Обиженная
Шрифт:
— Я не могу сейчас что-либо комментировать, — отозвался адвокат. — Я поговорю с ней.
— Хорошо. Но я должна вас поставить в известность, что ее работу я обязана показать нашему психологу.
— Я не вправе вам препятствовать в этом, — сказал Андрей. — У вас ко мне все?
— Да. Не смею больше вас задерживать.
— Всего вам хорошего.
Сергей принял душ. Переодевшись в чистое, он свернул в узелок одежду, в которой был в квартире дяди Бори. Нужно будет избавиться от нее как можно быстрее.
Мужчина еще раз прошелся по квартире, и в какой-то момент на него нахлынули воспоминания из прошлого, отчего на душе стало невыносимо грустно. Он вспомнил свою мать, как она по крупинкам собирала ему «дачки», как старательно писала письма корявым старческим почерком. Несмотря на то что он не особенно любил ее, сейчас ему было как никогда одиноко, и он был бы рад любому живому существу, чтобы излить ему душу.
Когда все приготовления были закончены, Сергей запер дверь и покинул квартиру. Сбегая по ступенькам вниз, он вдруг со всей отчетливостью понял, что никогда не вернется сюда. «Даже если останусь в живых», — пронеслась у него мысль, и он почему-то испытал веселое возбуждение. Ностальгия и тоска отошли на задний план — его цель была обозначена, и он должен ее реализовать.
По дороге Римакин избавился от окровавленной одежды. Вложив в пакет крупный камень, он бросил его с моста в речку, после чего поспешил на автовокзал.
Уже сидя в автобусе, Сергей почувствовал некоторое расслабление. И хотя он не строил особых иллюзий по поводу устроенной им импровизации смертельной драки между зэками, он ясно понимал, что другого выбора у него не было. Или до конца дней сносить унижения (а то и быть убитым — вряд ли Борис простил бы ему факт сокрытия его тайны), или все-таки доказать, что не все измеряется воровскими понятиями.
Сергей задремал, и в его памяти, как на кадрах замедленной съемки, проносились события того времени. Инна… первый поцелуй… подстава… адвокат Белов… следователь… суд…
Тогда где-то на подсознательном уровне он сразу уяснил для себя, что взаимного понимания между ним и бесплатно назначенным адвокатом Андреем Беловым не будет. Молодой юрист вежливо улыбался, послушно записывал все, что говорил ему Сергей, а потом исчезал на неделю, а то и больше, кормя его сладкими обещаниями, мол, на суде все выяснится и справедливость восстановится. Сергей видел, что вся так называемая «работа» его защитника создает лишь одну видимость, это было все равно что толочь воду в ступе.
Так или иначе, однажды до Сергея дошла информация, что в аналогичную ситуацию попал один из его знакомых, Павел. Но, в отличие от Сергея, он был платежеспособен, и перспективы оказаться на тюремных нарах он благополучно избежал. Причем в случае с Павлом фигурировала уже другая девушка — оказывается, у этой шайки-лейки все было поставлено на поток.
Это была последняя надежда Сергея. Он неоднократно просил Белова найти Павла и взять с него хоть какие-то объяснения, а то и уговорить прийти к следователю. Но в ответ лишь получал бездушно-голливудскую улыбку и фразы, типа: «Мы, несомненно, проверим эти данные…», «Будем рассчитывать, что показания вашего свидетеля окажутся решающим козырем в судебном противостоянии…», «Я обязательно подготовлю ходатайство следователю…» И прочее дерьмо.
Римакин быстро понял, что дальше этих фальшивых улыбок дело с места не сдвинется, неоднократно говорил об этом следователю, но с таким же успехом он мог бы попытаться вызвать на откровения «дальняк».
«Андрей Белов, тварь! Я найду тебя!» — беззвучно проговорил Сергей, когда его глаза уже были закрыты. Через пару секунд он спал.
Часть IV
Лишнего пожелаешь — последнее потеряешь.
Часто понимаешь, чего хотел, когда уже ничего не хочешь.
— Алла, выходи! — позвала бабушка. Она нервничала — внучка уже как полчаса сидела в ванной, и ответом на все призывы бабушки были лишь тихие всплески воды.
— Если ты не выйдешь, я… я сломаю дверь! — выпалила Елизавета Ивановна.
В ванной послышался смешок, и через мгновение дверь открылась.
— Не надо ничего ломать, — серьезно сказала Алла, но ее широко распахнутые глаза смеялись. Она обмотала влажные волосы полотенцем.
— Ты… ты мылась в парике?! — ахнула бабушка.
Алла ничего не ответила и пошла в гостиную. Там она взяла фен и, устроившись перед зеркалом, стала сушить волосы.
— Алла, — начала Елизавета Ивановна, но тут же осеклась.
Она не могла поверить своим глазам, глядя, как внучка с упоением сушит волосы. Она была готова поклясться… Но нет, этого просто не может быть! Елизавета Ивановна моргнула несколько раз, как если бы ей в глаз попала соринка. Волосы в парике Аллы определенно стали длиннее.
В эту же самую секунду женщина вспомнила тот первый случай, когда Алла сняла перед душем парик и она несколько секунд держала его в руках. В тот момент что-то показалось ей странным, но потом она, порезав палец при чистке картошки, отвлеклась и забыла об этом.
Сейчас Елизавета Ивановна поняла. Это была бирка. Крошечная бирка от парика. ТОГО САМОГО ПАРИКА, КОТОРЫЙ АЛЛА НОСИЛА ДО ЭТОГО ВРЕМЕНИ.
Память словно очнулась от долгой зимней спячки, и Елизавета Ивановна будто воочию видела, как в свое время Алла жаловалась, что эта бирка царапает ей кожу на голове, и бабушка обрезала ее почти под корень. Вот эту самую частичку бирки, слегка разлохматившуюся от времени, ее старческие пальцы и нащупали в тот день.
Елизавета Ивановна почувствовала, как на лбу выступил холодный пот. Она что, сходит с ума?! «Этого не может быть, — сказала она себе, зачарованно глядя, как Алла ловко управляется с феном. — Старый парик. Ты его так и не нашла… Просто перекрасила старый парик».
— Аллочка…
Рука Елизаветы Ивановны инстинктивно потянулась к волосам внучки, но та отшатнулась, окинув бабушку настороженным взглядом.
— Что?
— Ты покрасила свои… волосы?
Алла посмотрелась в зеркало и, любуясь отражением, обронила: