Обещания богов
Шрифт:
– А она никогда не говорила с вами о мраморном человеке?
– Простите?
– О мраморном человеке.
– Что вы имеете в виду? Статую?
Франц Бивен устало выдохнул. Впервые он позволил себе человеческую реакцию. Его лицо сразу переменилось, став менее жестким, более… живым.
– Это единственная имеющаяся у нас наводка. Несколько раз она говорила с мужем о мраморном человеке. Кажется, она его опасалась…
– И больше она ничего не сказала?
Бивен не ответил: похоже, он оценивал своего собеседника. Даже его пиратский взгляд стал не таким непроницаемым.
– Нет, она никогда не вдавалась в подробности, – добавил он. – Только повторяла, что боится. Очень боится. Но чего именно, неизвестно…
Симон не стал настаивать. Он надеялся, что цербер наконец
Будто подсоединившись непосредственно к мозгу Симона, Бивен неожиданно встал. Психиатр не очень верил в свои телепатические способности, по крайней мере не до такой степени. Скорее, это один из примеров синхроничности, о которой так любил рассуждать Карл Густав Юнг.
31
Миша Сполянский (1898–1985) – композитор и пианист, родившийся в еврейской музыкальной семье в Белостоке; много лет жил в Берлине. Когда Гитлер пришел к власти, Сполянскому, как и всем еврейским артистам в Германии, запретили работать в развлекательном бизнесе, который теперь стал «арийским». Он был вынужден эмигрировать в Лондон, где начал вторую карьеру как кинокомпозитор. Автор шлягера «Heute Nacht oder nie» из поставленного в Германии фильма Анатоля Литвака «Песня одной ночи» (Das Lied einer Nacht, 1932), где ее исполнил польский тенор Ян Кепура. В ревю с песнями Сполянского выступала Марлен Дитрих.
Вроде бы слегка смягчившийся гауптштурмфюрер взял перьевую ручку Симона и написал на визитке свое имя и номер телефона.
– Подумайте, герр Краус. Перечитайте свои записи и свяжитесь со мной.
Психиатру оставалось только кивнуть. Веки жгло, и не только от дыма «Муратти».
– Не беспокойтесь. Я знаю дорогу.
Симон смотрел, как внушительная фигура переступает порог, сотрясая кабинет. Здесь никогда еще не было подобных типов. Обычно мелькали тонкая шерсть, меховые боа и шелковые чулки.
Симон подождал, пока хлопнет дверь, потом встал и закрыл окно. Гигант садился в свой «мерседес» – точнее будет сказать, втискивался. Симон проводил глазами отъезжающую машину и позволил себе улыбнуться. В очередной раз он оказался на шаг впереди. С козырем в рукаве.
Мраморный человек, слыхали про такого? Еще бы ему не слыхать. Маргарет часто о нем говорила. Но Франц Бивен мог хоть весь Берлин перевернуть в своих поисках – Мраморного человека он никогда не найдет. Единственное место, где обреталось это каменное создание, был разум Маргарет. Мраморный человек являлся ей только в снах… Он был кем-то вроде Голема, населяющего ее сновидения.
В распоряжении Крауса имелся еще один элемент, возможно представляющий особую важность. Маргарет Поль была не единственной, страдающей этим синдромом. Многие другие пациентки переживали тот же кошмар. Симон расценивал этот факт как периодически возникающий символ нацистской власти или даже Адольфа Гитлера. Но почему скульптура? И мраморная? Симон склонялся к некоему образу или выражению, которое эти дамочки запомнили и постоянно использовали в своих снах.
Он сомневался, что этот психический феномен хоть как-то связан с убийством малютки Поль, но все же имело смысл покопаться.
Хоть это он обязан сделать для своей молодой любовницы. Той, которая напевала «Heute Nacht oder nie» своим высоким дрожащим голоском.
9
Франц Бивен ненавидел таких мелких паскудников. Паразит. Жиголо. Дегенеративный врач.
Красивая морда, конечно, но на кукольном теле – и этот недоносок смел поглядывать на него свысока? Счесть его деревенщиной? Будь его воля, Бивен прибил бы мозгляка прямо там, сразу же, в его буржуйской квартире, набитой непонятными штуками (полное впечатление, что опять угодил на выставку дегенеративного искусства [32] ,
32
Дегенеративное искусство (нем. Entartete Kunst) – термин, которым в нацистской пропаганде обозначалось авангардное искусство, которое выставляли не только модернистским и антиклассическим, но еврейско-большевистским и антигерманским. Выставка «Дегенеративное искусство», где было представлено около 650 произведений, конфискованных в 32 музеях Германии, открылась 19 июля 1937 года в Мюнхене и просуществовала до апреля 1941 года; она объехала еще 12 городов. Выставка была задумана с целью высмеять «оскорбительное» для немецкой нации искусство, якобы демонстрирующее деградацию личности и созданное сплошь коммунистами и евреями. Среди приговоренных работ были картины не только молодых немецких экспрессионистов, дадаистов, сюрреалистов, но и уже признанных классиков: Винсента Ван Гога, Огюста Ренуара и Поля Гогена, Ловиса Коринта и др.
Нет, подобным паразитам нет места в Тысячелетнем рейхе. Такого рода извращенцы толкают лишь к распутству и пороку. Гадкий интеллигентишка. Это проказа нового общества. Слишком много думают, искажая тем самым смысл жизни: они больше не чувствуют подспудной, природной и основополагающей пульсации самой земли…
Коротышка не все ему сказал, – например, совершенно очевидно, что он уже слышал о Мраморном человеке. Ничего, за этим дело не станет, Бивен еще вернется. И повторит вопросы, возьмет в оборот этого мозгоправа, выдавит из него все соки, как из подгнивших фруктов. И не забудет обыскать его кабинет сверху донизу, когда того не будет дома.
А если не выйдет по-хорошему, что ж, он получит дубинкой по почкам. Хоть Бивен и продвинулся по службе, сноровки он не потерял.
– Едем в Брангбо, гауптштурмфюрер?
Он даже не глянул на водителя.
– Да, в Брангбо.
В первый раз сев в собственный «мерседес-бенц 170», он чуть не кончил в штаны. Его успех, возвышение и власть, воплощенные в коже и металле.
Теперь он даже не обращал внимания на машину. Человек ко всему привыкает, даже к тому, что мечты сбылись. Мечты, к которым он рвался, стиснув зубы и кулаки, с яростью в сердце.
Ему оставался всего один шаг до цели. И тут на него свалилось это расследование.
Маленький прилизанный мудак даже не подозревал истинного масштаба бедствия. Потому что Маргарет Поль была не первой. В пятницу, 4 августа на Музейном острове обнаружили тело Сюзанны Бонштенгель, двадцати семи лет. Со вспоротым животом. Искромсанную. Без обуви.
Сначала дело было поручено Крипо (Kriminalpolizei [33] ), но в силу отсутствия результатов и появления нового трупа полицейских из уголовки отстранили, а дело передали в гестапо.
33
Уголовная полиция (нем.).
И выбор пал на него, Франца Бивена, хотя он не имел никакого опыта в этой области. В гестапо не искали преступников – их целиком и полностью придумывали. Досье расследования фабриковалось спокойно, за письменным столом, а затем арестовывали виновного, который больше всех удивлялся, узнав о своей виновности.
Но на этот раз все было по-другому. По улицам Берлина разгуливал настоящий убийца и нападал на жен представителей высших нацистских кругов, а Бивену было поручено этого убийцу отловить. Scheisse! [34]
34
Вот дерьмо! (нем.)