Обитатели холмов
Шрифт:
— Помнишь, мы тогда рыли норки на склоне, — шепнул Одуванчику Алтейка.
— Все укрылись в норах — кто грыз что-нибудь, кто спал, — продолжил капитан. — Несколько раз я выбегал наверх посмотреть, что и как. Один раз забежал на опушку леса, почти к самой канаве, и вдруг увидел, как на противоположном склоне из ворот, где висела доска, вышли несколько человек. Я не знаю, сколько их было, — наверное, трое или четверо. Ноги у них были гладкие, черные, а во рту они держали коптящие белые палочки. Казалось, они никуда не собираются. Они медленно прогуливались под дождем, время от времени поглядывая на изгородь и ручей. Вскоре они перешли на нашу сторону и подошли к городку. А я подумал: «Ну и пусть, у них ведь ни ружей нет, ни хорьков». Но что-то мне в них не нравилось.
— А что сказал Треарах? — спросил Серебряный.
— Понятия не имею. Ни я и никто другой его не спрашивали. Я пошел спать, а когда проснулся, сверху не доносилось ни звука. Наступил вечер, я вышел на силфли. Дождь припустил, но я все равно вылез из норы и поужинал. Ничего такого я не заметил, а на то, что кто-то заткнул несколько выходов из нор, не обратил внимания. Следующее утро выдалось замечательно ясным. И как обычно, все побежали на силфли. Я помню еще, Паслен сказал Треараху, чтобы тот не переутомлялся, мол, все же он не молоденький, а Треарах ответил, что сейчас покажет, кто тут «не молоденький», толкнул Паслена,
— Обычно за салатом бегают втроем, — заметил Шишак.
— Да, обычно втроем, но в то утро у меня была причина изменить правилу. Дело в том, что мне захотелось проверить, не поспела ли ранняя морковь на одном огороде, — по моим соображениям, уже наступала самая пора. Я решил, что в разведку в незнакомое место безопасней идти одному. Меня не было почти все утро, вернулся я незадолго до на-Фрита. Я возвращался мимо Тихого обрыва — знаю, почти все больше любили ходить по Зеленому спуску, — но я всегда возвращался мимо обрыва. Я выбежал из леса там, где начинается луг, который спускается к старой изгороди, и в поле, на вершине противоположного склона, заметил храдада. Он стоял возле ворот, у доски, и из него выходили люди. Там был и мальчик, он нес ружье. Взрослые доставали из храдада какие-то длинные большие штуки — даже не знаю, как их описать, — сделаны они были из того же, что и храдада, и, наверное, очень тяжелые, потому что каждую брали два человека. Люди перенесли все это в поле — там сидели в траве несколько кроликов, которые тотчас же спрятались в норах. А я остался наблюдать. Я же видел ружье и теперь подумал, что люди, скорее всего, готовят хорьков или сети. Так что я не двинулся с места и наблюдал. Я подумал: «Когда увижу, что у них все готово, побегу предупрежу Треараха». Люди все болтали между собой и коптили белыми палочками. Они ведь никогда не спешат. Потом один из них взял лопату и начал засыпать выходы из всех нор, какие только смог отыскать. Возле каждой норы он снимал слой земли вместе с травой и кидал внутрь. Это меня озадачило, потому что хорьки обычно гонят кроликов из нор наружу. Я решил, что несколько выходов люди оставят открытыми и поставят возле них сети, хотя для охоты с хорьками все это не годится — ведь если хорек убьет кролика в засыпанном коридоре, то человеку достать из норы даже хорька будет, как вы понимаете, непросто.
— Падуб, не напускай на нас страху, — сказал Орех, потому что Плошка, представив гонящегося за кроликом хорька и засыпанный коридор, задрожал от ужаса.
