ОБХСС-82. Финал
Шрифт:
— Нет! — Матвей Егорыч затряс башкой, прямо, как его ненаглядный козел Борис. — И не спорь! Ежели Жорику завтра надо в милицию, так мы пойдём с ним оба. Так оно надежнее. Одного, ясен пень, не отпустим.
— Здрасте-приехали. Вы чего? Я еще не позорился с дедом и братом…
— Стоп! — Соколов пнул меня ногой под столом. — Очень хорошая идея, Матвей Егорыч. Прям отличная! Вы, как всегда, на высоте.
— Да? — Опять переспросил я ментенка.
Лицо мое, наверное, в этот момент выглядело очень бестолково. Потому как я в упор не видел причины, по которой так взбодрился Стас. Но
— Да. — Ответил Стас, а потом еще раз пнул мою ногу. Так подозреваю, уже не ради привлечения внимания, а чисто потому что нравится Соколову меня бить. — Это же Матвей Егорыч. В его компании ты точно получишь нужный результат.
Я буквально секунду догонял смысл сказанного Соколовым, а потом кивнул, соглашаясь. Ногу на всякий случай отодвинул подальше. Не напасёшься конечностей на таких друзей. Хотя, посыл Стаса реально понял. Если я пойду в отдел в сопровождении деда Моти и Андрюхи, то впечатление, которое произведу на своих коллег, окажется в разы сильнее. Да и потом, кто-то должен будет проводить болящего обратно домой. А то еще под шумок прямо из ментовки в дурку отправят. Оттуда будет сложно выбраться даже мне.
В итоге, согласовав все свои планы на завтра, мы отправились спать. Уже перед тем, как лечь в постель, пока Андрюха и дед Мотя спорили, кто из них пойдёт в ванную первым, а кому «можно и не мыться, а то последние мозги утекут», я достал спрятанную коробку. Ту, которую привез из Зеленух. Фотографии и стрекоза лежали на месте. Впрочем, ни черта удивительного. Кому они тут понадобятся. Снимки оставил на месте, брошь сунул в карман, а затем отправился на поиски Тони. Хотелось все-таки убедиться, что зрение и разум меня не подводят.
— Ты чего, Жорик? — Удивилась Антонина.
Домработница сидела в своей комнате. Она почему-то была грустной. Устроилась на стуле возле окна и задумчиво пялилась на улицу. Когда я вошёл в её спальню, забыв постучать, она в первую секунду глянула на меня так, будто не узнает вовсе. Вернее даже, будто не на меня. Во взгляде мелькнуло какое-то раздражение, что ли. Но сразу же ее лицо посветлело. Может, реально задумалась. Не знаю.
— Тонь, покажи, пожалуйста, еще раз драгоценности матери. Помнишь, ты шкатулку приносила?
— Помню, конечно.
Тоня поднялась на ноги и подошла к комоду. Шкатулка, о которой шла речь, лежала прямо в верхнем ящике. Ну, круто. В этой шкатулке, блин, годовой бюджет небольшой европейской страны так-то. Можно и понадежнее прибрать.
— Вот. — Домработница протянула ее мне.
Я открыл крышку, а затем уставился на содержимое. В этот момент со стороны ванной раздался грохот и выразительный мат.
— Вот черт…держи. — Тоня сунула шкатулку мне, а сама рванула из спальни.
Судя по всему, противостояние Матвея Егорыча и Переростка перешло в активную фазу. Звук грохота был сильно похож на то, будто дед что-то откуда-то выломал и теперь этим чем-то лупит Андрюху по голове.
Я остался в комнате один. Поэтому уже не стесняясь, вынул стрекозу из кармана. Положил ее рядом с той, которая находилась в шкатулке. Точь в точь. Просто зеркальное отражение. И обе они — настоящие. Видимо, это как раз из драгоценностей вдовы писателя. Соколов вкратце говорил, что у нее пропали несколько гарнитуров. Особенных. То ли Людовик IV, то ли Людовик XV дарил своей жене. Точно не вспомню. Да и Людовиков этих было чего-то слишком до хрена.
В том числе среди пропавших вещей была лилия, похожая на герб Бурбонов. И вместе с остальными цацками в шкатулке Светланочки Сергеевны лилия, кстати, тоже имелась. Точь в точь, как французская лития. Уж это я точно знаю. Париж всегда был любимым местом моей матери. Родной матери, естественно. Она буквально убивалась по всему французскому. В том числе, по печально известно Марии-Антуанетте, которой, на секундочку, отрубили голову за любовь к шикарной жизни. Нет, официально причина, конечно была другой. Ее обвинили в предательстве интересов страны. Но на самом деле бедолага просто слишком наглядно жировала.
В любом случае, я никогда не понимал, что такого необыкновенного в этой особе нашла моя мать. Теперь догадываюсь. Видимо, как говорят, можно девушку вытащить из села, но вы никогда не вытащите село из девушки. Наверное, в матери имелась эта тяга к красивой жизни, потому что росла она совсем в других условиях. Да и стоит вспомнить ее отца. Кузнец, которого вся деревня боялась. Короче, не знаю, в чем именно прикол, но мать обожала Францию и об этой стране я знаю все. Поэтому лилию Бурбонов не перепутаю ни с чем. И в данную минуту она точно была передо мной.
— Ни черта не понимаю. Сука! Ни черта не понимаю! — Раздражённо высказался я вслух, а потом захлопнул шкатулку, предварительно вынув оттуда обе стрекозы и лилию. Положил все три брошки в карман, поставил драгоценности на комод и направился в свою спальню. Я реально ни черта не понимал. Бред какой-то.
Просто не складывается ничего. А главное, я вообще не пойму, что мне нужно сделать. Если верить теории Соколова, у нас точно есть какая-то миссия. Типа, в любом другом случае хрен бы мы оказались снова в прошлом. Даже, если этого сильно хотел настоящий Милославский. И вот какая в данном случае может быть миссия?
Спасти Союз? Даже не смешно. Это невозможно, нереально и больше похоже на фантастику, чем мое существование в теле Милославского. Спасти директора Гастронома? То же самое. Очень сомневаюсь, что этому товарищу вообще кто-то сможет помочь. Он, своего рода, разменная монета в играх власть имущих. Правда, дорогая монета, но один хрен, разменная. Спасти моего отца? Так он вроде вполне неплохо себя чувствует. Вон, друзьями обзавёлся. Подозреваю, с этого и начался его путь наверх. Потому папенька так рьяно скрывал прошлое. Думаю, как только на горизонте замаячила политическая карьера, должность и власть, он быстренько обрубил все концы. А то, что они с матерью еще и биографии себе подправили, вплоть до дат рождения, особенно маменькиной…Ну… впереди 90-е. И не то можно сделать. А учитывая возможную причастность Серёги к трем охренеть каким кражам, я бы на их месте еще и лица подправил бы, прежде, чем начать приличную жизнь.