Облик дня
Шрифт:
Впрочем, леса ставят не всегда. Иной раз в воздухе повисает люлька, неустойчивые мостки, раскачивающиеся на веревках от любого дуновения ветра. Там тоже всяко бывает.
Поэтому в профсоюзной книжке из года в год, неуклонно виднеется рубрика: «На скорую помощь». Каменщики хорошо знакомы с нею. Не сегодня, так завтра, а голубая каретка может понадобиться всякому. И уж на этот-то взнос деньги всегда находятся. Не любит простой человек даровщины.
Когда приходится надстраивать этаж — тут мука с печными трубами. Если еще
Трубочист. Его щетки опускаются вниз, снова появляются наверху — все безрезультатно. Из кухонных окон и дверей появляются встревоженные лица, глаза, заслоненные рукой от солнечного света.
— Что эти каменщики там вытворяют? Суп сварить невозможно!
А не то — стекло. Вставишь его в трубу и ничего не заметно. А огонь гаснет. Можно спокойно укладывать кирпич, не задыхаешься от дыма, не хрустят на зубах крохотные угольки.
Только вот со стеклом можно засыпаться. Кусок щебня, инструмент трубочиста — и кончено дело! Да еще как кончено! С шумом, с пронзительным дребезжанием стекла в трубе.
Тряпкой лучше. Тихо, незаметно. Нет тяги, да и все. Видно, уж погода такая, совсем безветренная. Можно даже посочувствовать горю причитающей над тухнущей плитой Марыси — кухарки с третьего этажа. Да, мол, досадно, но такая уж погода, что поделаешь! Может, к вечеру, наконец, ветерок будет, хоть бы к ужину.
Но вот уже бьют в рельсу. Шабашить! И когда человек уже наскоро моет рыжие от кирпича и белые от извести руки, с постройки напротив громко, протяжно, доносится:
— Анато-ооль! Рыбу ловить идешь?
И ветер со всех ног мчится с ответом:
— Иду-у!
Два сачка. Длинный шест с пучком цепочек на конце. Ящичек для улова.
Лучше всего по субботам. В воскресенье можно спать сколько хочешь, а ночью до самого рассвета бродить в мутной воде.
Белые от росы луга. Поблескивающие, прохладные. В тени городского вала темной змеей речка. В холодке взъерошенных ивовых зарослей журчащая глубь. В илистых заливчиках грязно-белые, кружащиеся клочья пены. Из-за летучих облачков в ясном небе круглое лицо месяца.
— Эх, луна, черт бы ее побрал!
Но это ничего. Один остается позади, другой выдвигается вперед. В случае чего — пронзительный свист. И те внизу сразу, каким-то таинственным образом исчезают, словно впитываются в туман или растворяются в воде. И никого нет. Полицейский в летней белой, издали приметной шапочке может ходить вокруг сколько угодно. Ничего ему не заметить, не высмотреть, кроме двоих людей, спокойно идущих вдоль вала. Что ж, гулять никому не запрещается.
Готово.
— Влезай!
Один упирается в шест. С шумным плеском взметывая водяной фонтан, прыгает по пояс в темную воду. Удары шеста под берег, в свесившиеся в воду ветки, в фашины гребли, в тихо журчащую глубь.
— Стоп!
Ловкие пальцы, держащие у жердочки сачка конец сетки, ощущают малейшее вздрагивание. Сетка появляется из воды, вода полированным серебром сверкает в мелких ячейках. На дне сетки трепетное поблескивание. Рыба летит на берег, ловкие руки ищут ее в траве.
— Мелкота!
— Ничего, ничего, бери.
Узкое тельце плотвы падает в жестяной ящик.
— Стоп!
— Опять мелочь!
— Плотва?
— Нет, елец.
— Пугай, пугай, тут должно что-нибудь быть.
— Что-то эти пескари попрятались.
«Пескарем» они, чтоб не сглазить, называют угря.
— Будут еще, больно ты скорый.
И снова:
— Стоп!
— Влазь!
— Пугай!
— Хватит!
— Помаленьку!
Плоская серебристая плотва. Радужные спинки ельцов.
— Стоп!
— Ого, кажется есть!
На этот раз добычу не бросают прямо из речки. На берег выносят весь сачок.
— Вынимай! Помаленьку!
На дне сачка извивается коричневая змея. Поблескивает белое брюхо.
— Брать!
Скользкое прикосновение в пальцах. Всего мгновение. И сразу исчезает.
— В траву! В траву ушел!
Огромный угорь, словно змея, извиваясь, скользит в траве. Но его уже хватают сильные руки, сворачивают в клубок, быстро, быстро. Вот он и в ящике. Мерно стучит в жестяные стенки маленькой змеиной головой.
— Ну и дьявол!
— Чуть было не ушел!
— Э-э… Куда ему уйти?..
— А как бы ты думал? Добрался бы до воды — и будь здоров!
— Отсюда-то?
— Еще как!
Ну, а как же, ведь угорь, шутка сказать! Вылезает по ночам на ближние поля, жрет горох. Проглотив крючок удочки, обвивается хвостом вокруг камня, хоть все внутренности у него вырви, а от камня не оторвешь. Один раз так обвился вокруг мужика, что пришлось его пополам перерезать, не то бы задушил. Вот он каков, угорь. Теперь, когда он пойман, можно назвать его и угрем, а не пескарем, как раньше.
— Влазь!
— Пугай!
Над водой какая-то тень.
— Гляди, удит!
— Кто это такой?
— Черт его знает.
— А ну-ка, спроси у него разрешение на ловлю.
Сачки таинственным образом исчезают.
— Эй, разрешение у вас есть?
Человек медленно пятится от воды. Они полукругом, подавшись вперед, наступают на него. Как волки. Окружают.
— Вы сами браконьеры! Еще и разрешение спрашивают! По-лицияя-а!
Отчаянный крик над распростертыми под бледным небом пустынными полями.