Обещания и Гранаты
Шрифт:
Его глаза горят невыраженными эмоциями, и он, кажется, долго смотрит сквозь меня, переваривая мои слова. Может быть, мне не следовало сразу бросаться с обвинениями, но я чувствовала, как нарастают извинения, чувствовала тяжесть его мысли, что он разрушил меня, сокрушая его душу, и не могла этого вынести.
— Я не хочу, чтобы ты извинялся передо мной за то, как ты справился с тем, с чем тебя столкнула жизнь, — мягко говорю я, — потому что я не вижу ничего плохого в том, какой ты есть. Немного грубоват по краям
— Повезло, — выдыхает он, снова качая головой, как будто избавляясь от гаммы эмоций. — Мне чертовски повезло, если ты вернешься ко мне, это хоть какой-то признак.
Он притягивает меня к краю дивана, кладет ладонь мне на затылок и накрывает мой рот своим; наши языки танцуют под знакомую мелодию, волны тепла и яркого света потрескивают в моей сердцевине, страсть и любовь испепеляют мою душу.
Когда мы расстаемся, наше дыхание тяжело вырывается из наших ртов, и он проводит большим пальцем по моим губам.
— Как бы то ни было, мне жаль, что я тебе не сказал. Ты заслуживала знать.
Я сглатываю, кивая, хотя воспоминание ощущается как пощечина. Скользя рукой по его боку, я хмурюсь, что-то все еще беспокоит меня.
— Это она сделала?
Его глаза следят за моими пальцами, когда они разглаживают сморщенную кожу, и он слегка кивает.
— Косвенно, но да.
У меня щемит в груди от боли из-за того вреда, который причинили ему мои родители. За то, что он даже не был их кровным родственником, они определенно сделали с ним кое-что.
— Я ненавижу знать, что она когда-либо прикасалась к тебе, — тихо признаюсь я, зная, что не смогу пройти мимо, пока оно не будет открыто. — Ненавижу знать, что она когда-либо видела тебя таким.
— Она этого не видела, — вмешивается он, ловя мою руку и прижимая ее к своей коже. — Никто, кроме тебя, малышка. Что я могу сделать, чтобы заставить тебя поверить в это?
Я качаю головой, отрицая, что ему даже нужно что-либо доказывать, говоря, что есть просто некоторые вещи, с которыми только время может помочь разобраться. Но он не соглашается с этим, откидывается назад и засовывает руку в карман, вытаскивая универсальный нож, который он носит с собой.
— Отметьте меня, — говорит он, протягивая лезвие.
Моя рука полностью отдергивается от него, падая мне на колени.
— Боже, нет! Я не хочу причинять тебе боль. "
— Нет, ты хочешь. — Он хватает меня за руку, вкладывает в нее нож и сжимает мои пальцы вокруг рукояти. — Сделай мне больно, чтобы я мог почувствовать, каково это было для тебя.
Я колеблюсь, нож тяжел в моей ладони, металл холодит кожу. Страх сжимает горло, заставляя меня напрячься, пока разум пытается решить, хорошая это идея или нет.
В лучшем случае: если мы разведемся, и он встретится с кем-то еще в будущем, по крайней мере, этот кто-то увидят инициалы другой девушки, вырезанные на его коже.
В худшем случае: я порежу слишком глубоко, и он истечет кровью и умрет.
Тем не менее, мне трудно упустить такую редкую возможность, и, возможно, причинение небольшой боли поможет мне полностью двигаться дальше.
Открывая лезвие, я киваю, поднимаясь с дивана. Он злобно ухмыляется, откидываясь на кофейный столик; я встаю, позволяя одеялу упасть вокруг меня, и сгожусь верхом на его бедра, пытаясь игнорировать немедленное возбуждение, напрягающееся под моей задницей.
— Тебе нужен неглубокий, точный порез, — говорит он, направляя меня к своей левой грудной мышце, вдавливая кончик ножа в кожу. — Что-то, что вызовет немного крови и шрамов, но, не убьет меня.
Я сглатываю, горло сжимается, надавливая с небольшой силой, когда он нежно тренирует меня; кончик пронзает слой кожи, и его благоговение заставляет мою киску пульсировать.
— Теперь, быстрым движением запястья закончи букву, — говорит он, сжимая челюсти. Порез открывает часть ранее зажившей рубцовой ткани, задевая край участка на последней строке моего первого инициала, но он не реагирует, кроме как сжимается.
Капли крови в форме буквы «Е», и я некоторое время смотрю на их, загипнотизированный ярко-малиновым цветом; прежде чем он успевает сесть и остановить меня, я опускаюсь и прижимаюсь к нему кончиком языка, смакуя металлический привкус, что-то первобытное, отзывающееся на вкус.
Я не знаю, что именно происходит, когда его кровь касается моего языка; может быть, это потому, что он так много раз рисовал мой, что мое тело просто счастливо отплатить за услугу, или, может быть, это что-то более глубокое.
Я пробую его не в первый раз, но сейчас в нем есть что-то другое. Хаотичное отчаяние в действии и уязвимость в ситуации воспламеняют всю мою душу.
— Боже, — задыхается Кэл, его рука взлетает к моим волосам, когда я приподнимаюсь, сажусь на него спиной и бросаю нож на пол. — Черт возьми, я так люблю в тебя, Елена Риччи. Теперь ты мне веришь?
— Андерсон, говорю я, поправляя его с усмешкой. — Я подала заявление, чтобы мою фамилию изменили на законных основаниях. Не хочу быть Риччи, когда бизнес рухнет.
Его брови приподнимаются, все его тело замирает, когда он замечает мое хитрое выражение лица. Прищурив глаза, он дергает меня за кончики волос.
— Что ты сделала?
Я пожимаю плечами, изображая невинность.
— Может быть, папе следовало бы научиться не раскрывать все свои секреты членам семьи, поскольку в наши дни любой может отправить электронное письмо новостным станциям.
Кэл запускает пальцы в мои волосы, садясь так, что наши губы почти соприкасаются.
— Ты сдал?