Обломки нерушимого
Шрифт:
– Мама? Ты назвала меня «мамой»? Какая честь! Но… сдается мне, плохо тебе вовсе не из-за Джел. Я знаю, где ты была, с кем отдыхала, что делала.
– Как?..
– На этой планете нет ни одного города, где у меня не нашлось бы знакомых. Ну что, сильно «ломает» тебя? – с насмешкой спросила Кармэл. – Вижу, что сильно. Трясешься вся, похудела вон как. Ужас! Зачем же ты вернулась? Только не говори, что из-за меня, сестер или Джел. Ну ни за что не поверю в это!
– По Кисиндре соскучилась, – дрожащим от обиды голосом ответила Никки. – Эй! Где моя пушистая, вонючая попочка? Иди, зацелую! – крикнула она в коридор. Стоило ли говорить матери
– У тебя больше нет никаких карт. Ты оставила в Тайсе целое состояние. Думаешь, я позволю тебе и дальше заниматься расточительством?
– На что же ты мне жить прикажешь?
– В «Греджерс» деньги не нужны. Там тебя обеспечат всем необходимым.
В «Греджерс»?! Возвращаться в школу Никки не планировала. Она приехала в Глэнстоун, чтобы проводить Джел в последний путь, попытаться наладить отношения с матерью, реанимировать свои карты и отправиться дальше путешествовать с Элаем, после того как тот уладит проблемы с учебой. Развлекаться за счет своих друзей Никки не любила. А раз мать не дает ей деньги, значит… накрылся ее отдых, и возвращения в «Греджерс» ей не миновать.
– Кармэл, черт возьми, лишить меня денег – это последнее, что ты можешь сделать! – вскипела Никки.
– Кармэл… снова Кармэл, – с деланой печалью в голосе отозвалась мать. – В самом деле, это последнее, что я могу сделать, чтобы уберечь тебя от соблазнов, зависимостей и от этого назойливого желания угодить своим друзьям. Ты ведь только на то и годишься, чтобы развлекать всех подряд. Не человек, а аттракцион! Но всякий аттракцион приедается. Насколько я знаю, часть твоих товарищей уже отсеялась. Это только начало, Никки. Если не одумаешься, останешься совсем одна.
– Это ты так завуалированно делишься личным опытом?
– Вот даже сейчас ты промолчать не можешь. А я ведь хочу искренне предостеречь тебя, глупое ты существо… – Помолчав немного, Кармэл произнесла слова, которые окончательно добили Никки. Ей стало так мерзко, словно слова эти материализовались в струи зловонного гноя и прыснули ей в лицо: – Жаль, что невозможно поменяться местами с Йерой О’Нилл. Схоронила бы я тебя спокойно да жила бы без забот. Уж лучше оплакивать тебя, чем стыдиться.
Рэми приехала домой на выходные, чтобы увидеться с братом, вернувшимся, к ее огромной радости, из своего путешествия. Только она подошла к крыльцу своего жилища, как вдруг услышала за спиной знакомый мужской голос:
– Рэми!
Она обернулась и попыталась улыбнуться без намека на фальшь.
– Привет… сосед.
Грейсон подошел ближе, мельком посмотрел ей в глаза, потом резко потупил взгляд и сказал:
– Я слышал, что произошло с твоей одноклассницей. Сочувствую.
– Да… спасибо. Это ужасно. Но знаешь, я, в некоторой степени, благодарна Джел. Если бы не ее кончина,
– Рэми… – обиженно буркнул парень. – Если ты думаешь, что мне легко со всем этим справиться, то ты ошибаешься.
«Со всем этим» – это с их расставанием, с предательством, автором которого являлся Грейсон.
– Так я ведь и не думаю, что тебе легко. Как раз наоборот. Тяжело это, быть великовозрастным самцом, зависящим от мнения своей мамочки. Все в твоей жизни – ее выбор. До конца своих дней ты обречен подчиняться ей. Сочувствую тебе, Грейсон. Не боишься, что твоя мамуля узнает об этом разговоре? Беги домой, малыш, а то тебе не избежать ее негодования!
– Зря я надеялся на нормальный разговор! – крикнул в сердцах Грейсон и поспешил к себе домой.
– Передай от меня привет миссис Мэтисон!
Рэми, как и Грейсон, не получила никакого удовольствия от этой встречи. Не принесло Рэмисенте наслаждения и то, что ей удалось задеть его. Рэми все еще любила Грейсона. Она вообще питала слабость к слабым существам. Грейсон – ведомый парнишка. Как много красивых слов он ей говорил в минуты страстной близости, как много рыцарских поступков он ей обещал. Но стоило миссис Мэтисон, разочаровавшейся в избраннице сына, сказать Грейсону, что Рэмисента ему не пара – то все! Вы видели когда-нибудь, чтобы букашечка, угодив в паутину, напала на ее хозяина, полакомилась его соками и хрустящей плотью, и, разорвав клейкие сети, вырвалась из паучьего плена? Это маловероятно. Вот Грейсон Мэтисон был букашечкой. Никаким образом не мог он вырваться из плена матери.
Рэми смотрела вслед Грейсону. «Так будет лучше», – думала она. Когда гнев в ее душе стих, подал голос разум. Если Грейсон ради нее пойдет против матери, то счастливее от этого он не станет. Наступит момент, когда парень обвинит Рэми в том, что та стала причиной его разлада с семьей. Слабые всегда винят всех вокруг в своих бедах. Тира Мэтисон – особа принципиальная, сына к себе она больше не подпустит, а, значит, Грейсон до самой смерти будет страдать и ненавидеть Рэми. Вот почему Рэми так вела себя с ним сейчас. Только из любви к нему она оттолкнула его. Рэми хотела убедить его в том, что он сделал правильный выбор и не корил себя. Когда-нибудь он найдет себе ту девушку, что сразу завоюет сердце его матери, и все будут счастливы.
– Жестокая ты девчонка, сестрица.
– Элай!
Брат, оказывается, все это время прятался за дверью и подслушивал, но Рэми нисколько не злилась на него за это.
– Пойдем, предки уже за столом, – сказал Элай.
– Предки подождут! Идем скорее в мою комнату.
Рэми пригласила брата к себе затем, чтобы продемонстрировать свое тело. Она без стеснения разделась до нижнего белья, покрутилась перед Элаем. На ее коже не было ни единого нового шрама. Рэми сдержала свое слово.
– Ну, как я тебе?
– Молодчина. Я в тебе не сомневался.
– Теперь твоя очередь.
– Рэми, давай после ужина? Я жутко голоден.
– Покажи мне видео, сейчас же!
– …Оно не для слабонервных.
– Ничего. Я выдержу.
Надеюсь, вы простите меня за очередное сравнение с букашечкой, но Элай Арлиц тоже находился в плену у прожорливого паука. Не смел он дать отпор сестре, тут же выполнил ее прихоть, опасаясь гнева создательницы его заточения.
– Господи… – сказала Рэми, когда Элай включил ей видео на своем телефоне. – Это жестко. Мне даже жаль ее.