Облава на волков
Шрифт:
— Какой бы ты там ни был, но работник ты хороший, — отвечал Стоян Кралев. — Животноводческой бригаде без тебя не обойтись, так что на другую работу я тебя посылать не стану. Мы, Джелебов, ценим хороших работников и никому не собираемся мстить, как думают некоторые. Подходим к каждому индивидуально и оцениваем его трудовой вклад, независимо от того, допускает ли этот работник идейные слабости или нет. Мне ничего не стоило заслать тебя куда следует, когда твой сын эмигрировал, а я вместо этого назначил тебя бригадиром. Теперь я могу сказать тебе по секрету, что меня сняли с должности секретаря партбюро только за недостаточную бдительность, за то, что я проморгал твоего сына. Другими словами, если б я крепко держал в руках таких, как ты, я занимал бы теперь другой пост.
В такие моменты Киро Джелебов ощущал, как знакомый острый спазм сжимает ему горло и жаркими волнами разливается по телу. Часто, особенно в первые годы после бегства Марчо, он впадал в это состояние отчаянного, мутящего разум озлобления, но случайные обстоятельства всегда мешали ему дойти до крайности. Конечно же, он мог убить Стояна Кралева в любое время, но после минут сильного возбуждения ему удавалось превозмочь свою ненависть, и он начинал даже бояться возможного убийства. Спокойно обдумывая свое положение, он находил, что при данной политической ситуации оно и не может быть иным и что только время отодвинет его вину в прошлое. Отношения между людьми изменятся, они уже начали меняться, многое забудется, следовательно, надо терпеть и ждать. Когда он рассуждал так смиренно и трезво, он оправдывал и Стояна Кралева — в конце концов, тот лишь орудие в руках вышестоящих и выполняет чьи-то указания, так же как и его подчиненные пляшут под его дудку. На его секретарском месте любой действовал бы точно так же, иначе отстранили бы его самого. Так что и тот, другой, не стал бы нянчиться с человеком, который так долго не желал вступать в кооператив и у которого к тому же сын совершил политическое преступление. Разница могла быть только в обхождении, но это дело характера. Стоян Кралев —
Перенеся столько тяжких оскорблений, изранивших до крови его гордость и достоинство, Киро Джелебов, быть может, и не нашел бы покоя в одном лишь смирении, если бы не черпал упования еще и в Библии. Он открывал эту книгу еще в молодые годы и смотрел, что вписал на чистые ее страницы его дед, а позднее добавил отец. На листах семейной летописи его дед Киро записал химическим карандашом имена всех или почти всех представителей рода, от своего прадеда до внуков, а также важнейшие события их жизни. В самом корне большого семейного древа был обозначен некий Ангел, производитель шнура и торговец, живший где-то во Фракии. За ним следовали двое его сыновей и дочь, их сыновья и внуки, одним из которых был дед Киро, в молодости живший в Сливене и оттуда переселившийся в Добруджу. Дед Киро записал день своей свадьбы с Гроздой и дни рождения своих детей. Вслед за ним старый Марко Джелебов отметил синими чернилами день своей свадьбы, дни рождения трех своих сыновей, преждевременную смерть дочери и жены. И в конце — день свадьбы первородного сына Киро. Марко умер в пятьдесят четыре года от разрыва сердца во время молотьбы, когда подавал снопы на скирду. До последней минуты он был совершенно здоров, слыл человеком строгим и замкнутым и подпускал к себе только детей, уверяя, что лишь они — настоящие люди. После его смерти Киро Джелебов перебрался в свой теперешний дом, вместе с утварью перенес и Библию и через несколько месяцев вписал в семейную летопись рождение Марчо. Через некоторое время у среднего его брата родилась девочка, младший брат женился, Киро отметил и эти события и стал таким образом летописцем рода. Когда он перечитывал имена своих далеких предков, он невольно напрягал воображение, чтобы представить себе их лица, голоса, одежду и жизнь, и при мысли о том, что в его жилах течет кровь всех этих людей, испытывал странное чувство. Судя по коротким заметкам о каждом из них, это были люди гордые и непримиримые, с разными склонностями и разными судьбами. Среди них были ремесленники, торговцы, священники и учителя, один ополченец [30] , двое офицеров, один сосланный в Анатолию, один повстанец из отряда Хаджи Димитра [31] и Караджи, была и молодуха Кирка, «зарезавшая себя серпом, поелику была опоганена турками», а брат ее Димо отомстил за нее, перебив одну турецкую семью; далее записи сообщали, что Атанас, который был коммунистом, пропал во время событий 1923 года, бабка Мина родила восемнадцать детей, а некий Мирчо оказался в России и внуки его теперь живут в городе Николаеве. Имена всех этих людей переходили из поколения в поколение, сохранившись до наших дней, и это выглядело как чудо. Имя прапрадеда Ангела, которое носили еще многие Ангелы, теперь перешло к Анё, другие его сыновья, как и сыновья и дочери его братьев, носили те же имена, которые были вписаны в родовую летопись. Ему самому досталось имя молодухи Кирки, жившей в мрачные времена рабства и насилия и решившей лучше покончить с собой, чем жить опозоренной. Он пытался вникнуть в драму этой молодой женщины, как и в судьбы всех остальных, и погружался в тайны двухвекового рода, раскиданного по всей Болгарии и по соседним странам, преодолевшего неисчислимое множество всяких превратностей, прошедшего через огонь и кровь, чтобы ныне жить в нем и его сыновьях, в его братьях и их сыновьях.
