Обещание
Шрифт:
— Да.
И он прямо тогда, держа меня на коленях, развернул гитару и научил меня «Гордости и радости». Я играла не очень хорошо, но играла, и как только я сыграла это до конца, то подняла голову и ухмыльнулась ему.
— Эй, у меня получилось. И я сыграла все четыре!
Уголок его рта приподнялся.
— Да, я заметил, что ты сделала небольшое одноаккордное сокращение в «Born Under a Bad Sign».
Я подняла на него брови.
— Но я спела её хорошо.
— Да, Джейни. — Его взгляд прошёлся по моей груди и поднялся обратно. —
Наши ухмылки сошлись на середине. Он помолчал минуту.
— Ты должна прийти посмотреть, как играет моя группа.
Из меня вырвался неистовый смех. Я сглотнула.
— Конечно, — неопределённо ответила я. — Когда?
— В следующие выходные у нас концерт в «Красном коте».
— «Красный кот»... таверна? — одна тёмная бровь приподнялась.
— Ты знаешь это место?
— Сэндлер-Россам не нравится таверна «Красный кот», — сказал я ему. Он рассмеялся. Поскольку подумал, что я шутила.
— Сэндлер-Россы — плохой источник информации.
Да, но я не нуждалась в их мнении, чтобы руководствоваться лишь им. У меня была история.
Я провела много времени в барах и тавернах, вытаскивая из них свою мать, которая тридцатью годами ранее отправилась туда, чтобы вытащить моего отца. Вытащить не получилось. Но старые добрые парни не возражали. Мой отец был большим болтуном, справедливым мэром, дерьмовым отцом, жестоким супругом и самым влиятельным человеком, которого я когда-либо знала. У него была харизма, и он разбрасывал её как оружие, большой, горящий шар харизмы, и почему-то никто никогда не замечал, что он был праведным сукиным сыном, которого нужно было уничтожить в несколько раз сильнее и гораздо жёстче, чем кому-либо когда-либо хватало смелости.
Уж точно не моя мама и, чёрт возьми, не я.
Но я всё равно не ходила в бары. Они были в прошлом. Я покончила с этим. И скоро это перестанет меня преследовать.
Ведь так?
Финн наблюдал за мной.
— Ну что, хочешь пойти?
— Не думаю, что смогу.
— Хорошо, — тихо сказал он. Как будто понял. Как будто я не была задницей. Или трусихой.
А я ею и не была. Я просто была полна решимости никогда не быть такой, как моя мама.
Я знала, что это произойдёт. Голубые глаза Финна должны были начать видеть меня насквозь, до самого пустого центра.
Его взгляд не отрывался от меня. Я чувствовала себя незащищённой и смущённой. Затем вместо того, чтобы сказать: «Ладно, было весело, но ты слишком зазналась, так что ещё увидимся» или что-то в этом роде, он откинул голову на спинку дивана и сказал.
— Ты собираешься всю жизнь жить в страхе, Джейн?
— Я резко выпрямилась на его коленях. — Что?
— Ты меня слышала.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь. Посмотри на меня. — Я потрогала пятна на своей рубашке. — Я могу справиться с чем угодно. Сегодня утром я обслуживала вечеринку на сто человек на этих каблуках. — Я указала на другую сторону комнаты. —
Он не улыбнулся.
— Это стресс. Ты справляешься со стрессом. Ты качаешь стресс. Ты ешь стресс на завтрак. Я говорю о страхе.
— О.
— Всё это, — он потрогал пятна.
— Это боевые шрамы, — с гордостью сказала я ему.
Он провёл кончиком указательного пальца по одному из пятен, которое оказалось прямо над моим соском. Затем посмотрел на меня, провёл пальцем по нему и слегка ущипнул.
Я выдохнула, и моя голова слегка откинулась назад.
— Именно. — Я не поняла, что это значит, но отвлеклась, когда он оттянул воротник моей рубашки в сторону и лизнул изгиб моей шеи.
— И я не боюсь потерять контроль, — добавила я главным образом для того, чтобы мы не начали говорить о доме.
— Нет?
— Н-нет. — Мне не нравилось, как он на меня смотрел. — Не очень, — поправила я.
Он повалил нас друг на друга, и в следующий момент я оказалась на спине, на диване. Финн схватил меня за запястья и прижал их выше головы, но медленно. Очень медленно.
— Что ты делаешь? — нервно спросила я.
— Проверяю.
— Что?
— Насколько сильно ты можешь выйти из-под контроля.
— Не намного, — сказала я, готовая уступить.
— Так ты боишься?
— Отлично.
— Давай надавим на него.
Я уставилась на него.
Его жёсткие тёмные глаза смотрели на меня спокойно и пристально.
— Ты серьёзно говорила, что хочешь, чтобы я тебя подтолкнул?
— В тот момент мы говорили об имбире, — сказала я, мой голос был очень низким.
— Я могу говорить о чём угодно.
— Ладно, теперь мне страшно.
Его глаза не отрывались от моих.
— Той ночью ты сказала мне «просто сделай это», чтобы всё произошло. Что, если мы будем ждать тебя, у нас ничего не получится.
— О, точно, — прошептала я. — Да, точно. Я чуть не забыла. — Теперь я точно была напугана, напугана до потери сознания, потому что он продолжал говорить «мы», и мне это очень, очень нравилось.
— Детка, я могу остановиться.
— Я даже не знаю, куда ты идёшь, — дико сказала я.
— И тебе это нравится. — Его рот был близко к моему уху. — Тебе нравится быть в неведение, быть неуправляемой. Ты хочешь этого, но боишься.
— Ладно, конечно, полностью, да. Я боюсь. — Наши глаза встретились.
— Так мне стоит остановиться?
Моё тело сейчас было горячее, чем когда-либо, потому что я теперь знала, что Финн знал, что я на всю голову чокнутая, и он не против.
Я совершенно не собиралась останавливаться.
Нельзя жать на тормозах, когда встретил человека, который считал, что твоё безумие — это нормально.
Я открыла рот, чтобы набрать воздуха в лёгкие.
— Нет. Я имею в виду, ты должен продолжать.
Он поцеловал меня.
— Что ты собираешься делать? — прошептала я в ответ на его поцелуй.