Обещания и Гранаты

Миллер Сав Р.

Он отстраняется от меня, в то время как поток продолжает литься, проводя своим членом по моим губам, а затем указывая вниз на мои груди, покрывая их своим семенем.

Привалившись к двери, он жадно глотает воздух, смахивая пот с того места, где он выступил на лбу.

— Боже. Думаю, что однажды ты можешь убить меня.

Переводя дыхание на полу, я беру минуту, чтобы собраться с мыслями. Ухмыляясь, я поднимаюсь на ноги на дрожащих ногах, оглядываясь в поисках салфетки, чтобы вытереться. Я подхожу к столу и достаю одну из коробки, но он неодобрительно

щелкает языком.

— Что ты делаешь? — Он присоединяется ко мне, забирая салфетку из моих пальцев. — Ты думала, я шучу насчет того, что ты уйдешь отсюда вся в моей сперме?

Мои щеки пылают.

— Я просто подумала, что это было что-то вроде сгоряча в разгар момента.

— С тобой всегда самый разгар момента, — говорит он, и эта странная гребаная улыбка возвращается на место, когда он засовывает мои руки обратно в платье, натягивая вырез на мою грудь. Его сперма прохладна на мягкой ткани, скрыта под ней, но я чувствую ее запах.

Я знаю, что она есть, как тайна, которую мы разделяем вдвоем, и эта мысль заставляет меня чувствовать себя… живой.

ГЛАВА 25

Кэл

Никогда не забуду выражение глаз первого человека, которого я когда-то убил.

В шестнадцать лет я уже три года находился под руководством Риччи. Я познакомился с Рафаэлем во время одной из поездок моей матери в Институт рака Даны Фарбер для клинических испытаний препарата, который мог остановить рост ее раковых клеток.

Рафаэль сидел в вестибюле, ожидая новостей о том, была ли у его бабушки ремиссия или нет. Он был высоким, в своем накрахмаленном темно-синем костюме, вертя четки в пальцах, как человек, который не до конца верит в их реальность.

Я помню, как проходил мимо него по дороге в кафетерий, и золотой металл его кольца на большом пальце сиял в свете флуоресцентного освещения.

За свое короткое время на Земле я никогда не видел ничего или кого-либо столь состоятельного по своей сути. Этот человек излучал роскошь и власть, и он знал об этом. Пусть они повиснут в воздухе вокруг него, заставляя кого-то попытаться утверждать обратное.

Я официально не встречался с ним до нашего последнего дня в Бостоне. Я стоял снаружи, наблюдая, как мое дыхание появляется и исчезает в холодном ноябрьском воздухе, пытаясь скрыть разочарование на своем лице, когда медсестра вывела маму.

Рафаэль вышел на улицу, одетый в другой темный костюм, вытащил сигару из нагрудного кармана и закурил, прислонившись к бетонной стене с табличкой «КУРЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО». Он взглянул на меня и кивнул, как будто понял какую-то невысказанную просьбу.

— Только ты и твоя мама, малыш?

Я сглотнул и кивнул, понимая, что не должен был разговаривать с незнакомцами. Но явно богатый незнакомец, околачивающийся в больнице? Насколько плохим он может быть?

Он пососал кончик своей сигары — Cohiba Behike, бренд, который я в конце концов выучил наизусть, — и опустил подбородок.

— Как тебя зовут?

Мои глаза сузились.

Он усмехнулся над выражением моего лица, смеясь так, как будто мы делились шуткой.

Несколько мгновений спустя к нему присоединилась длинноногая брюнетка, закутанная в темно-фиолетовую шубу, прижимающая к груди ребенка. Они направились к затемненному Кадиллаку, ожидавшему на аварийной полосе, но не раньше, чем он хлопнул меня по плечу, бросив на землю карточку с надписью Ricci Inc. и эмблемой на ней.

Это был простой герб, лев в короне из черепов, но, тем не менее, в тот день он запечатлелся в моем мозгу, как будто ему всегда суждено было быть там.

И та женщина, на которую я не мог перестать пялиться, когда ее темный, завораживающий взгляд встретился с моим как раз перед тем, как она забралась в свою машину, мне пришел конец.

После того, как моя мать умерла, а мой биологический отец снова отверг меня, я разыскал Риччи, не подозревая о том, как их присутствие навсегда изменит ход моей судьбы.

Все началось невинно, с того, что я продавал билеты на одну из незаконных азартных игр, которыми Раф руководил из задней части гастронома в Роксбери. Но когда он начал учить меня драться, защищаться, я понял, что все меняется.

И когда нанес свой первый удар, я сделал это глубокой ночью, в грязном переулке, в то время как человек, которого обвинили в том, что он настучал на отца Рафа, описался.

Когда я всадил пулю ему между зубов, кровь брызнула на белую блузку его жены, мозговое вещество брызнуло мне в лицо, все, что я мог видеть, это выражение ужаса в его глазах. Чистый ужас, навсегда застывший во времени, когда он посмотрел на меня, умоляя о пощаде.

С тех пор прошло много лет, и я никогда не забуду этот взгляд, хотя и не потому, что он меня встревожил.

Потому что я ничего не чувствовал.

Когда я провожу скальпелем по груди одного из нападавших на Елену в наши дни, я пытаюсь сосредоточиться именно на этом чувстве. Запихивая то, что осталось от моего морального компаса, в тайники моего мозга, я подключаюсь к той пропасти, которая существует внутри меня, используя ее, чтобы предотвратить то, что чувствовал бы нормальный человек.

Чувство вины. Беспокойство. Тошнота, когда человеческая плоть открывается для меня. Его глаза широко раскрыты и полны слез, когда он смотрит, крича сквозь кляп, вероятно, умоляя о пощаде.

На мгновение у меня возникает искушение выслушать его. Чтобы сыграть ту роль, которую хотел от меня мой дедушка, роль, которой моя сестра была бы более открыта для знакомства.

Но потом я вижу кольцо на его правой руке, такое же, как у Рафаэля, и мне вспоминается, почему я пока не могу этого сделать.