30
Ополченец — участник болгарского ополчения, добровольно участвовавшего в русско-турецкой войне 1877—1878 гг.
31
Хаджи Димитр (1840—1868) — герой борьбы болгарского народа за освобождение от османского ига.
В молодости, открывая первые страницы Библии, Киро Джелебов с удивлением прочел, что и в ней повествуется о родословном древе одной семьи, притом семья эта — человечество. Первые рассказы о сотворении мира, об Адаме и Еве и о потопе показались ему наивными, словно детские сказки, и ему стало любопытно, вся ли эта толстенная книга заполнена такими же сказками. Так он узнал о семье Авраама, о Содоме и Гоморре, о том, как Сарра стала женой фараона, а когда он прочел бурную и волнующую историю Иосифа, то оказался в мире ужасов, борьбы, страданий и чудес, от которого больше не мог оторваться. Многие годы он медленно постигал этот мир с его многозначными и противоречивыми событиями, сбивался, еще и еще перечитывал те же страницы и так же медленно их осмысливал, отделяя истину от легенды. Он ни с кем не делился прочитанным, так как сыновья его не проявляли интереса к этой книге, называли ее «батиной книгой», и он не обижался на их незлобивую иронию. Сыновья были молоды и не могли в этих притчах и легендах открыть для себя правду о жизни, как и он не находил ее в их годы. Было даже время, когда он воспринимал библейские истории как занимательное чтение или как сказки из «Тысячи и одной ночи». Эту книгу он тоже прочел — ему дала ее одна из учительниц, а из гимназических учебников Марчо он извлек краткое содержание «Илиады». Первая из этих двух книг увлекла его бесконечными перипетиями своего сюжета, вторую он не понял, поскольку изложение было сухим и кратким, а он не знал греческой мифологии. Так или иначе, он был неплохо подготовленным читателем. Единственный из крестьян он просматривал в клубе газеты и журналы, прочел много книг из тех, что привозили жившие у него в доме учительницы, читал учебники сыновей и оставленные ими книги, брал книги и у Илко Кралева. Однако никто, кроме его жены, не знал, что долгими зимними вечерами он допоздна читает все, что попадает ему под руку. Он не любил ни с кем говорить о прочитанном, чтобы не выглядеть в чужих глазах человеком, взявшимся не за свое дело, тем более что односельчане, его ровесники, испытывали к «книжным людям» врожденное презрение. Вот почему даже его сыновья не подозревали, как он любознателен и сколько книг он успел прочесть. Он внимательно слушал их разговоры на разные темы, прислушивался и к учительницам, так что выучился и говорить и писать правильно, как они. В свое время он кончил четыре класса и еще помнил рассказы и стихотворения, которые учил тогда, как помнил и почти все, прочитанное позднее.
