Обманная весна
Шрифт:
— Она пальцами двигает, — сказал Иван. — Ты зря думаешь, что она такой уж беспомощная.
— Без «браслетов» будет нормально, — Грин отпустил руку девки — и вдруг запустил пальцы в ее волосы. И лицо у Грина сделалось какое-то… неотмирное… — Ты же будешь тихонько сидеть, гадюка? — спросил он то ли угрожающе, то ли нежно, запрокинув ее голову назад. — Будешь ведь?
— Буду, — прошептала вампирша чуть слышно. — Разумеется, буду. Знаешь — буду делать все, что скажешь. Линия, экселенц, ты — моя линия… мне ли противиться судьбе?
В глазах Грина вспыхнули холодные огоньки. Он медленным ленивым движением отпустил волосы девки и влепил ей затрещину — вовсе не шутя, но с какой-то неприличной расстановкой.
— Пойдем, — приказал Ивану, смотрящему на происходящее во все глаза. — Пойдем, я сказал!
Ивану ничего не оставалось, как выйти за ним. Он тщательно закрыл за собой дверь, еще успев заметить лицо вампирши — задумчивое и, как будто, пьяное.
Выйдя на кухню, Грин первым делом распахнул форточку и высунулся туда чуть ли не по пояс. Иван растерянно наблюдал, как он часто и глубоко дышит. Холодная ночь постепенно катилась к утру; небо стало темнее, и ни одно окно не горело в доме напротив — наступил самый глухой и сонный час.
Грин отдышался и обернулся.
— Слушай, Грин, — сказал Иван, — что с тобой происходит, а? Знаешь, меня что-то совершенно не радует, что мы поймали живьем эту погань… потому что она на тебя плохо действует.
— Надо будет там окно занавесить, — сказал Грин, будто не слышал. — День, конечно, будет пасмурный, но солнце и за облаками солнце…
— Ты хочешь ее тут на целый день оставить? — Иван был шокирован до глубины души. — На целый день?
Грин вытащил из пачки сигарету и закурил. Несколько минут следил за перетекающими струйками дыма. Наконец сказал:
— Я хочу оставить ее насовсем.
Иван сел.
— Как?
— Просто, — сказал Грин, как всегда говорил Грин. Спокойно, уверенно и жестко. — Она моя. Моя добыча. Мне принадлежит. Я ее хочу… в смысле, себе оставить хочу. Она мне дает… сама… что у других забираю, когда отстреливаю. Это тяжело объяснить. Просто — прими как данность.
Иван почувствовал, как изнутри снова поднимается паника.
— Грин, — зачастил он, — ну что ты говоришь? Тебе ж и на живых-то потаскух было наплевать… что тебе дохлая? Слушай, давай шлепнем эту мразь и к бате сходим посоветоваться… с тобой что-то не то происходит. Ты помнишь, как меня учил?..
Грин усмехнулся, потушил сигарету, положил Ивану руку на плечо — снова пришла минутка, когда он стал самим собой.
— Знаешь, Ванюха, — сказал он грустно, — похоже, я втянул тебя… не туда.
Иван задохнулся, схватил Грина за руки, заглянул в лицо, сказал в ужасе:
— Как — не туда? Мы же столько сделали с тобой! Мы же воины света, мы спасали людей от дьявола, все так здорово получалось, и батя…
— Идиоты мы, а не воины света, — сказал Грин.
Его голос был ровен, лицо отрешенно спокойно.
— Грин, — сказал Иван умоляюще, — ну приди в себя! Ты же сам понимаешь, что это наваждение! Иллюзия! Помнишь, ты мне сам говорил и батя то же самое всегда говорит! Ты же не хочешь быть под властью дьявола, правда?
— Надули нас с тобой, — проговорил Грин, опять так, будто не слышал Ивана. — Надули.
— Очнись, Грин! Кто надул? Батя!?
— Ну почему… его тоже надули. Нас всех надувают. Все — неправда.
— А что — правда?! — выкрикнул Иван в отчаянии. — То, что эта мразь несет?!
Грин взял со стола «беретту» и принялся ее осматривать.
— Пристрелишь ее? — спросил Иван с надеждой.
Грин крутил в руках пистолет и думал. Потом медленно проговорил:
— Шел бы ты домой, Иван. Иди, подумай, и я тоже подумаю, а завтра поговорим. Сегодня, по-моему, не выйдет разговора.
— А как же вампирша? — спросил Иван потерянно.
— С вампиршей я сам разберусь, — Грин сунул пистолет в карман куртки, как в кобуру. — Не беспокойся, она меня не тронет.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую… Ну все, иди поспи, увидимся утром.
— Может я у тебя, а? — спросил Иван с последней надеждой. — Так спокойнее…
Грин вдруг взорвался.
— Черт подери, Иван, ты мне веришь?
Именно эта вспышка и то, что Грин впервые после командировки помянул нечистого, окончательно убедили Ивана в полной ненормальности происходящего.
— Ты прав, — сказал он, глядя Грину в глаза. — Я тебе верю. Я пойду посплю.
Говоря это, Иван испытывал жуткие муки совести — он сознательно врал Грину в первый раз за все немалое время их знакомства.
Иван брел по улице непонятно куда.
Идти домой он не мог — это стало бы окончательным предательством. Грин был в беде, в большой беде, в такой беде, из которой обязательно нужно вытащить, иначе наступит что-то ужасное невыразимо. Наконец-то у Ивана появилось долгожданное и истово вымоленное чувство, что Грин от него зависит. От этого чувства внутри сжималось и болело, но оно же грело его, как внутреннее солнце.
Если Иван кем-то в жизни искренне восхищался, так именно Грином. Грин был его кумиром с того самого момента, когда Иван впервые его увидел. И теперь…
Город был темен и холоден. Мартовская ночь пахла вьюжным февралем. Оцепеневшая земля стыла под смерзшимся грязным снегом без признаков жизни; темное небо с неоновыми отсветами, бурое, низкое, зимнее небо лежало на крышах высоток. Иван мерз от мысли, что это тоже похоже на козни дьявола — холодная весна, которая без лета перейдет в осень. Бесовщина была в этой ночи, безмолвной, глухой, с мертвенным небом, застывшей землей и голыми черными ветвями деревьев. По асфальту под северным ветром извивались тонкие белые хлыстики поземки. Холодный ужас, мертвая злоба, цепенящая жуть была эта ночь — и Иван ускорял шаги.