Обмани меня еще раз
Шрифт:
Рос я без отца, только с мамой и бабушкой. Воспитанием занималась бабушка, используя метод пряника. Кнутом в нашей семье единолично владела мама, приходила домой дико пьяная от очередного своего любовника и начинала учить меня жизни. В такие минуты я старался уловить ее каждое слово, не потому, что она говорила умные мысли. Мама вспоминала отца и ругала его последними словами. Я ждал, что однажды она не вытерпит и оговорится, назвав кроме имени ещё и фамилию. Мне было известно немного: он богат, живет в Москве, и его зовут Григорий. В строке отец в свидетельстве о моём рождении хоть и стоял прочерк, но отчество у меня было настоящее.
Бабушка оставила меня в конце зимы, когда до выпуска оставалось пару месяцев. Еле дожидался звонка и после школы бегал к ней на кладбище, делиться своими успехами, потом проводил время во дворе с пацанами, ждал, когда мама отправиться на очередную «охоту». Возвращался домой и допоздна сидел за учебниками, помня слова бабушки.
«Помни, чтобы чего-то добиться в этой жизни, надо много знать, для этого надо усердно учиться. Хоть как ты одевайся, хоть с кем дружи, но твоя голова всегда должна быть ясной и чистой. Эту жизнь можно победить умом и только умом. И кто еще покажет мне мир, если не ты», - говорила она, поглаживая меня по голове.
К тому времени мы уже встречались с Евой. Она была интересной девчонкой, одевалась и красилась своеобразно, причисляя себя к субкультуре готов. Мрачные ребята, но она даже в своем странном прикиде оставалась бойкой, смешной и боевой. Вначале бабушку пугал ее вид, но вскоре Ева смогла покорить ее своей добротой и искренностью. Помню, бабушка связала Еве черный теплый шарф на зиму и такого же цвета варежки. Она так радовалась этому, прыгая на нашем старом диване, который готов был развалиться после ее очередного прыжка…
Постучал в дверь, но в ответ мне была тишина. Заглянув внутрь, увидел молодую женщину, что сидела ко мне почти спиной, и никак не реагировала на окружающих и, собственно, на стук. Она и есть Ева Александровна, Павел Николаевич говорил, что других женщин врачей у них в хирургии нет. Я почти вплотную подошел к ее столу и поздоровался. Сомнений, что передо мной кто-то другой, не осталось: услышав свое имя, она вышла из состояния оцепенения.
Женщина подняла на меня свои глаза, и в них отразился такой ужас, будто перед собой она увидела что-то страшное. Не скрою, я ожидал совсем другого отношения ко мне, что передо мной будут лебезить и стелиться ковром, выманивая у меня как можно больше средств, для пожертвования. Даже готов был к тому, что Ева Александровна откажет мне при встрече лично в лицо. Но только не такого эффекта. Девушка, которая сидела напротив меня, и которую я видел в первые, широко раскрыла глаза, и ее лицо исказила гримаса боли. Ужас в ее глазах исчез, на место него пришли другие чувства. Она до того сжала зубы, что я услышал скрежет зубов, увидел, как ее лицо пошло красными пятнами, еще немного и она накинется на меня с кулаками…
Но вот с чего бы вдруг?
Антон
Я лихорадочно пытался вспомнить ее лицо, не встречались ли мы с ней раньше, но мозг не выдал такой информации. Да и ее пепельные волосы я бы запомнил, они были необычного цвета и короткие. Я предпочитал противоположный пол с длинными волосами, мне казалось, что это атрибут их женственности. У нее они доставали до плеч и только подчеркивали ее красоту. Она разжимала кулаки, то снова сжимала их обратно, пытаясь взять себя в руки, но у нее это плохо получалось. Дальнейшие действия, произошедшие в кабинете, заставили меня засомневаться в ее адекватности, и стоило ли приезжать сюда. Женщина взглянула на меня ненавидящими глазами и выбежала из кабинета. Для красоты картины не хватало ее возмущенных возгласов, и чувственная сцена для сериала была бы готова, смотри и наслаждайся.
Я так и остался стоять на своем месте, не зная, что мне делать дальше. Уходить или стоит попытаться дождаться ее и стребовать с нее объяснений по поводу ее странного поведения. В приоткрытую дверь заглянула медсестра и посмотрела на меня шокированным взглядом. Я такой страшный или я чего-то не понимаю. Это не больница, а дом страха какой-то. Под ее царапающим взглядом поднял воротник водолазки, пряча татуировку на шее. Может их смущает надпись, которую они как-то сумели расшифровать, сделанная на языке рун?
– У вас все хорошо? Что-то не так с Евой Александровной?
– женское любопытство всегда побеждало остальные чувства.
– Это вы мне объясните, что у вас тут творится! Почему ваш врач шарахается от меня и убегает, вместо того, чтобы помочь?
– я начинал злиться, жалея о своем потраченном впустую времени.
– Ева Александровна всегда так сбегает от своих посетителей?
– Мы подумали, что у ней случилось что-то плохое, она впервые так убегала, будто за ней черты увязались. Всегда была собранной, никогда не терялась. До вашего приезда… - последние слова она выговорила с укором, будто это я что-то сделал с их врачом и, тем самым, разрушил привычный уклад больницы, повторяющийся годами.
– Вы никаких плохих вестей ей не сообщали?
Я отрицательно кивнул головой, и она прикрыла дверь. Слова медсестры заставили меня задуматься. Значит, когда-то в прошлом мы с ней пересекались, раз мой приезд смог расшатать ее хрупкое душевное состояние. Только когда и где? Ее лицо я так и не смог вспомнить, и решил дождаться ее возвращения, чтобы получить ответы на свои вопросы.
Мое одиночество длилось недолго.
– Извините, вы напомнили мне одного человека, которого я не могу вспоминать без боли, - в кабинет она вернулась так же неожиданно, как и убежала.
– Сочувствую, - мой голос звучал сочувственно, я по себе знал, какого это терять близкого тебе человека.
– Ничего, я уже почти привыкла. Просто не ожидала явного сходства с вами. Для меня это было слишком неожиданно. Столько времени прошло. И простите меня еще раз, но… Думаю, что я ничем не могу вам помочь, - с этими словами она развернулась и собралась покинуть кабинет.
– Но Павел Николаевич заверил меня в обратном, да и в столице говорят, что лучше вас в этом вопросе никого нет. Значит, все вранье?!
– я почти прорычал ей это, едва сдерживая себя.
Меня колотило от злости. Еще никто никогда не смел мне отказывать в чем-либо. В столице, наоборот, многие готовы были костьми лечь, лишь бы угодить мне. Она же посмела повернуться ко мне спиной, когда давала клятву помогать всем, кто нуждался в медицинской помощи.
Мой голос с нотками металла заставил ее остановиться у самой двери, но никак не изменил ее решения. Она даже не повернулась ко мне лицом.
– Павел Николаевич поспешил с выводами. Я не могу оказать вам помощь, я не вправе это делать. Прощайте, - и она ушла, как ни в чем не бывало.