из этих трёхсот тринадцати — сорок два скончались в больнице: восемьдесят семь остались инвалидами на всю оставшуюся жизнь.
— А эта женщина, и её дети…
— Да, я понимаю твой вопрос. На них невозможно не обратить внимание. Шансов уцелеть у них не было, и всё же я стала интересоваться, узнавать — а вдруг — чудо? Тогда мне казалось, что если бы уцелел кто-нибудь из этих детей, то я бы взяла бы его приёмным. Пусть калека — я бы заботилась о ребёнке, любила бы его… Подняла архивы, выяснила… Мать и девочка погибли сразу — волной огня их отнесло на многие метры, и потом их уже не могли разъединить — так и похоронили вместе. А вот мальчик не погиб сразу. Его тоже отбросило в сторону, выжгло глаза, он весь был обожжён, изуродован, но ещё жив… он был очень сильным, он не терял сознание; когда его положили на носилки, он кричал, звал маму… Только в больнице пришло к нему долгожданное забытьё… Но он был ещё жив, сердце его билось… Врачи пытались выходить его… Временами сознание возвращалось к нему… потом он заснул и не проснулся…
Одинокая слеза покатилась по щеке Мэрианны, но она быстро смахнула эту слезу, и проговорила:
— Я полюбила этого мальчика как родного сына. Его звали Стефаном.
— Как моего друга, который тоже погиб…
— И это всё что ты можешь сказать?
— Мне очень больно… жаль, что так получилось…
— Жаль! — гневно фыркнула Мэрианна.
— Ну, ладно, «жаль» — не то слово. Я понимаю, что это был теракт, это преступление. Это ужасно…
— Законникам удалось выйти на след преступников. Все они оказались бойцами Сопротивления. Среди них оказался и твой любимый Кэй Нурц.
— Он не мой любимый. Но у него есть действительно хорошие, свободолюбивые стихи.
В глазах Мэрианны сверкнула ярость. Она сжала кулаки и проговорила:
— Так каким же зверем надо быть, чтобы писать эти свободолюбивые стишки и обрекать детей на мучительную смерть? Кровожадный, уродливый маньяк симпатичнее мне, чем этот гад — Кэй Нурц. Скрывать за красивой идеологией такую подлость…
— Но ведь он же не мог знать, что там будут дети. Так получилось…
— Ты ещё скажи "это же политическая борьба"! И вот это борьба, и вот это…
Мэрианна Нэж нажимала на клавиши, и на экране сменялись одна другой ужасные картины — растерзанные взрывами, обожженные тела.
Мэрианна говорила:
— Это вот тоже дела группы Сопротивления, в которую входил Кэй Нурц. Террористические акты, цель которых — уничтожение не только членов правительства, но и просто богатых, влиятельных людей. Всегда такие теракты производились в людных местах, где сложнее организовать хорошую охрану, где всегда есть фактор неожиданности. Часто гибли намеченные этими бандитами люди, но ещё чащё — невинные, в том числе и женщины, и дети попавшие под взрыв случайно. И эти взрывы производились ещё до взрыва на площади перед Дворцом — стало быть, и Кэй Нурц знал о предстоящих человеческих жертвах. Но, конечно, счастливое будущее для них важнее, чем жизнь детей.
Воцарилось тягостное молчание.
Наконец Мэрианна спросила:
— Ну что — изменилось твоё отношение к Кэю Нурцу?
— Как к человеку изменилось. Как к поэту — нет.
— Разве могут быть у плохого человека хорошие стихи? В них всегда найдётся червоточина.
— Я до сих пор не замечал.
— Значит, не хотел замечать.
— Да, я часто вижу то, что мне хочется видеть, а потом разочаровываюсь.
Так сказал Эван, и глаза его сделались печальными — он вспоминал свою жизнь. Потом спросил:
— И что же — законники ответили на зло злом? Подвергли Кэя Нурца и его товарищей зверским пытками, вытянули из них всё, что было можно?
— Каким ещё пыткам? — недоуменно переспросила Мэрианна. — Это на таких диких мирах, с одного из которых ты родом, показания добываются пытками. Все это уже давно устарело, все это уде давно не в наших правилах работы. Ведь мы не дикари. Под пытками арестант тоже может дать неверные показания, оговорить себя или невинных людей — лишь бы только избавиться от боли. Уже давно нашими специалистами была разработана "сыворотка правды". Допрашиваемому вводят её в вену, и дальше он совершенно правдиво отвечает на все заданные ему вопросы. Сила воли, желание сохранить тайну здесь ни причём. Даже самая сильная воля полностью отключается при вводе "сыворотки правды". Можно сравнить это с наркозом. Скажем, кто-то упорно не хочет засыпать, но под наркозом всё равно отключается. Также и в этом случае — только арестант ещё двигает губами и излагает ту часть содержащейся в его мозгу информации, которая интересна нам.