Оберег от нечистой силы
Шрифт:
— Я сказала, вели кому-нибудь воды принести, мыло, тряпки и нож. Я тут с вами церемонии разводить не буду. Надо, так и приложить могу как следует. Все ясно? — Я еще раз встряхнула бабку…
— Пусти, купчиха клятая, — зашипела бабка. Она все еще злилась, но уже сдалась. Я видела это по ее глазам. Все. Победа за мной. — Пусти, Ерофея кликну, чтоб воды принес…
Ерофей, тощий, еще худее Васусия, старичок еле волочил ноги. Он безразлично выслушал бабку, кивнул, взял пустое ведро и потащился к колодцу.
Вот кажется, кто сейчас занимает то место в работном доме, на которое бабка Паша хотела определить меня. Сейчас она нарочито охала и смотрела на меня с ненавистью. Надо быть настороже. И забрать ключ от кладовки, пока мое добро не пошло в оплату моей дерзости. Ключ бабка отдала, хотя и засопела недовольно.
До обеда я возилась со своей киркой. Той, что выбрала себе сама.
Выволокла ее во двор работного дома, с помощью Ерофея и бабы Паши. Безжалостно выбросила сальные, вонючие тряпки, которые лежали внутри, краем глаза заметив, как быстро их прибрал Ерофей.
Скинула шубку, чтобы не замарать, повесила ее на подходящий сучок на входе, ошпарила и отскоблила кирку до чистого дерева. Кипяток мне принес Ерофей из прачечной. Как и старый, тупой нож, и кусок мягкого, вонючего, хозяйственного мыла, которое здесь использовали для стирки и уборки.
Пока чистая, почти как новая, кирка проветривалась во дворе, окончательно избавляясь от вони, вымела грязную солому из своего угла. Я выбрала себе место у той стены, что примыкала к печи. И теплее, и безопаснее. И рядом с бабкой Пашей.
Пол в работном доме оказался самый простой — из утоптанной сотнями ног земли.
Отскоблила посуху, снимая стружку, деревянную приступочку, на которой стояла кирка. Она к счастью была не такая грязная, ведь кирку с нее не поднимали еще с того времени, как в первый раз поставили.
Мы, с моими добровольно-принудительными помощниками, заволокла чистую кирку обратно и набили ее свежей соломой, которая нашлась на конюшне, тут же на заднем дворе храма. И посыпали ею же полы вокруг моего спального места.
Когда я закончила в животе забурчало. Время обеда. Пора наведаться на кухню.
— Баб Паш, — улыбнулась я старухе, — ты пригляди за моей киркой. Если хоть кто-то до нее дотронется, я с тебя спрошу.
Бабка от возмущения чуть не подавилась:
— Да чегой-то с меня?! Кто тронет с того и спрашивай!
Ага, как же. Стану я со всей ночлежкой воевать.
— Так ты же у нас здесь старшая, — я сияла, как солнце на майские праздники, — или нет?
— Ну, я, — буркнула бабка. Она чувствовала, что я где-то ее надула, но не понимала где, — лады, присмотрю… а ты кудай-то?
— На кухню. Святоша меня кухарке в помощь определил.
Теперь, глядя как в глазах бабки засиял огонек торжества, я почувствовала, что мы поменялись. Меня точно где-то надули, но вот где?
Храмовая кухня, которая кормила не только святош и послушников, но и нас тоже, располагалась тут же, во дворе. Пока драили кирку, Ерофей бегал туда раз десять не меньше, то воды относил, то дрова. Так что провожатые мне были не нужны. Я заперла шубку в кладовку, вряд ли она мне сейчас пригодиться, на кухне должно быть жарко. Сунула ключ в голенище сапога и отправилась знакомиться с моим первым в этом мире рабочим местом.
Храмовая кухня встретила меня грохотом, клубами пара и истеричными воплями:
— Дура косорукая! Куда смотрела, дрянь! — Звонкий шлепок кожи об кожу и чей-то тихий писк… Черт возьми, мне уже здесь не нравится.
Тем более, я поморщилась, грязь кругом была точно такая же как в спальнях. А то и хуже. И отвратительно воняло чем-то тухлым. Меня затошнило, здесь я точно больше есть не буду. Здоровье дороже.
— Ты кто такая?! — прервал мои размышления все тот же истеричный вопль. — Чего приперлась?! Выметайся, до вечера не подаем!
Передо мной, уперев руки в бока, стояла бабища раза в три меня толще и визгливо верещала о том, что ходят тут всякие, попрошайничают. Обойти эту тушу ни с какой стороны было просто невозможно.
Я даже рассмеялась. То-то бабка Паша радовалась. Эту бабищу я при всем желании не подниму и не встряхну, чтобы на место поставить. Но кто сказал, что это единственный способ?
— Заткнись! Марш на кухню! — гаркнула я во все горло и вытолкала ошеломленно застывшую женщину из узкого коридора, — меня зовут Василиса, и святоша отправил меня на кухню навести порядок. — Главное не врать. Она совершенно точной либо сама сбегает, либо отправит кого, уточнить, правду я говорю, или нет. — И что я вижу?! Грязь! Копоть! Смрад! Черви! Тараканы! — Обличающе выговаривала я громко и уверенно, как будто бы имела на это право. — Посмотри на себя, — ткнула в кухарку пальцем, — ты святоше еду готовишь или за свиньями хлев чистишь?!
Кухарка с каждым моим словом потихоньку пятилась назад, выпучив глаза и открыв рот. Но так и не нашла, что мне возразить. Все это было правдой.
— Да, что я-то, — в конце-концов попыталась оправдаться кухарка и перевести стрелки на других, — это вон в прачечной бардак. Какой дали фартук, такой и повязала.
— А руки тебе тоже в прачечной дали?! А кастрюли тоже в прачечной плохо отстирали?! А копоть на плите тоже оттуда принесли?! А если святому отцу кусок нагара в тарелке попадется? Тоже на прачечную сваливать будешь?!
— Святому отцу?! — ахнула кухарка и схватилась за сердце, — неужто святой отец в наш храм приедет?
Я промолчала, всем своим видом сигнализируя, что не только может, но и уже почти стоит за воротами и ждет, когда его впустят…
— Ох, Боже! Святой отец в наш храм приедет, — ахнула женщина и прижала ладони к щекам, — Да, когда же я все успею-то?! — Она сорвалась с места и начала бегать по кухне, хватая то одно, то другое, — ой, что же делать-то…
Все. Кухарка теперь моя с потрохами. По крайней мере, пока все не выяснится. И надо по умному распорядиться полученной форой.