— Страху? — горько переспросил капитан. — Я ведь еще и не начал. Может, кто-нибудь хочет уйти? — Никто не шелохнулся, и, подождав немного, Падуб продолжил: — Потом несколько человек принесли какие-то тонкие, длинные висячие штуки. Не знаю, как они называются, но они были с большую плеть куманики. Каждый взял по такой штуке, прикрепил к тому, что они принесли раньше. Что-то зашипело, и… и… Конечно, вам трудно это понять, но воздух там стал каким-то плохим. Я сидел в стороне, довольно далеко, но почему-то все же услышал сильный запах, который шел от этих «куманичных плетей», и не мог ни смотреть, ни думать. Мне показалось, что я падаю. Я пытался вскочить и удрать, но не знал, где я, а потом вдруг увидел, что бегу вниз, к лесу, прямиком на людей. Я остановился как раз вовремя. Я забыл обо всем, забыл предупредить Треараха. Я просто сел и не мог двинуться с места. Люди совали свои «плети» во все незасыпанные норы, и какое-то время ничего не происходило. А потом я увидел Василька — вы помните Василька? Они не заметили нору около изгороди, вот Василек и выбрался оттуда. Я сразу догадался, что он надышался этой отравы. Он совсем не понимал, что делает. А люди сначала не заметили его, но потом один из них поднял руку, показал на Василька, и мальчик выстрелил. Он только ранил его — я слышал крик, — и тогда подошел взрослый, подобрал его и убил. Я от души надеюсь, что Василек не страдал, ибо гадкий воздух лишил его разума, но лучше мне этого не видеть бы. Потом человек нагнулся к норе, из которой выбрался Василек. К тому времени отравленный воздух, должно быть, распространился уже по всем норам и переходам. Могу себе представить, что там творилось…
— Нет, — сказал Колокольчик, — не можешь.
Падуб замолчал, и дальше заговорил Колокольчик:
— Я не сразу почувствовал запах — сначала услышал какой-то шум. Крольчихи, кажется, первые поняли, что творится неладное, и попытались выбраться. Но они не желали оставлять малышей и бросались на каждого, кто оказывался рядом. Как вы понимаете, они дрались, чтобы защитить своих крольчат. Скоро все переходы были забиты кроликами, которые царапаясь, лезли друг через друга. Они бежали по знакомому коридору и упирались в засыпанный выход. Кому-то удавалось даже развернуться, но выбраться было уже невозможно, потому что сзади напирали другие. Скоро коридоры оказались завалены не только снаружи — завалены мертвыми кроликами, а живые рвали их в клочья. Я так никогда и не пойму, как мне удалось спастись. Шансов было один против тысячи. Я спрятался в норе недалеко от того выхода, который люди оставили открытым. Они затолкнули в коридор свою «плеть», зашумели, и я догадался, что эта штука плохо работает. Едва почуяв запах, я выскочил из норы, но голова у меня была ясная. Я поднялся к выходу, как раз когда люди вынули эту гадость. Они все разглядывали ее, разговаривали между собой, а меня не заметили. Я развернулся возле самого выхода и снова спустился вниз. Помните Старый тоннель? Кажется, за всю мою жизнь им не пользовался ни один кролик — слишком уж он глубокий, да и ведет, в общем-то, в никуда. Никто не помнит, кто его вырыл. Должно быть, меня вел сам Фрит, ибо я прямым ходом направился именно в Старый тоннель и пополз. Несколько раз мне пришлось подкопать. Тоннель весь был завален осыпавшейся землей и нападавшими камнями. Сверху доносились страшные крики — кто-то звал кого-то на помощь, дети искали матерей, гвардейцы пытались отдавать приказы, и все дрались и ругались. Один раз в тоннеле мне чуть не на голову свалился какой-то кролик и впился в меня когтями, как колючий каштан осенью. Но тут же и умер. Это был Чистик. Я с трудом перелез через него — так там было тесно и низко — и пополз дальше. Я снова почувствовал в воздухе скверный запах, но успел забраться так глубоко, что уже не боялся его. Вдруг я заметил, что в тоннеле еще кто-то есть. Я узнал Первоцвета, и должен сказать, он был едва живой. Он кашлял, задыхался, но ползти еще мог. Я спросил: «Как же отсюда выбраться?» «Если ты мне поможешь, — отозвался Первоцвет, — я покажу тебе дорогу». Я пополз за ним, и каждый раз, когда он останавливался — а он то и дело забывал, куда мы попали, — я сильно толкал его вперед… Один раз даже побил. Я испугался, что он умрет и закроет мне выход. Наконец тоннель стал подниматься — я почувствовал свежий воздух. Оказалось, он выходил в лес.
