Обгоревшая фотография
Шрифт:
– Это какая же у тебя, позволь узнать, радость.
Выпил за чужой счет?
Тучков прикусил губу. Скандал ни в коем случае не отвечал его намерениям. Если Лидия Платоновна раскричится, могут услышать соседи и все сорвется. Владимир Семенович присел на край дивана и погладил руку Лидии Платоповны.
– Зачем ты так... Ты же знаешь, что обидеть меня нетрудно...
– Еще бы... голубок беззащитный.
– Послушай, Лида. Меня и так в колонии оскорбляли кому не лень. Воры, бандиты, грабители - все могли мной командовать. Ты же женщина, ты должна понять... Ведь я пришел к тебе сказать, что устроился на работу. Это, правда, не то, что я хотел, но пока, до лучших времен. Ты рада за меня, дорогая?
– Володя, ты это серьезно?
– Лидия Платоновна сразу забыла обиды последних недель. Перед ней сидел тот Володя, которого она всегда хотела видеть - сосредоточенный, покорный, немного грустный. Притянула к себе его голову, взглянула в глаза. Во взгляде его было что-ю тяжелое и незнакомое. На какое-то мгновение ей стало не по себе, но она тут же отогнала неизвестно откуда появившийся страх.
– Так это правда, Володя?
Он утвердительно кивнул:
– Устроился экспедитором в горпищеторг.
– Экспедитором... Эта же работа совсем не по тебе.
– Пока. Все это, Лида, пока. Я докажу, что умею работать, со мной будут считаться.
– Какой ты хороший сейчас, Володя. Что бы тебе всегда быть таким. Лидия Платоновна, закрыв глаза, крепко обвила руками шею Тучкова.
Выстрел прозвучал коротко и глухо. Лидия Платоновна, так и не успев открыть глаз, медленно сползла на пол. Тучков действовал как в угаре. И только теперь, взглянув на труп, будто тянувшийся к нему скрюченными руками, Тучков понял, что он убил.
Разбуженная выстрелом, кошка недовольно вышла из-под стула, изогнула спину и подошла к трупу.
К обычному запаху хозяйки примешивался еще тот, который сопровождал ее, когда она резала на кухне мясо.
Это был знакомый кошке терпко-сладковатый запах крови. Но почему этот запах здесь, в гостиной? Кошка тихо мяукнула и, обойдя хозяйку, потерлась о ногу Тучкова. Это прикосновение подействовало на него как удар тока. Не отрывая глаз от трупа, Тучков попятился к двери и потом, круто повернувшись, бросился в коридор.
Потом он вернулся в квартиру вместе с Грачом. Уже почти не волнуясь, помог уложить труп на диван и придать ему естественную позу. Вместе они обшарили шифоньер, буфет. Денег нашли немного - что-то около двухсот рублей. Зато одежды набралось четыре больших узла. Ночью узлы благополучно переправили к Грачу. Теперь надо было заметать следы. Вернувшись на квартиру, грабители стащили на середину комнаты газеты, книги, тряпье. Когда Грач снимал с полки альбом, из него выпала небольшая фотография... Утром в квартире № 48 вспыхнул пожар.
На следующий день к кассе барнаульского вокзала подошел высокий, прилично одетый мужчина лет сорока.
– Плацкартный до Алма-Аты.
Кассир исподлобья взглянула на пассажира. Высокий лоб, прямой нос, над которым почти срослись широкие дуги бровей.
От кассы мужчина направился в ресторан и сел за угловой столик. Через некоторое время к нему подсели двое парней. В ресторан они пришли прямо с работы - заляпанные известкой спецовки, кепки со следами масляной краски. Заказали "по полтораста с прицепом".
Выпилн по первой, по второй. А после третьей выяснилось, что один из них уже давным-давно хотел высказать другому все, что о нем думает. Объяснение кончилось тем, что в пылу спора один парень случайно задел гражданина, собравшегося ехать в Алма-Ату. Тот, не желая, видимо, накликать на парня неприятность, молча встал и хотел уйти. Но парень хотя пьян-пьян, а вежлив.
Его просьбы извинить были настолько громогласны и настойчивы, что привлекли внимание милиционера.
И хотя гражданин уверял блюстителя закона, что никаких претензий к оскорбителю не имеет, ему все же пришлось пройти "на предмет составления протокола".
Когда он вошел в комнату дежурного, ему навстречу поднялся Александр Петрович.
– Здравствуйте, Владимир Семенович...
Провожая Тучкова до синей с красным кантом автомашины, один "рабочий парень" сказал другому:
– Веришь, Миша, думал лопну - пол-литра воды, да литр морса. Надо же такую дозу в себя влить...
Группу по аресту Журавлева возглавил старейший работник угрозыска, майор милиции Федор Константинович Орешкин. На стук вышла потрепанная, вндавшая виды бабенка.
– Грач дома?
– Какой еще грач?..
– Ну Иван Филиппович Журавлев иначе.
– Это другое дело. Иван - мой муж. Дома его нет, уехал в Омск к родителям.
– Когда же?
– Около недели...
– Ладно. Тихо, гражданочка, не поднимайте шума.
Вот ордер на обыск.
Женщина пожала плечами и посторонилась:
– Нам бояться нечего. Краденого не держим. А Ваня уж год, как узелок завязал.
– Что ж, если воровать перестал, вам и на самом деле опасаться нечего. Кстати, что это у вас вещички на кровати разбросаны.
– Орешкин указал на небрежно кинутое на койку платье из панбархата.
– Муж мне на день рождения заказал.
– Симпатичная вещица.
Один из агентов, производивших обыск, придвинул к Орешкину раскрытую вещевую корзину. Она была до верху набита дорогим женским бельем и платьями.
– А это что ж - тоже к дню рождения?
– Зачем же, - женщина невозмутимо усмехнулась.
– Просто по случаю. Уезжали люди, деньги понадобились, вот и уступили по дешевке.
– По какой ни по дешевке, а здесь добра сотен на пять-шесть.
– Деньги завелись, вот и купили. Впрочем, что я вам объяснять буду. Точно только говорю - купленные вещицы, не уведенные.
– Женщина подошла к кровати и, приложив к груди платье, завертелась перед зеркалом, стоявшим на комоде.