Обмани меня нежно
Шрифт:
Громову показалось, что подчиненный смотрит на него с жалостью. Что? Неужели он давно уже выдал себя? И весь отдел смеется над его любовью к Виолетте? А начальство? Как далеко все зашло? Начальство тоже смеется? Любовь с завербованным агентом – недопустима. Это конец его карьеры.
– Вся преступная группа будет схвачена, – поправился он. Как всегда, в момент наивысшего волнения он прятался за штампованными фразами, которые отлетали у него от зубов, как теннисные мячики от стенки.
– Есть!
Он, не теряя времени даром, рванул в аэропорт и вылетел в столицу. Чертовы московские пробки! Едва успел к прибытию на Ленинградский вокзал
А дальше началось черт знает что. Едва увидев пейзаж Васильева, эксперты переглянулись. Потом его отозвали в сторонку.
– Мы только что делали экспертизу этой картины.
– Где?
– В музее, в Петербурге. Там находится подлинник. А это копия. Точнее, две копии.
– Бред. Не может быть.
– Уверяем вас, что мы не ошибаемся.
– Там была другая картина.
– Та самая.
– Ошибка.
– Не верите нам, спросите у наших коллег. У тех, что находятся в Питере. На дворе ночь, но если вам надо...
– Мне надо, – отрезал он и вышел в приемную звонить.
Чего ему стоило поднять с постели людей и отправить их в музей! Ночью! Поднять всех на ноги! Питерскую милицию, своих коллег! Хорошо, что гостиница, в которой устроились эксперты, была в пяти минутах езды от музея, а город ночью пуст! Он и в самом деле поднял на ноги всех, развил бурную деятельность. Звонка ему показалось мало, он велел отослать снимок пейзажа Васильева в Питер. Велел удостовериться, что это та самая картина. Что подлинник и в самом деле находится в хранилище музея. Он за какой-нибудь час проделал немыслимую работу, находясь на расстоянии в пятьсот километров, и получил результат, который его убил.
Громов знал, что ему этого не простят. Не судят только победителей, всех остальных ожидает незавидная участь. И он не исключение. Сказали же тебе русским языком, идиот, что картина находится в музее! Ее видели своими глазами двое уважаемых людей, которых ты вынудил срочно вернуться в Москву, щупали своими руками, обнюхивали носами. Именно эту. Так получилось.
То есть он сам велел в первую очередь обследовать уголки хранилища, где не было толстого слоя пыли. И где в последнее время явно пошарила рука человека. Разумеется, Голицын не фиксировал в журнале, над какими именно картинами «трудится», но нюх-то милицейский на что? Где стерта пыль – там и ищи. Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно эту картину Васильева эксперты запомнили, именно ее они проверяли не далее как вчера.
«Попал», – подумал он. Семенова явно над ним издевалась. Вид у нее был наглый и самоуверенный. На губах играла насмешливая улыбка. Он так и не смог разгадать хитроумную комбинацию, авторами которой являлись Екатерина Семенова и Георгий Голицын. Он, Валерий Громов, не понял ни-че-го.
Ему пришлось ее отпустить. Но еще оставались двое, на показания которых он очень рассчитывал. У него еще оставался шанс.
– Мне срочно надо вернуться в Питер, – хрипло сказал Громов, когда за Екатериной Семеновой закрылась дверь.
Теперь ему казалось, что на него все смотрят с жалостью. И коллеги, и начальник милиции вокзала, и эксперты. Даже понятые. Его все жалеют, потому что он провалил операцию. И он уцепился за соломинку:
–
– А мы? – переглянувшись, спросили эксперты. – Дайте нам хотя бы сутки отдохнуть! А лучше двое!
– Да, да, отдыхайте, – машинально ответил Громов. – В Питер я лечу один. Надо позвонить, заказать билет на самолет...
– Валерий Сергеевич, может, поездом? – подал дельный совет один из коллег. – Вы же на вокзале находитесь. До аэропорта добираться никак не меньше часа, потом еще с час ждать вылета, ехать в город из Пулкова – тоже время надо. Да вдруг еще погода нелетная. Я сейчас узнаю, когда ближайший поезд.
– Мне надо быстрее, – хрипло сказал он.
– Выспаться вам нужно. Я возьму СВ и постараюсь, чтобы к вам никого не подселили.
... Громов лежал на нижней полке, бессмысленно глядя в темное окно, и думал: «Как же так?» В купе он был один, и думать никто не мешал. Вся информация была у него, все перемещения Голицына и Семеновой зафиксированы, все разговоры записаны, кроме тех двух дней и ночей, что они провели вне зоны доступа. Но теперь он знал и название отеля, где они скрывались. Знал, что ночи они проводили в одном номере, в постели. Знал, что ели на завтрак и что пили. Знал, что при них не было багажа. Это-то и убивало. Они занимались любовью. Не бизнесом, а именно любовью.
Заехав днем на квартиру Голицына, они целовались всерьез. Такую страсть играть невозможно. Сидящие на прослушке мужики сами тряслись и ерзали на стульях. Любовь была той третьей силой, которая вмешалась в хитроумно спланированную комбинацию и спутала все карты. В том числе и его любовь к Виолетте, которая тоже не вписывалась ни в какие планы.
«Надо бы опустить шторы», – подумал он, но с места не тронулся. За окном стояла глубокая ночь, свет в купе погашен, и мелькавшие за окном фонари мешали спать. Нужно было всего-навсего опустить шторы. Но он почему-то этого не делал. Сон все равно не шел, и Валя бессмысленно глядел в ночь, на фонари, на яркие огни в окнах железнодорожных станций, на небо, которое было чуть светлее, чем темнота прохладного купе. Работал кондиционер, и Громов опять подумал: «Надо бы выключить кондиционер». Он замерз и очень устал, но не сделал ни того, ни другого. Не опустил шторы и не выключил кондиционер. Почему? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Ему казалось, что он медленно сходит с ума.
Он ехал допрашивать Каретникову. Допрашивать с пристрастием. Это была последняя зацепка. Связующее звено между Голицыным и Семеновой. Их золотой фонд. Он ехал, чтобы изъять их золото. И все-таки добыть себе победу.
Перов. «Приезд станового на следствие»
На следующий день, едва Георгий Викторович Голицын изволили проснуться, последовал звонок маме.
– Гера, я в городе, – словно извиняясь, сказала она.
– А почему не позвонила?
– Ты же работаешь.
– Я бы заказал тебе такси.
– Я не маленькая. Доехала. Общественный транспорт замечательно работает, автобусы ходят регулярно, электрички тоже.
– Зачем ты приехала?
– Мне надо было встретиться с Ефросиньей Ниловной. Твоей коллегой.
– С Ефросиньей Ниловной? – удивился он. – Ты что, принимаешь живое участие в судьбе ее кошек?
– Не стоит смеяться, – тихо сказала мама. – Фросе нужна помощь, вот я и приехала.
– Скажи мне, в чем ее проблема, и я попробую помочь. У меня возможностей всяко больше, чем у тебя.