— Люди не довели дело до конца, — заключил капитан, — Они либо не знали про норы в лесу, либо не
Капитан замолчал и уткнулся носом в бок Шишака.
— Не надо об этом, — твердо сказал Орех. — Расскажи лучше, как вы сюда попали.
— Еще раньше в поле с дорожки въехал большой храдада. Не тот, который привез людей, — другой. Он громко стучал и был желтый-желтый, словно цветок горчицы, а впереди, в лапах, он держал огромную блестящую серебристую штуку. Не знаю, как вам ее описать. Она была похожа на Инле, но шире и не такая яркая. А потом эта штука — как же вам объяснить? — разорвала поле на части. Она уничтожила наше поле.
Он опять замолчал.
— Капитан, — сказал Серебряный, — конечно, вам довелось увидеть такое, что никакими словами не передать. Но все-таки что ты хочешь этим сказать?
— Клянусь жизнью, — дрожа, произнес Падуб, — она врывалась в землю и подбрасывала на воздух огромные комья земли до тех пор, пока от поля ничего не осталось. Все поле стало похоже на зимний выгон, и уже невозможно было понять, что находилось раньше между ручьем и лесом. Земля, корни, кусты, трава — все летело перед этой ужасной штуковиной, и то, что прежде было под землей, тоже взлетело на воздух. Долго я не мог двинуться с места, а потом вернулся в лес. Я забыл, что хотел собрать всех вместе, но рядом со мной все равно оказались трое — Колокольчик, Первоцвет и молодой Ленок. Из них только Ленок был прежде гвардейцем ауслы, и я спросил его про Треараха, но Ленок понес какую-то околесицу. Так я и не узнал, что же произошло с Треарахом. Надеюсь, он умер сразу. Первоцвет бредил и тоже болтал всякий вздор, а мы с Колокольчиком были вроде почти в порядке. Почему-то я думал только о Шишаке. Я вспомнил, как шел его арестовывать — а значит, убить, — и мне показалось, что теперь я непременно должен его отыскать и сказать, что ошибся и виноват; ни о чем другом я не думал. Мы ушли вчетвером и, наверное, опирали большую дугу, потому что вернулись к ручью чуть ниже того места, где раньше лежало поле. Мы двинулись вдоль ручья и вошли в большой лес; наступила ночь, и в ту ночь умер Ленок. Перед смертью он ненадолго пришел в себя, и я запомнил его слова. Видите ли, еще днем Колокольчик сказал, что люди, должно быть, нас ненавидят, потому что мы портим им урожай и в поле, и на огороде, а Ленок перед смертью ему вдруг ответил: «Нет, они уничтожили наш городок не поэтому. Просто мы встали им поперек дороги. Они убили нас, потому что им так удобней». Вскоре он уснул, а чуть погодя мы услышали, что дышит он как-то странно. Мы попытались его разбудить, и тут он умер. Мы оставили его в лесу, а сами бежали и бежали, пока не вышли к реке. Я не стану рассказывать про реку, потому что вы и сами ее видели. Наступало утро. Мы решили, что вы должны быть где-то поблизости, и побежали вдоль берега вверх по течению. Довольно скоро мы наткнулись, наверное, на вашу переправу. На песке под небольшим обрывом остались следы — довольно много — и трехдневной давности храка. Ни вниз, ни вверх по течению никаких других следов мы не нашли, и я понял, что вы переправились через реку. Я перебрался на другой берег, нашел следы и там и позвал Колокольчика с Первоцветом. Вода в реке поднялась. Вам до дождя, похоже, было легче. Поля на другом берегу мне не понравились. Там все время бродил человек с ружьем. Я увел своих за дорогу, и вскоре мы оказались в очень скверном месте, где только вереск да мягкая черная земля. Нелегко нам пришлось, но я опять наткнулся на старую храка, а так как там ни норами, ни кроликами и не пахло, то понял, что след этот — ваш. Колокольчик бежал прекрасно, а вот Первоцвета мучила лихорадка, и я боялся, что он тоже умрет. Потом нам немного повезло, во всяком случае, так нам показалось. Ночью на краю вересковой пустоши мы столкнулись со старым облезлым бродягой — у него еще нос был разодран, — и он сказал, что неподалеку есть кроличий городок, и показал нам дорогу. Мы наконец выбрались из вереска, но так устали, что не смогли сразу бежать на поиски городка. Мы увидели канаву, и у меня не хватило духу заставить кого-то сторожить. Я решил не спать сам, но скоро сон сморил меня.