Из всех книг, перебывавших у него в руках, Библия произвела на него самое сильное впечатление. Он был поражен тем, что описанная в ней жизнь, которая протекала тысячелетия назад, совершенно не отличается от теперешней, только что названия государств и городов, имена людей теперь другие. Что там, что здесь — войны, бедность и нищета, подлость и ложь, насилие и рабство, радость и счастье. Зачем жило это человечество столько тысячелетий, если оно ничуть не изменилось, не стало ни хуже ни лучше, спрашивал он себя и сам себе отвечал: похоже, что люди на этом свете только размножались, и более ничего. Некоторые из историй все больше ложились ему на душу, и он часто их перечитывал; люди, о которых там рассказывалось, вставали перед ним как живые, словно он встречался с ними и разговаривал. Читая об Иосифе, он живо представлял себе, как братья бросают его в ров, продают в рабство и лгут отцу, будто его съел хищный зверь, видел и как одинокая Руфь ходит по господским полям и подбирает колосья позади жнецов, точно так же, как это делали после жатвы бедные женщины из их села. Он видел и как Иов сидит в пепле перед своим домом и выскребывает черепицей гной из ран своих, слышал его голос: «Пусть будет проклят день, в который я родился! Разве я не молчал, разве я причинил кому-нибудь зло?» В те годы, когда на него сыпались беды, Киро снова перечитывал истории этих и многих других библейских персонажей и находил утешение в их судьбе. Все они страдали безо всякой вины, но ни на кого не сердились и не мстили за свои страдания, а под конец их безропотное терпение вознаграждалось. И тогда Киро верил, что терпение и смирение суть высшие добродетели, а всякое зло порождает зло. Тот, кто мстит и убивает, пусть даже на законном основании, уничтожая одно зло, порождает другое. Убивая убийцу своего брата, ты причиняешь его близким, ни в чем не повинным, те же страдания, которые он причинил твоим близким. Вместо десяти человек теперь будут страдать двадцать — зло отомщено, но не уничтожено.
Вот каким образом удавалось Киро Джелебову погасить ненависть, что вспыхнула в его душе в то утро около конюшни. А жизнь тем временем непрерывно искушала его, толкая к мщению, — то новая беда случится в хозяйстве, и его подозревают, его выставляют виновником, то на сыновей обрушатся неприятности, и потому именно, что Стоян Кралев и другие ему подобные загнали всю семью в угол. И всегда получалось так, что Стоян Кралев как должностное лицо первым выражал свое возмущение и негодование по поводу случившегося. Острый спазм в горле начинал душить Киро, а мысль о том, что только смерть разрубит этот узел, снова овладевала его сознанием. Эта мысль, подчинив его себе, однажды уже привела его к самоубийству, он знал ее силу и знал, что если позволит ей снова им завладеть, на этот раз она неминуемо толкнет его к убийству. В часы сильного возбуждения она вела его к преступлению, он был готов его совершить и только ценой нечеловеческих усилий возвращал себе душевное равновесие. Но мысль эта жила в нем, непрерывно его отравляя, и с годами превратилась в настоящую болезнь, которая ждала лишь повода, чтобы затуманить его рассудок и покорить волю. Как всякий больной, он искал средство против своей болезни и нашел его в смирении. Но и смирение в решительные минуты не помогало, и он решился на самое горькое лекарство —
Стоян Кралев истолковал его шаги к сближению как покаяние и допустил его к себе, наивно веря, что все противники новой жизни должны рано или поздно осознать свои заблуждения, а для него это было моральной наградой за многолетние усилия по перевоспитанию таких людей. Он выправил в милиции для Киро охотничий билет и разрешение на оружие, принял его в охотничий союз, тем самым дав понять, что принимает его покаяние и согласен положить конец их прежней вражде. Он, естественно, не чувствовал себя виновником этой вражды, потому и не подозревал, что Киро готов растоптать свое достоинство лишь оттого, что боится оказаться во власти ненависти и его убить. Киро Джелебов действительно делал все, чтобы сблизиться и связать себя с ним, и дошел до того, что превратился чуть ли не в его батрака, сам набивался с услугами, работал у него по двору, приглашал в гости и иногда ходил к нему сам. Прошло четыре-пять лет, и за это время между ними не возникло никаких трений. Поначалу Киро страдал от своего двуличия и целыми ночами не мог заснуть, особенно когда узнал, что сельские острословы наградили его новым прозвищем — холуй. С другой стороны, избавляясь от своей пагубной страсти, он испытывал облегчение, а те усилия, которых требовала от него роль раскаявшегося грешника и угодничество перед Стояном Кралевым, все больше оттесняли на задний план постоянную тревогу за сыновей и за жизнь семьи вообще. Так невероятным усилием воли он смог мысль об отмщении заменить в своем сознании добродетелью смирения. Кроме того, он обнаружил в характере Стояна Кралева новые черты, которых раньше не замечал или которые предубеждение мешало ему видеть. Тот оказался хорошим товарищем по охотничьим вылазкам, терпеливо прислушивался к советам и замечаниям кооператоров, при случае выпивал и веселился наравне с другими, а иногда даже критиковал непорядки в сельских делах. Служебное ли его положение заставляло его раньше совсем по-иному держаться с людьми, или теперь он притворялся другим человеком, было в конце концов не так уж важно. Важнее было то, что Киро Джелебов уже вкушал плоды своего смирения. Они с женой работали в кооперативном хозяйстве, были здоровы, здоровы были и сыновья и их семьи, в свободные дни он ходил на охоту, зимой по праздникам захаживал в корчму или бывал в гостях, одним словом, после множества потрясений жизнь снова покатила по наезженной колее и на душе у него стало спокойнее. «Жизнь у нас одна, — думал он, — как-нибудь да проживем, только бы здоровье не подвело», — и вспоминал старую поговорку: «Терпенье и труд все перетрут».
