Обитель Варн
Шрифт:
того хватало, и хоть тяжело, но служба все ж шла и стремилась к закономерному
окончанию, на финише которого их ждали чистые учетные карты и светлые, вполне
заслуженные после выхлебанного дерьма, перспективы. Которые, благодаря
несдержанности Сталеску, превращаются в миф.
Учитывая мстительность сержанта, понять, как пройдет оставшийся год службы, не
трудно, а если еще учесть, что характеристики и предписные листы оформляет он,
то… В принципе уже можно не спешить к финишу:
академию им не светит. Выходит, с чем пришли, с тем и дальше идти? Нет, она не
согласна. Сталеску вспылила, а Маликова-то причем? Они, конечно, подруги, но
стоит ли из-за этого жизнь себе ломать? Как там, в народе, говорят? `Любовь
приходит и уходит, а кушать хочется всегда'. И жить желательно хорошо, долго и
счастливо.
А ничего, потрепыхаются еще, а что там и как `завтра' покажет. Если доживут без
приключений.
— Пошли, что ли, клозет чистить?
— Солдатское счастье лежит в радиусе столовой, — задумчиво протянула Алиса.
— Забудь, тебе оно не светит и в самых блеклых проявлениях. А вот швабры и
писсуары уже скучают.
Глава 5.
Она проснулась с необычным чувством, села и прислушалась — тихо. Странно. И
словно раздвоилась: одна ее часть равнодушно пожала плечами — что ненормально и
какая разница? Другая запаниковала. Лесс пошла на поводу последней, устремившись
вон из спальни, и потеряла по дороге беспокойство, забыла, что разбудило ее,
показалось странным. Ее суть вновь обрела безразличие. Инстинкт, голод, острый
слух, взгляд, вот и все, что вышло вместе с ней за стены залы.
В коридоре, в проеме окна стоял Таузин и смотрел в сторону ущелья. Лесс подплыла
к нему:
— Кто сегодня на охоте?
— Ты в замке, — ответил не глядя.
— Я спросила о другом. Я хочу есть.
Варн повернулся к ней, оглядел, словно взвесил и измерил, и разжал губы:
— Одна на охоту не пойдешь.
— А кто-нибудь уже вышел?
— Все, кроме вожака, меня и Урва.
— И сестры?
— Кроме Май. Не много вопросов?
— Хочу есть, — повторила Лесс. Вопросы на секунду, но все же отвлекали ее от
острого чувства голода.
Таузин с минуту смотрел на нее, прикидывая, насколько она голодна, и решил, что
— не очень. Мотнул головой — иди в зал, подожди.
Лесс оскалилась, мгновенно обозлившись: почему она должна ждать? И попыталась
выйти из окна наружу, чтоб поохотиться. Но Таузин бесцеремонно оттолкнул ее:
— Я сказал — жди!
Лесс смерила его колючим взглядом, но, понимая, что перечить бесполезно, а тем
более бороться, отступила, поплыла в общую залу, то и дело оглядываясь на Варн и
скалясь.
Урва качался на стуле, опираясь ногами о край стола, и смотрел в ночь за окном.
Май скучала в кресле, чистила свои ноготки. На вплывшую Лесс не обратили
внимания.
— Меня не пустили на охоту! — заявила она, пнув от злости стул Урва по ножке.
Тот с грохотом развалился. Варн же глянул вниз, не меняя позы, и уставился на
сестру: что это было?
Май хитро улыбнулась, предчувствуя веселье: молодые, когда голодны, так не
сдержанны.
Лесс зло сверкнула глазами, усмотрев в ее улыбке оскорбительное пренебрежение, и
потеряв интерес к Урва, направилась к Май нарочно медленно, давая ей возможность
исправить положение и перестать ухмыляться. Та рассмеялась.
Лесс зашипела и, вонзив коготки в поверхность стола, продолжила движение к Варн,
оставляя пять глубоких ущелий в дереве и легкий пух стружек. Я сильна, я молода
и очень голодна — не зли меня! — говорил ее взгляд. Май расхохоталась.
Лесс взбесилась и рванула к ней, желая вцепиться в лицо, заставить смолкнуть, но
голод и ярость — плохие советчики. Май взметнулась вверх в ту секунду, когда
Лесс оказалась перед креслом. Оно жалобно скрипнуло, приняв на себя атаку Варн,
и развалилось, увлекая глупую на пол. Лесс села и тряхнула головой, смахивая
вековую пыль и частички бархатного ворса обивки с волос.
Под сводом залы звенел хохот Май. Урва спрятал усмешку и примирительно пожал
плечами, встретившись с обиженным взглядом малышки: меня в свои разборки не
вмешивайте, ага?
Лесс подняла голову вверх, щурясь на насмешницу, легко взвилась к ней. На этот
раз она не промахнулась, смогла ее схватить и отшвырнуть в стену. Та стекла по
шершавой поверхности, захохотав сильней.
— Замолчи! — принялась бить ее Лесс, вне себя от оглушающего хохота.
Оседланная насмешница легко уворачивалась от ударов и ловко отвечала. Но вскоре
ей наскучила забава, и она откинула Лесс, как щенка. Та грохнулась спиной на
стол и докатилась бы по нему до окна, а там и до дна ущелья, если б Урва не