— Когда это было? — спросил Орех.
— Позавчера, — ответил Падуб. — Позавчера, рано утром. Когда я проснулся, время уже приближалось к на-Фрита. Все было тихо, пахло только кроликами, но я сразу почуял неладное. Я разбудил Колокольчика и собрался будить Первоцвета, как вдруг заметил, что нас окружила довольно большая команда. Это были здоровые, крепкие ребята, и пахли они как-то странно. Чем-то вроде… вроде…
— Мы знаем, чем они пахнут, — сказал Пятик.
— Я так и думал. Потом один из них и говорит: «Меня зовут Барабанчик. Кто вы такие и что вам надо?» Мне не понравился его тон, но я не понимал, чем мы могли кого-то разозлить, а потому честно рассказал, что с нами случилось несчастье, что мы проделали долгий путь и что ищем своих сородичей — Ореха, Пятика и Шишака. Стоило мне назвать ваши имена, как чужак повернулся к своим и крикнул: «Так я и знал! В клочки их, в клочки!» И они набросились на нас. Один ухватил меня за ухо и располосовал его прежде, чем Колокольчик успел отпихнуть этого ненормального. Пришлось драться со всеми сразу. Все случилось настолько неожиданно, что сначала я почти не мог обороняться. Но странное дело — эти огромные чужаки, которые так жаждали нашей крови, драться-то как раз и не умели: они просто не знали, как подступиться. Колокольчик мгновенно сбил с ног сразу двоих — а каждый из них был в два раза крупней его, — да и мне, хоть из уха лила кровь, по-настоящему не досталось ни разу. Но все же их было намного больше, так что пришлось уносить ноги. Мы уже выбрались из канавы, как вдруг сообразили, что забыли про Первоцвета. Я вам уже говорил, его лихорадило, он был болен и не проснулся вовремя. И его, беднягу, прошедшего всю вересковую пустошь, убили кролики. Ну что вы на это скажете?
— Я скажу, что это немыслимый позор, — заявил Земляничка, прежде чем кто-то успел раскрыть рот.
— Мы побежали по полю вдоль маленького ручейка, — продолжал Падуб. — Часть этих негодяев все еще гнались за нами, и я неожиданно решил: «Ну, одного-то я успею прикончить». После гибели Первоцвета мне все стало безразлично и расхотелось спасать свою шкуру. Я увидел, что Барабанчик бежит впереди всех и здорово оторвался от своих. Я дал ему себя догнать, а потом резко развернулся и пошел в наступление. Я сбил его с ног и хотел прикончить, но тут он завопил: «Я скажу, куда ушли твои приятели». «Тогда поторапливайся», — сказал я, прижав задние ноги к его брюху. «Они ушли к холмам, — выдохнул он. — Вон к тем высоким холмам. Они ушли вчера утром». Я притворился, что не поверил и собираюсь убить его. Но Барабанчик твердил свое, так что я лишь расцарапал его и отпустил. День стоял ясный, и холмы хорошо было видно. Но дальше началось самое трудное. И если бы не шуточки и не болтовня Колокольчика, мы уже давно перестали бы бегать по земле.