Обещание
Шрифт:
Он выбежал из комнаты, тихонько вышел из дома и поехал на север.
Симпсоны, чья чистопородная кобыла чуть не умерла на прошлой неделе, рожая двух жеребят, были чрезвычайно удивлены, когда на рассвете пришли покормить лошадей и увидели в конюшне ветеринара. Они его не вызывали, ведь в последние несколько дней все шло нормально. Но Майкл лишь отмахнулся, заверив, что после трудных родов всегда положен бесплатный визит ветеринара. Он стоял в конюшне, повернувшись спиной к Джо Симпсону, пока хозяин не пожал плечами и не ушел, потом погладил кобылу
Крис проснулся с ощущением, что в горле у него застрял лимон. Глаза были настолько сухими, что казалось, будто под ресницы насыпали толченое стекло. Голова просто раскалывалась, но он знал — это от падения и наложенных швов.
Мама свернулась клубочком в его ногах, отец заснул на единственном в палате стуле. Больше не было никого. Ни медсестер, ни врачей. Ни детектива.
Он пытался представить Эмили. Где она сейчас? Там, где проводят панихиды? В морге? Но где бы он ни размещался, указателей «морг» в лифте нет.
Крис неловко поерзал и поморщился от гула в голове, пытаясь припомнить последние слова Эмили.
Головная боль была ничто в сравнении с тем, как щемило сердце.
— Крис! — Голос матери обволакивал, словно дым. Она уже сидела на кровати, складки одеяла оставили на ее щеке рифленый след. — Дорогой, ты как?
Он ощутил материнскую руку — прохладную, как река, — на своем лбу.
— Голова болит? — обеспокоенно спросила она.
В какой-то момент проснулся и отец. Сейчас оба родителя склонились над кроватью — две половинки одного целого, на лицах написаны боль и сострадание. Крис повернулся к отцу и потянул подушку на лицо.
— Дома тебе станет намного лучше, — заверила мать.
— На эти выходные я возьму напрокат дерево-распиловочный станок, — добавил отец. — Если врачи скажут, что ты вполне здоров, то не вижу причин, почему бы тебе мне не помочь.
Дерево-распиловочный станок? Чертов дерево-распиловочный станок?
Мать обняла его за плечи.
— Дорогой, не стоит сдерживать слезы, — сказала она, повторяя одну из миллиона банальных фраз, как ее учил минувшим вечером дежурный психиатр.
Крис не собирался убирать подушку от лица, поэтому мать схватила ее за уголок и тихонько потянула к себе. Подушка упала на больничную койку, обнажив пунцовое, разгневанное лицо Криса. В глазах его не было ни слезинки.
— Уходите, — раздельно, по слогам произнес он.
И услышав, что в конце коридора приехал лифт, он поднес дрожащие руки к лицу, коснулся переносицы и сухих глаз-зеркал, пытаясь понять, кем же он стал.
Джеймс скомкал бумажную салфетку и засунул ее в свой стаканчик из-под кофе.
— Что ж, — сказал он, взглянув на часы. — Мне пора.
Гас посмотрела на него поверх пара, поднимающегося над ее стаканчиком с забытым чаем.
— Что? — удивилась она. — Пора? Куда?
— Сегодня в девять у меня радиальная кератомия. Уже половина девятого.
От изумления у Гас перехватило дыхание.
— Ты собрался сегодня оперировать?
Джеймс кивнул.
— Я уже не могу ничего отменить. — Он начал ставить стаканчики и одноразовые тарелки на поднос из кафетерия. — Если бы я побеспокоился об этом заранее, например вчера, — другое дело, но мне даже в голову это не пришло.
По его тону Гас показалось, что муж во всем обвиняет ее.
— Господи! — прошептала она. — Наш сын пытался покончить жизнь самоубийством, его девушка мертва, твой пистолет в полиции, а ты продолжаешь делать вид, что вчера ничего не произошло! Ты так легко можешь вернуться к прежней жизни?
Джеймс шагнул к двери.
— Если я не попытаюсь, — возразил он, — то как мы можем ожидать этого от Криса?
Мэлани сидела в одном из кабинетов здания, где проводили гражданские панихиды, ожидая, пока какой-то из сыновей Зальцмана осветит практические стороны скорби. Рядом с ней сидел Майкл, который постоянно теребил галстук, — один из трех, имеющихся у него в наличии. Он сам настоял на том, чтобы явиться сюда в галстуке. Мэлани отказалась переодеваться и пришла в том, в чем была накануне вечером.
— Мистер Голд, — приветствовал их ворвавшийся в кабинет мужчина, — миссис Голд. — Он по очереди пожал каждому руку, задержав их руки в своей на секунду дольше, чем требовали приличия. — Я искренне соболезную вашей потере.
Майкл невнятно произнес какие-то слова благодарности, и Мэлани удивленно взглянула на него. Как она может доверять человеку, который разбрасывается словами налево и направо? Как можно поручить ему организацию похорон? Говорить о потере — что может быть абсурднее? Потерять можно туфлю или связку ключей. Тебе не пришлось хоронить собственного ребенка, и ты говоришь о потере. Это трагедия. Опустошенность. Ад.
Джейкоб Зальцман уселся за широкий письменный стол.
— Примите мои заверения в том, что мы сделаем все, чтобы вы пережили этот переходный период как можно спокойнее.
«Переходный период, — подумала Мэлани. — Из гусеницы в бабочку. Нет…»
— Вы знаете, где сейчас находится Эмили? — спросил Зальцман.
— Нет, — ответил Майкл и откашлялся.
Мэлани стало за него стыдно. Он так нервничал, так боялся опростоволоситься перед этим человеком. Но что ему было доказывать Джейкобу Зальцману?
— Она была в «Бейнбридж мемориал», но… всплыли новые обстоятельства, пришлось делать вскрытие.
— В таком случае, ее отвезли в Конкорд, — сказал Зальцман, что-то бегло записывая в блокнот. — Полагаю, вы захотите как можно быстрее похоронить тело, скажем… в понедельник?
Мэлани видела, как он считает: день — на вскрытие, день — чтобы привезти тело назад в Бейнбридж. У нее помимо воли вырвался всхлип.
— Необходимо обсудить еще некоторые детали, — продолжал Зальцман. — Прежде всего, гроб.