Обещание
Шрифт:
Но теперь Майкл, по крайней мере, держал себя в руках. Когда такси остановилось напротив магазина, он поблагодарил водителя и, вручив ему двойную плату, ступил на тротуар. У дверей «Гуд-вилла» он, однако, остановился. Майкл еще не знал точно, готов ли к тому, чтобы увидеть вещи Нэнси стоящими в пыльном и темном торговом зале с прицепленными к ним ценниками. Возвращаясь в квартиру Нэнси, Майкл хотел увидеть все таким, как было когда-то, но теперь… Да и что он будет делать, если обнаружит знакомую мебель в этом магазине? Выкупит и поставит у себя? А что потом?..
И
На осмотр магазина Майкл потратил довольно много времени, но так и не увидел ни одного знакомого предмета. Вскоре он осознал, что тоскует не по вещам, а по девушке, которая когда-то ими владела. Только она одна способна была заставить этот хлам жить. Без нее любой столик или кресло были просто предметами обстановки, которые почти ничем не отличались от десятков других диванов, столиков, тумбочек. Увы, Нэнси ушла навсегда, и теперь, даже если бы Майкл нашел что-то из ее вещей, они уже никогда бы не стали для него родными.
От этих мыслей слезы снова показались на глазах, и Майкл поспешно вышел на улицу.
На этот раз он не стал ловить такси, а просто медленно пошел куда глаза глядят. Инстинктивно Майкл придерживался верного направления, с каждым шагом приближаясь к центру города, однако в голове у него не было ни одной связной мысли, а сердце словно обратилось в холодный, мертвый камень. Казалось, что пока он словно лунатик бродил в полутьме вонючего торгового зала, его жизнь кончилась. Во всяком случае, теперь Майкл окончательно осознал, что с ним произошло и как невосполнима его потеря.
И, стоя под светофором в ожидании зеленого света, хотя на самом деле ему было глубоко плевать, сменится ли когда-нибудь красный сигнал зеленым, и думая обо всем этом, Майкл словно бы отключился и потерял сознание.
Он очнулся через несколько минут. Его перенесли на пыльный жесткий газон, а вокруг уже собралась небольшая толпа зевак. Прямо над Майклом склонился грузный полицейский и пытливо заглядывал в глаза.
— Оклемался, сынок?
Коп был совершенно уверен, что этот молодой парень не пьян и не под наркотиками, но уж больно он был бледен. «Быть может, — подумал полицейский, — он болен или ослаб от голода?» Впрочем, на нищего он не был похож.
— Д-да, все в порядке, — ответил Майкл слабым голосом. — Спасибо… Я только недавно выписался из больницы и, похоже, переоценил свои силы.
И он неуверенно улыбнулся, хотя лица стоявших вокруг людей продолжали нестись в стремительном хороводе, сливаясь друг с другом. К счастью, коп скоро разобрался, что происходит, и велел зевакам расходиться. Потом он снова повернулся к Майклу.
— Сейчас я вызову патрульную машину, — сказал он. — Они подбросят тебя
— Да нет, не беспокойтесь. Я дойду…
— До первого столба. — Полицейский хмыкнул. — Может, тебя лучше отвезти обратно в больницу, сынок?
— Нет, только не туда! — запротестовал Майкл.
— Хорошо, тогда мы отвезем тебя домой. — Полицейский сказал что-то в маленькую портативную рацию, потом присел на корточки рядом с Майклом. — Вот, сейчас подъедут, — сказал он. — Ты долго проболел, сынок?
Майкл отрицательно покачал головой, потом зачем-то посмотрел на свои руки:
— Две недели.
Майкл знал, что у него на виске остался небольшой шрам, но он был слишком мал, и полисмен его не заметил.
— Ты молодой и сильный, скоро совсем поправишься.
В этот момент к ним плавно подкатила патрульная машина, и полицейский помог Майклу подняться. Парень явно чувствовал себя намного лучше; правда, он все еще был бледен, но зато достаточно уверенно держался на ногах.
— Спасибо. — Обернувшись через плечо, Майкл попытался улыбнуться полисмену, но эта жалкая полуулыбка только укрепила копа в мысли, что дело тут вовсе не в болезни, а с парнем приключилось что-то серьезное. Слишком много было в глазах Майкла отчаяния и боли.
Патрульным полицейским Майкл назвал вымышленный адрес в одном квартале от отеля. Когда они доехали до места, он выбрался из машины и, поблагодарив копов за помощь, дошел до гостиницы пешком. Мать еще не вернулась, и Майкл подумал о том, чтобы раздеться и снова лечь, но сразу же отказался от этой мысли. Продолжать валяться в постели целыми днями не было никакого смысла.
То, что он задумал, Майкл исполнил, и, хотя это ничего ему не дало, он все же был рад, что съездил на квартиру к Нэнси. Теперь он точно знал, что, ищи — не ищи, он не найдет свою Нэнси ни дома, ни где-либо еще. Она ушла, и единственным местом, где она все еще жила, было его любящее сердце.
Когда дверь номера отворилась, Майкл стоял у окна и равнодушно смотрел на улицу. Обернулся он не сразу. Ему не хотелось ни видеть мать, ни слушать ее рассказ о том, как прошли переговоры, ни притворяться, будто с ним все в порядке. Ему было плохо, очень плохо, и он подумал, что, возможно, уже никогда не сможет избавиться от этой боли.
— Что ты там делаешь, Майкл? — спросила Марион таким тоном, словно ему было всего семь, а не двадцать пять, и Майкл медленно повернулся.
Несколько мгновений он молчал, потом устало улыбнулся матери и Джорджу:
— Пора возвращаться к нормальной жизни, мама. Я не могу оставаться в постели до конца моих дней. И еще… Сегодня вечером я еду в Нью-Йорк.
— Куда ты едешь?
— В Нью-Йорк, мама.
— Но зачем?! Ведь ты сам хотел пожить в Бостоне несколько дней… — Марион растерянно посмотрела на Джорджа, потом снова перевела взгляд на сына.
— Но ведь у тебя больше нет здесь никаких дел, — ответил Майкл и мысленно добавил: «И у меня тоже». — Не вижу смысла и дальше оставаться здесь. К тому же я хочу выйти на работу завтра. Что скажешь на это, Джордж?