Весть о смерти Марчо он попытался воспринять как удар, который может обрушиться на любого, в любое время, и решил справляться со страшным горем в одиночку. Он скрыл телеграмму от жены, чтобы постепенно подготовить ее к трагическому известию, попросил и почтарку с городской почты хранить его в тайне. Возвращаясь в село, он нарочно подзадержался, чтобы жена, ходившая в последние дни на посиделки, успела уйти из дома. На столе ему был оставлен ужин, он отодвинул его, принес чернила и Библию и раскрыл ее на страницах семейной летописи. Чистые листы книги давно были заполнены, и он вклеил новые, из школьной тетрадки. Туда были вписаны вступление его в ТКЗХ, бегство Марчо, женитьба других сыновей и дни рождения внуков, рождение ягненка о двух головах, сильный град, выпавший два года назад, и другие важные события, связанные с жизнью семьи. На последней странице были две пустые строчки, и он написал: «Мой старший сын Марко Киров Джелебов умер в Германии 20 декабря 1965 года, мир праху его!» Он прочел то, что написал, и страдание вдруг налетело на него, точно из засады, пронзило сердце и грудь с такой силой, что он задохнулся, словно смерть Марчо стала необоримой реальностью лишь после того, как была вписана в семейную летопись. Он походил по комнате, потом открыл окно и высунул голову наружу, чтобы глотнуть воздуха. Ветер усилился, в свете, падавшем из окна, метались снежинки, слышно было, как скрипят ветки акации, ночь дышала леденящей, безысходной тоской. Киро почувствовал, что никогда еще не испытывал более острой боли и более сильного душевного потрясения. Как всегда в тяжелые минуты, он сознавал, что и сейчас обязан найти в себе силы, чтобы справиться со страданием, и пытался утешить себя той простой и бесспорной истиной, что смерть не выбирает и идет к тому, на ком заранее поставлена мета. Он попытался и в этот раз найти утеху в Библии и открыл ее на странице, заложенной в прошлый раз клочком бумаги, — это была история Иова. Он начал читать откуда-то с середины, но сознание его раздваивалось. Он думал о том, почему собственно Иов обречен на страдание, и в то же время представлял себе, как Марчо лежит в гробу в какой-то больнице, одинокий и в смерти, среди чужих людей, на чужой земле. Потом он видел его младенцем с мягким темечком — вот он лежит распеленутый в люльке, подвешенной к этому крюку в потолке, и сучит голыми ножками, а вот ему три годика, он испугался соседской собаки, с криком кинулся ему на грудь, и отец вдохнул в себя упоительный запах детского тельца, чувствуя под ладонью частые удары маленького сердца. Это тело и это сердце теперь мертвы, думал он, читая о том, как друзья Иова спрашивают себя, как и почему страдают невинные люди. Один из них говорит, что страдание — не всегда наказание за совершенные грехи, иногда бог, подвергая самым тяжким испытаниям самых преданных ему смертных, испытывает их веру. И сам бог говорит Иову, что тот напрасно пытается открыть причину своих страданий, так как божий промысел не подлежит толкованию и не доступен человеческому разумению. Эта мысль поразила его еще и тем, что после стольких лет он лишь теперь впервые до конца ее осознал. До этой минуты он не задумывался о сущности бога, воспринимал его по привычке как вездесущую и безликую силу, которая стоит в мире превыше всего. Теперь он увидел его в облике беловласого старца, каким он однажды уже ему являлся, в облике недоступного, безжалостного деспота, который безнаказанно присвоил себе право распоряжаться, как ему вздумается, судьбами людей. Он вспомнил, как этот старец отвел его во сне к Скале и заставлял зарезать своего первородного сына, так же как заставил и Авраама принести сына в жертву. Много раз перечитывал он и эту историю, но и ее осознал лишь в этот вечер. Всесильный бог не уверен в своей силе и правоте, в своей власти над людьми и, дабы навязать им свой культ, не останавливается ни перед чем, губит целые народы. Не уверен он и в тех, кто предан ему всей душой, и посылает им тягчайшие испытания, требует, чтобы они доказывали ему свою веру, жертвуя