Обладатель великой нелепости
Шрифт:
Но потом Герман обнаружил, что источник этого странного звука – его тело.
Оно ощутимо, раза в два, уменьшилось в объемах, словно усохло. Пожелтевшая кожа съежилась, как поверхность воздушного шара; местами она свисала огромными пластинчатыми струпьями. Когда Герман начал подниматься, струпья посыпались с него как старая штукатурка, – от них и исходил тот негромкий шипящий звук, что издает оседающая пена. На полу остался след, повторяющий очертания его тела – будто на противне, где пережарилась рыба.
Затем Герман обнаружил у себя прогрессирующую способность двигаться с непостижимой скоростью. А в последующие три дня, когда процесс нового преображения завершился, он невольно стал напоминать себе нечто промежуточное между гигантским двуногим пауком и воскресшей мумией.
Его кожа превратилась в подобие брони, обтягивающей тело как панцирь, сохраняя некоторую эластичность лишь в районе подвижных частей – на сгибах локтей, коленей, пальцев и так далее.
Иногда до его внутреннего слуха доносился панический голос Независимого Эксперта (но все реже и слабее), который пытался докричаться из своего нового местопребывания – убогой кельи в самом темном и необитаемом краю сознания. Он вещал зловещие пророчества, одно мрачнее другого…
Впрочем, кого интересовали эти глупые вопли?
Теперь Герман чувствовал себя необычайно сильным и быстрым – лучше, чем когда-либо. Его больше не интересовало, сколько еще протянет организм, лишенный пищи и воды. И совершенно не заботило будущее.
Поздним вечером 28 сентября он покинул Убежище.
До района, где жил хирург Лозинский, Герман добрался в несколько раз быстрее, чем рассчитывал, составляя по карте будущий маршрут. Затем отыскал его улицу, дом, окна и, укрывшись в желтеющей кроне большого каштана, застыл в ожидании.
Герман не особо задумывался, способен ли он прикончить врача вместе с женой. Или заодно с кем-нибудь другим, кто мог оказаться рядом с ним. Он рассматривал ситуацию с хладнокровной рациональностью паука, который торопится к жертве на другом конце паутины.
Хотя временами он ощущал раздвоенность и какое-то необъяснимое беспокойство. Обе половины его «Я» выступали за смерть Лозинского, но их мотивация была различна.
Тогда как первое, естественное, «Я» Германа требовало лишь слепого возмездия, второе – приобретенное, а может, высвобожденное из каких-то глубин его разума – настаивало на смерти врача, используя мотив первого, не более чем повод. Оно открыто стремилось убивать – требовало жертвоприношений, как отвратительное крошечное божество, поселившееся в его голове. И чем дальше, тем все больше этот кровавый божок занимал места в его сознании. А временами, как уже выяснилось, мог целиком взять его под свой контроль.
Первое «Я» с каждым днем слабело, уменьшалось, без сопротивления отступая перед Пришельцем (или Освобожденным), который был подобен механическому чудовищу, для которого человеческие представления хорошего и плохого, добра и зла – абсолютно бессмысленны.
Глава в главе
…Он вечно пребывал в кромешной тьме и лишь иногда смотрел на мир Его глазами посредством других. Он никогда не принадлежал самому себе, но являлся одной из Граней Целого.
Он мог быть всем и ничем одновременно. Он часто ошибался, но еще чаще оказывался прав. Он легко находил решение сложных дилемм, но не был способен постичь сути простых вещей.
Он был цифрой, словом… голосом скептика, даже циника, но не редко становился Его совестью. Он объявлял во весь голос то, что считал правдой, когда совокупность остальных Граней и даже само истинное «Я» опускались до самообмана… он становился гирькой на другом конце Качелей.
Он был лишь «винтиком» в гигантской, почти бесконечной вселенной Его сознания, но, случалось, прятал и собственные секреты.
Он был тем, кого «Я» и другие называли – Независимый Эксперт.
…Вирус породил катастрофу, уничтожившую множество Граней, а из их останков создал «машину», пожирателя-мертвеца. Она поглощала и подчиняла других: теперь ей рабски прислуживали даже Грани Воображения и Логики – первая одарила ее особым «голосом», вторая – подобием разума.
Независимый Эксперт был единственной Гранью, которую «машина» не могла уничтожить, растворить в себе. Но она способна была вытеснить его за пределы обозримого сознания истинного «Я». С каждым днем Эксперт слабел все больше и уже ощущал начало своего падения в Ничто…
«Машина» не обладала качествами личности, зато была хитра – ее оружием становились инстинкты самосохранения, поглощенные вместе с некоторыми Гранями – она сумела подорвать доверие «Я» к нему, как это произошло во сне о Лизе. «Машина» к тому моменту была уже достаточно сильна, чтобы использовать самое уязвимое место Эксперта – процесс его анализа основывался исключительно на косвенной информации, поэтому зачастую он оказывался не способен отличить явь от сновидений. Как-то по-своему «машина» понимала, что Эксперт – это последняя преграда на ее пути к взятию полного контроля над истинным «Я», и использовала любые возможности, чтобы окончательно разрушить все его связи с другими, еще находившимися за пределами ее влияния Гранями. Но, прежде всего – с истинным «Я». И ей это уже почти удалось. Еще немного…
Но как бы далеко не зашли дела, сама природа Независимого Эксперта не позволяла ему сдаваться. Та же его природа помогала ему частично восполнять собой потерю Граней, обращенных на службу «машине».
Он попытался донести до истинного «Я», почти усыпленного, почти уже безвольного – реальное положение вещей – образ механического чудища, мертвого, лишенного настоящего сознания. Он использовал обходные пути, чтобы его «голос», потерявший доверие «Я», не был узнан.
Однако это не дало результата.
Он должен искать другие пути, пока «машина» еще не настолько сильна, чтобы выбросить его вон за пределы обозримого сознания. Он должен попытаться найти выход, разбудить настоящее «Я».
Но что у него оставалось в запасе?
Независимый Эксперт не был обособленной частью разума (хотя, во многом, самостоятельнее остальных), и все же обладал способностью замечать то, что другие оставляли без внимания, или помнить то, что другие забывали или их заставляли забыть. Например, он знал: когда Герман, покинув свое Убежище, отправился к Лозинскому этой ночью, кто-то некоторое время за ним наблюдал.