Оберег от нечистой силы

Цветкова Алёна

Но святоша, обездвижив меня, медленно снял свою рясу, рубаху и принялся развязывать завязки на широких штанах…

— Святой отец, — прошептала я, во все глаза глядя на эти недвусмысленные приготовления, — а как вы демоново яйцо изгонять будете?

— Так удом, дитя мое, — невозмутимо ответил святоша, — удом…

Я на секунду замерла, а потом расхохоталась. Я смеялась и никак не могла остановиться. Ведь попалась, как дурочка… хотя с другой стороны, я же вчера готова была к такому исходу. Вот, получи и распишись. Сама просила.

А святоша забрался на приступочку и, стоя надо мной на четвереньках, заглянул в глаза.

— Ты чувствуешь, дитя мое? Это демон в тебе смеется и плачет, — а потом откинул покрывало и с молитвой на устах начал процесс изгнания демона и его яйца…

Утром я проснулась в той же келье, на той же самой приступочке, которую здесь использовали вместо кровати. Потянулась, растягивая мышцы и засмеялась. Все оказалось совсем не так уж и страшно. Собственно, совсем не страшно. Но вчера я понервничала.

Еще бы, когда голый мужик привязал тебя к кровати, разделся сам и встал на четвереньки прямо над тобой, меньше всего ждешь, что он будет просто молиться.

А он молился… просто молился, изредка прерываясь, чтобы сунуть мне в рот маленькие кусочки сухой, но жутко соленой булки и дать запить до приторности сладким вишневым компотом. В первый раз я даже сопротивлялась. Мало ли что этот придурок мне в рот сунуть собрался. Но он просто зажал мой нос, и я была вынуждена открыть рот, чтоб не задохнуться.

Когда оказалось, что мне не травят, а кормят, пусть невкусно и мало… но у меня-то с утра маковой росинки во рту не было… я уже не сопротивлялась. Жевала и глотала, все что дают.

А еще ждала, когда святоша меня насиловать будет. А он все стоял надо мной, с висящим на полшестого удом, и бормотал свою молитву.

Успокоилась я быстро. А чего трястись-то если ничего плохого не происходит? Еще бы мяса дали, вообще бы хорошо было.

От нечего делать святошу хорошенько рассмотрела… ну, сколько видно было. Свеча же далеко стояла и горела еле-еле.

Красивый. Даром, что священник, а все при нем.

И фигура такая, как мне нравится. Такой же огромный и массивный, как Тит и Фрол. Я рядом с ним со всеми своими немалыми габаритами, как дюймовочка. А еще, хотя на четвереньках стоял, живот не висел. Значит масса не от жира, а от мышц.

И внешне симпатичный. Темненький, ночью-то масть не разобрала, глаза в темноте чернущие, зрачка не видно, нос прямой, чуток длинноватый, а губы твердые, жесткие, мужские…

И, вообще, мужик настоящий, никакого маникюра, вся грудь от яремной ямки волосами густо заросла, и дорожка кобелиная широкая такая, заметная… Ио никакого запаха пота, как ни странно.

Святоша старше, конечно, чем все мои бывшие, но ему это даже шло. Мелкие морщины в уголках глаз и седина на висках, делали его добрее и мудрее, чем он был на самом деле…

А еще уд, несмотря на то, что без дела мотался, размерами поражал.

Были бы руки свободны, я бы пощупала…

Вот так лежала, я лежала… и уже прямо ерзала от нетерпения, ожидая, когда святоша уд начнет прилаживать к делу. А что? Я женщина свободна, незамужняя… ну, вдова теперь… мне для здоровья даже полезно.

— Вот и все, дитя мое, — после очередного кормления-поения святоша легко соскочил с приступочки и принялся одеваться.

— Как это все?! — возмутилась я, задыхаясь от негодования, — а уд?!

М-да, оказалось Уд Божий — это молитва с поглощением крови и плоти Его, то бишь булки и компота. И молитвой этой демоны из тела человеческого изгоняются. На четвереньках святоша стоит, чтобы в глаза мне смотреть. А обнажен по той же причине, что и я, чтобы демон под его одежду не залез.

Развязал меня святоша, велел тихо сидеть и из кельи никуда не выходить. А если приспичит, так в углу за шторкой ведро стоит. А сам опять сбежал.

И вот сижу я на постели. Расстроенная, огорченная и обиженная до глубины души. Даже, черт побери, прости Боже, что в храме ругаюсь, святошу моя красота женская не возбудила. Что же так не везет-то мне с мужиками? Ни в том мире, ни в этом…

— Дитя мое, ты уже можешь одеться, — святоша-козлина в келью мою вернулся. С большой тарелкой каши с мясом и литровой кружкой горячего взвара с травами и медом. Это я по запаху определила.

В келье было тепло, святоша меня уже видел, а голод был сильнее стыда и обид. Так что я плюнула на все и впервые за несколько дней нормально поела.

А святоша мне войлок приволок на приступочку подстелить, чтоб помягче было. И одеяло шерстяное. Сказал, что ночью печь остынет, холодно будет. И в храме я могу спать не в ящике, а в нормальной постели.

— Дитя мое, — после завтрака святоша присел на мою приступочку, — куда ты сейчас направляешься? Где твой отец живет?

— Никого нет у меня, святоша. Одна я совсем, — вздохнула я грустно. Тут мне даже врать не пришлось, правда все. И слова, и чувства.

— Деньги есть?

Я помотала головой. Нет… Вернее, есть, но на карточке. И вряд ли в этом мире есть банкоматы Самого известного Банка. Он, конечно, вездесущий, но не до такой же степени.

Святоша помолчал, подумал и заявил:

— Тебе, дитя мое, лучше всего в монастырь податься. Там матушка о тебе позаботиться, без куска хлеба, крыши над головой и благословения Божьего не оставит. А иначе пропадешь…

— Простите, святоша, — снова помотала я головой, — не чувствуя я в себе призвания к жизни монастырской.

— В миру одиноким вдовам несладко приходится. Всякий ее обидеть норовит. А уж тем более из таких… Я же вижу, дитя мое, отец твой достойным купцом был. И не бедным явно. Сможешь ли ты справиться с жизнью безродной вдовы?