самым дорогим — своей плотью и кровью. «Что это за жестокий, ненасытный, кровавый бог? — воскликнул Киро Джелебов, не давая себе отчета в том, что он в исступлении говорит сам с собой и ходит по комнате от стены к стене. — Его выдумали люди, так как поняли, что слабы и что кто-то должен оберегать и направлять их. Хорошо, но почему они выдумали такого бога? Он хочет, чтобы люди ему верили, а сам не верит им, хочет смирения, а сам мстит. Надо было выдумать другого бога, этот бог — безбожный бог! Этот заботится только о себе, о своей славе и власти, а людей унижает, чтобы они служили ему и его величали. Иов, Авраам и многие другие им подобные унижены, они утратили мужество, раз они безропотно переносят свои страдания ради того, чтобы угодить его капризам. Авраам — преступник, он с чистой совестью заносит нож над сыном, чтобы доказать свою веру, а что же это за вера, если для доказательства ее надо идти на преступление? Будь он настоящий отец, он принес бы себя в жертву вместо сына или отомстил бы за него. А он готов отдать самое для себя священное, чтобы угодить своему богу и из его рук получить счастье, славу и благоденствие. И я был, как Иов и другие, и я поджимал хвост перед своим мучителем. И тот требовал от меня подчинения и смирения, а сам непрерывно мстил мне за чужие грехи. Он и сейчас мне мстит, притворяясь, будто забыл, сколько зла он причинил моей семье. Мало этого, он же еще и «прощает» мне это зло, «прощает» мне то, что он убил моего сына. Да, это он его убил! Если бы он не прогнал его из страны, не вынудил скитаться и голодать на чужбине, Марчо не заболел бы этой грудной болезнью. Кто знает, через какие мытарства он прошел, пока встал на ноги, какая черная печаль глодала его сердце, как тосковал он по семье, по братьям, по родному краю. И другие мои сыновья остались бы здесь, не скитались бы как батраки по чужим домам, не стыдились бы приезжать в село. Столько лет я плевал себе в лицо, в глазах людей стал тряпкой, а все потому, что боялся смыть с себя позор. Да, только страх был всему причиной, ничто другое. Другое я придумывал, но про себя знал, что это страх…»
На террасе, почуяв человека, залаяла собака, а вскоре на лестнице послышались шаги. Киро опомнился, увидел, что оставил окно открытым и выстудил комнату. Он закрыл окно, убрал Библию и склонился к печке, чтобы подбросить дров. Так и застала его тетушка Танка — не раздевшись с улицы, он стоял, наклонившись к печке. Он сказал, что послал Марчо новогоднюю телеграмму, на обратном пути задержался в конторе кооператива и вот только что вошел в дом. Пока жена разбирала постель, он поел, выпил стакан вина и лег. Когда тетушка Танка убрала со стола и легла рядом с ним, он уже спал или погрузился в дремоту. Его охватило странное спокойствие, какое наступает иной раз после изнурительного душевного напряжения. Спал он глубоким сном, а утром проснулся немного позже обычного и отправился на скотный двор. Метель за ночь усилилась и намела высокие сугробы. Два дня он провел около скотины, возвращаясь домой лишь обедать и ужинать, а после ужина ложился спать. На третий день, в воскресенье, он наполнил две бутылки молодым вином, отрезал немного жареной свинины на закуску и к десяти часам пошел в корчму. Несмотря на метель, все владельцы виноградников подходили один за другим, усаживались и начинали пробовать молодые вина. Через час, когда Иван Шибилев предложил охотникам устроить облаву на волков, Киро Джелебов не подумал о том, благоразумно ли выходить в такую пору за околицу, встал вместе с другими охотниками и пошел домой за ружьем. Тетушка Танка растопила печь в нижней комнате, возилась там с чем-то и не заметила, как он пришел. Он поднялся наверх, надел еще пару шерстяных носков, взял ружье и патронташ и пошел было к двери, но о чем-то вспомнил и вернулся. Достал из шкафчика Библию, вытащил чернила и, не снимая с плеча ружье, написал на полях последней страницы семейной летописи: «Киро Джелебов убил Стояна Кралева 24 декабря 1965 года». Положил Библию обратно в шкафчик и вышел.
Балчик, 1985 г.