Обезбашенный спецназ
Шрифт:
— Хан, плескани ковшичек.
Ну, Марат, от всей широкой русской души, вы же помните что по его собственному утверждению, он после бани стал русским? Плесканул из этого огромного "хозяйского" ковша, полнехонького кипяточка, хорошо на каменку, а не на Сашку. Лаки и Балагур прижались к доскам, прикрыв лица руками. А куда деваться простым русским парням — Егору и Марату? Только на пол. И вот тут Хан, лежа на полу выдал:
— Млять, сука… Рановато я в русские записался, побуду-ка пока татарином.
— А мне
— Ты не татарин, — просипел с полка Санек, — ты дебил. Кто же так льет? Надо было чуть-чуть.
— А ты чего не сказал? — попытался возмутиться Марат.
— А ты, куда до этого смотрел? На наши задницы что ли? — вынес веское мнение Балагур.
Ему тут же подхихикнул Санек:
— Маньяк, да?
Вот и поговорили… Клоуны.
Сидим, отдыхаем, ждем еще порцию шашлыка, и тут робкий стук в дверь:
— Пойду, открою, — подорвался Молот, взваливая на плечо пулемет. Похоже, ему понравилось пугать наглого старшину.
— Ты штаны хоть одень, — весело заметил Пьеро, — а то у "Печенега" калибр мелковатым кажется…
Молот гордо расправил плечи:
— Вот потому у меня и пулемет, в отличие от некоторых.
— Ой, сейчас кто-то отгребет по полной, — задумчиво протянул Пепел.
— Ладно, вы пока выясняйте насчет калибра, у меня-то на ВСС ствол хоть куда, а я пока пойду, открою, — со смехом заметил Санек и, подхватив ПБ, пошел к двери, предварительно накинув на себя простыню.
Вернулся слегка смущенный:
— Егор, там тебя… И это… Оденься, — и, повернувшись к парням, приложил палец к губам. — Ни звука, — и тихим шепотом. — Егор, там Зухра хочет с тобой поговорить.
Попытавшийся что-то сказать Балагур, заткнулся на полуслове, отхватив от Марата знатного леща и кулак под нос от Молота. Уже идя к выходу, услышал тихий шепот:
— Чего деретесь?
— А чтоб ты не брякнул какую-нибудь глупость.
— А может я умное сказать хотел?
— Кто? Ты?
Глава пятая
— Здравствуй, Егор, — ожидающая в коридоре Зухра, тепло улыбается.
— Здравствуй. Но вроде виделись сегодня?
— Да. Но как говорят: хорошему человеку, здоровья можно и дважды пожелать. Ты ведь хороший? — вопросительный взгляд из-под длинных ресниц.
Усмехаюсь про себя. Это ведь как посмотреть? Для моих парней или девчонок, которых мы освободили — наверняка хороший. А вот для тех бандитов, которых я успел накрошить в немалых количествах — очень даже плохой. Так что все относительно. Но говорить такое красивой женщине? Нафига?
— Самый лучший… — улыбаюсь самой искренней улыбкой, на которую способен.
— И скромный, как я вижу? — во взгляде мелькает улыбка.
— Конечно! Это мое главное достоинство!
— Не буду спорить. Есть пара минут поговорить со мной? — показывает покачивающийся на колечке ключ.
— Пойдем…
Пройдя мимо пары дверей, входим в один из кабинетов. Зухраприглашающе указывает на кожаный диван. Сажусь с одного края, она с другого. Ну как сажусь? Развалился по барски, проявляя самоуверенность. Заметив на столе пепельницу тут же закуриваю.
Зухра неодобрительно смотрит на меня. А как же? Я ведь не спросил, не возражает ли она? Но здесь как раз и порылась собака. Я-то ей ничего не должен. А то вот этот ожидающий взгляд? Как будто это я ее позвал… Нет, девочка, я в эти игры не играю. Ведь что-то ей от меня надо? Ведь пришла то не из-за того, что я такой весь из себя геройский и красивый? Хотя с данным утверждением спорить не собираюсь, но не верю…
Зухра умная женщина, это было заметно еще на базе. И характер у нее стальной, не сломалась, несмотря на все невзгоды.
— Егор, почему ты не убил Аслана?
Оп-па-па!!! Интересно девки пляшут. А ведь она об этом знать не должна… Официально главный бандит погиб при захвате.
— С чего ты так решила?
— Подслушала, — отводит в сторону взгляд. — Папа с дядей Степой как-то разговаривали с вашим майором. Вот и промелькнуло, что он жив. Почему?
Затягиваюсь, давая себе время подумать. Вот что ей сказать? Как объяснить: почему ублюдок, почти год издевавшийся над ней, жив? Не знаю.
Затянувшееся молчание Зухра поняла по-своему и, вскочив, повернулась спиной:
— Смотри! — задрала верхнюю часть одежды вверх, обнажая спину. Млять!!! Если бы видел раньше эту исполосованную шрамами спину, порезал бы ублюдка на ремни и засыпал солью. Вот сука!
— Зухра… — голос все же срывается, и я замолкаю.
— Что? — поправив одежду, оборачивается, и яростно сверкнув глазами добавляет. — Извини, но нижнюю часть показывать не буду. Он предпочитал бить ремнем. Кожу рассекал редко, но как видишь, накопилось.
Села, стиснув кулаки, заговорила. Быстро-быстро, как будто боясь, что прерву:
— Ты не думай, что я обвиняю тебя. Просто спрашиваю. Знать хочу. Я маме не могла всего сказать. Ей и так тяжело. Бегает вокруг меня, хлопочет. Вот скажи мне, — смотрит прямо в глаза, — почему все уверенны, что мне нужна помощь? Почему все считают, что я должна была сломаться? Папа с мамой, желающие отправить меня куда-нибудь — лечить нервы? А ведь некоторым девчонкам досталось больше чем мне — той же Кате. Или тем, кто забеременел от этих ублюдков. Грех сказать первый раз рада, что не могу больше иметь детей. Всегда расстраивалась, а теперь рада — что не понесла от этого ублюдка. Катюшка вон все еще в больнице. И как я уеду? Да я хочу увидеть сына, но и бросить девочек не могу. А тут еще этот ублюдок живой. Почему?