Объекты в зеркале заднего вида
Шрифт:
Выбраться на своей машине они просто не смогут.
Меня холодный пот пробил, едва я сообразил, что в моем распоряжении – два нагло-лимонных цитруса, уже знаменитых на весь город. И сами мы с Михалычем – герои, безвинно пострадавшие от пиндосов. Нам будут улыбаться и махать. Мы проскочим сквозь любой кордон. У нас пять свободных посадочных мест. Кен, с его ногой, может только спереди… По максимуму упакуем и семерых, но будет тесно.
Куда я еду? Во что я лезу, мама дорогая?! Зачем мне это надо? Ради Кена? Не понимаю.
А скажут… А скажут ведь, что я продался! Еще вспомнят, что у меня родители в Штатах. Ясен пень – купили Мишку. Был хороший парень Мишка, не любил пиндосов, но дали ему денег – и полюбил. Кого угодно можно купить: это в России все знают, особенно хорошо это знает каждая русская сволочь и каждая русская тварь продажная…
Плавно, чтобы мой раненый пассажир случайно не доломал ногу, я затормозил у дома Пападакисов. Кен улыбнулся мне.
– Я знал, Миша, – сказал он. – Я верил. Спасибо.
Меня хватило лишь на то, чтобы отвернуться и уставиться в левое зеркало.
Подбежал Михалыч, открыл дверь, одной рукой вынул Кена и, почти взвалив на плечо, быстро поволок к дому. Кен смешно прыгал на здоровой ноге.
Мне не было страшно.
Мне было холодно.
Я чувствовал: сегодня что-то кончается.
Пять минут – и Михалыч уже тащил Кена к следующему дому. Кен обзавелся тросточкой – бейсбольной битой, – но не успевал ею пользоваться.
– Ты не поверишь, едут!
– Кто?! – я аж подпрыгнул на сиденье.
– Автобусы с дорожными рабочими! Едут асфальт на мосту перекладывать! – Кен мотнул головой в сторону трассы. – Машка говорит, сейчас мэр выступит с заявлением, чтобы не разводили панику!
– Толку-то…
– Ну хотя бы так!
– Да кто его услышит…
Это я уже буркнул под нос: Михалыч увлек Кена за собой. Наше положение не стало лучше от того, что мифические штрейкбрехеры оказались ребятами с лопатами. Могло стать и хуже, ведь автобусы – объективная реальность. Значит, русским не померещилось, а пиндосы, как всегда, хотят надуть их. Например, Кен соврал русским прямо в глаза, что никаких чурок тут быть не может. Кто он после этого? Натуральная пиндосина. А подать сюда Кеннета Маклелланда!.. Вот так у нас на левом берегу спрашивают за слова – бессмысленно и беспощадно.
Пока народ поверит, что автобусы едут мимо города, много воды утечет. И поди угадай, сколько утечет крови. И чьей именно крови.
А выступление мэра люди услышат, когда захотят. Когда наиграются в русский бунт…
Прошло десять минут. Пятнадцать.
– Ой, цитрус!!! – заорали на крыльце в два простуженных голоса.
Наконец-то. Проклятье, чего там Кен застрял? Не помню, чей дом стоит рядом.
– Здравствуйте, дядя Миша!
Нас в школе знают, мы же Мишки-С-Веддинга, чемпионы и все такое. В том году вместе с Кеном урок профориентации вели, я рассказывал про сборку, чуть от натуги не помер, запинался и потел. Мелким-то смешно, а мне за каждый «цитрус» – штрафные баллы, потому что урок оформили как местную командировку…
– Привет, Пенелопа, – я даже не обернулся, когда дети лезли назад. – Салют, Дик.
– Ваш цитрус… Это просто чудо! Почему, ну почему их нельзя красить в желтый цвет?!
– Спроси папу. Возможно, он ответит прежде, чем удавится.
Мой кладбищенский юмор вызвал у детей приступ хохота, переходящего в кашель и чихание. Все-таки грипп.
– Ну да, я знаю, – пробасил Дик и высморкался. – Но ведь это идиотизм.
– Вырастешь – становись директором завода, а лучше президентом компании и борись с идиотизмом сколько захочешь.
– Обещаю. Если вы нас вытащите из этой задницы, так и будет.
– Ричард! – сказала Пенни укоризненно.
Я думал, Кен им что-то наврал. Похоже, я забыл, каков наш Кеннет Маклелланд, когда дело пахнет жареным. Я обернулся. Увидел, что Пенни уже совсем большая и вырастет, пожалуй, очень красивой, а из Дика получится такой же кабан, как его папаша, только глаза у парня хитрые-прехитрые. Это хорошо.
– Давно не виделись, – сказал я.
– Почему вы ушли с завода? – тут же спросил Дик.
– Ричард! Простите его, дядя Миша. Он страшный нахал.
– Устал бороться с идиотизмом, – сказал я. – Теперь ваша очередь.
Дик еще что-то трещал, Пенни его осаживала, иногда они чихали, я смотрел по сторонам и отвечал то хмыканьем, то гыканьем, то желал здоровья. В голове была одна мысль: убраться отсюда как можно скорее и как можно дальше.
Кен втравил меня в какую-то фигню.
Фигня была опасная, но мне по-прежнему не было страшно. Наверное, потому, что я сидел за рулем, а за рулем нельзя бояться.
Я просто не хотел в этой фигне участвовать.
Я пытался сообразить, где сейчас мое место, – и не понимал.
В зеркале возникла миссис Пападакис. Открыла багажник, сунула туда пару объемистых сумок. Шикарная женщина, все еще в отличной форме. Что она нашла в своем дураке, что в нем разглядела двадцать лет назад? Говорят, он добрый… А мне не все равно?
Она пробралась к детям на заднее сиденье.
– Спасибо, Миша, теперь будет быстро, остальные уже готовы, надо только Риту уговорить.
В отличие от пиндосских детей, которые шпарили по-русски не хуже местных, старшее поколение говорило либо с сильным акцентом, либо только по-английски. Знали, что поймем, если не задвигать сложных конструкций и всяких идиом. Миссис Пападакис своего русского, видимо, стеснялась.
– Рита Калиновски, вы же знаете ее?
Опаньки. Супруга нашего самого вежливого пиндоса. Интересно, Рита в курсе, как именно мы сделали его таким лапочкой?
– Миссис Пападакис, а вы знаете, почему Рой – самый приветливый менеджер завода?