Обломки цивилизации. Разрушенные
Шрифт:
– Да, я тоже ценю книги за возможность воспарить над нашей непростой жизнью. Они для того и создавались, чтобы отвлечь человека от повседневности, дать сбежать в другую реальность, отдохнуть от проблем, – дедушка оказался весьма приятным в общении. Как здорово встретить того, кто разделяет твою страсть к чтению!
– Жаль, что их перестали писать, – я так увлеклась разговором, что забыла про всякую осторожность. – Меня всегда удивляло, в чем причина этого явления. Ведь писательство не является запретным.
Осознав, что я затронула острую тему, я в панике прикрыла рот ладонью.
– Не бойся, милая,
– Дед тебя вербует в активисты, Тирша? – Ровен как раз зашел с подносом на котором громоздились три чашки чая, сахарница и тарелки для пирога.
– Никого я не вербую! – дед Сан поднял ладони, как будто защищаясь. – Просто рассказывал девочке, что с нами можно поговорить на запретные темы и не получить за это койку за решеткой. Твоя подружка – большая любительница книг. Ты знал, Ровен?
– Нет, – Ровен осторожно поставил поднос на кофейный столик у дивана, я начала помогать ему расставлять посуду.
– А ты любишь читать, Ровен? – мне стало интересно, такой же он начитанный, как и дед.
– Люблю. Но, к сожалению, у меня на чтение гораздо меньше времени, чем у дедули, – Ровен плюхнулся на диван рядом со мной. Дед уже сидел в соседнем кресле.
– Доживешь до моих лет, обзаведешься внуками, и тогда у тебя будет море времени на чтение! – дед весело подмигнул и потянулся за своей чашкой чая.
– Но я хочу читать сейчас, – буркнул Ровен.
– А я хочу быть молодым и бегать по девкам, – парировал дед. – Но жизнь несправедливая штука, и мы имеем то, что имеем.
– Не факт даже, что я смогу дожить до таких преклонных лет, как ты, дед Сан. Ты же больше мыслитель, чем активист, поэтому и живешь так долго.
– В молодости я был бунтарем. Просто со временем я понял, что куда выгоднее использовать свой мозг, а не кулаки и пистолет. Так-то. Посмотри, к чему привели необдуманные действия твоих отца и дяди.
– А лучше медленно умирать от болезни, как моя мама? – Ровен перешел на крик. Похоже, это был их давнишний спор.
– Может, попробуете пирога? – я принялась нарезать лакомство на куски, стремясь отвлечь Ровена с дедом Саном от спора. – Он еще теплый немного.
– Спасибо, милая, – дедушка первым схватил кусок побольше. – Ммм, очень вкусно! Давно ничего такого не ел, все магазинные булки вечно старые, а покупать выпечку у торговцев дорого. Мы-то с Ровеном печь не умеем, вот и сидим без пирогов. А ты сама готовила или мама тоже приложила руку?
– Сама. Я с 10 лет помогаю маме на кухне. Люблю готовить. Уже многое умею не хуже мамы, а может даже и лучше, – я не устояла перед тем, чтобы похвастаться. Я находилась в дружеской, уютной атмосфере и мне казалось, что мое хвастовство не будет таким уж неуместным.
Ровен тоже потянулся за куском пирога.
– О да, твой пирог, правда, очень вкусный, – Ровен тоже похвалил мою готовку. – Мы не ели домашней выпечки с тех пор, как бабушка умерла. Я как-то пытался испечь тыквенный пирог по ее рецепту, но получилось не очень. Съедобно, но не так вкусно, как было у бабушки.
– Немного практики и все получится. У меня тоже не сразу получалось хорошо, – я вспомнила, что первые мои пироги были больше похожи на коржики – слишком сухие и плоские.
– Понимаешь, Тирша, – Ровен потянулся за чашкой с чаем, – готовка большой радости мне не приносит. Я не прочь сварить суп, кашу или макароны, но печь пироги – это явно не мое.
– Когда хочется вкусненького, то и не на такие жертвы пойдешь.
– Так я же не прочь, чтобы меня этим вкусненьким угощали, – Ровен заговорщически подмигнул. – В ответ могу тоже что-нибудь полезное сделать. Дров наколоть, например. Для меня это проще, чем готовить.
– Ах ты хитрец! – дед Сан погрозил ему пальцем.
Доев свой кусок пирога, дедушка встал и куда-то шел. Мы остались с Ровеном одни. Повисло неловкое молчание.
– У вас с дедом очень уютный дом, – я решила прервать затянувшееся молчание похвалой. – Мне здесь очень нравится.
– Это все бабушкина заслуга. Мы только поддерживаем дом в оставленном нам виде, – Ровен пожал плечами и взял еще кусок пирога. – Знаешь, она ведь единственная в нашей семье, кто умер своей смертью, от старости. Ну и дед, наверное, тоже так умрет.
– Ты скучаешь по ним всем? – я не представляла, каково это остаться без родителей в столь юном возрасте, потерять опору, поддержку, делать все самому.
– Да, но я уже привык к тому, что их нет. На печаль нет времени.
Ровен подошел к одному из шкафов и взял фотографии в рамках. Я не успела к ним еще дойти, чтобы разглядеть, кто там запечатлен.
– Вот, это я с родителями, – Ровен протянул мне одну из фотографий. – Мне здесь 7 лет. Мы отмечали мой День Рождения. То был последний раз, когда мама испекла мне праздничный торт. На следующий год она была слишком слаба, чтобы готовить. Мама умерла через 4 месяца после моего 8-милетия.
– Не представляю, что бы я делала, если бы моя мама умерла, – я вздохнула. От одной только мысли об этом мороз пробегал по коже.
– Я тоже не представлял, а потом смирился. Со временем учишься привыкать к любой боли или она тебя поглотит. А вот с чем я никогда не смирюсь – с отсутствием доступа к нормальной медицине. Маму можно было вылечить, если бы ее отправили в больницу в правительственном городе. Папа всеми силами пытался это провернуть, кучу денег на взятки истратил, но ничего не вышло. После ее смерти папа просто озверел и вечно лез во всякие авантюры. Он стал радикальным активистом. Папа перестал стремиться к равноправию, он просто жаждал мести. Он убивал карателей, закидывал бомбы в правительственные города, творил безобразные вещи. Я не поддерживал такой активизм, а его злила моя позиция. Зато папин брат с радостью подхватил его затею. Когда-то давно возлюбленная дяди случайно погибла от рук карателя, попав под перекрестный огонь. Он с тех пор больше никого не любил и ненависть горела в его сердце вечным огнем. Два озлобленных мужика, с горящими местью глазами – несложно представить, что их чувства затуманили им мозг и мешали здраво мыслить. Однажды они попались и каратели их расстреляли прямо на площади в Спрингвилле. Я был там, был с ними вместе. Все, что я мог сделать – спрятаться, чтобы выжить. А потом уйти, оставив их тела на площади. Я забрал из дома только самое ценное и пешком добрался до деда. С тех пор я живу с ним.