Обманный лес
Шрифт:
С мучительно колотящимся сердцем Эмили попыталась перевести дух, коснулась лица и, к собственному изумлению, обнаружила, что плачет. Истерика почти накатила на нее, но Эмили задавила ее. Грудь у нее болела, и она спросила себя, с какой силой ее бросило на руль. Теперь она припоминала, как взревел клаксон, и удивилась, что сначала это не отложилось у нее в памяти.
По правому краю стекла расползались трещинки. От их вида Эмили почувствовала себя страшно уязвимой и отвела глаза. Глубоко вздохнув, она открыла дверцу и вышла из машины, потом принялась оглядываться по
Под «дворником» застряло одинокое черное перышко.
Прямо перед машиной на земле в луже крови лежало смятое в лепешку тело огромного черного ворона.
Эмили ни с того ни с сего вспомнила слова Томаса о вороне, который, по его твердому убеждению, заговорил с ним. Ей даже подумалось, что это Дэйв, один из воронов-близнецов из «Приключений в Обманном лесу». На миг ее мысли приняли оборот, который не сулил им обоим ничего хорошего. В этом не было ничего необычного. Любому, кому доводилось пройтись ночью по кладбищу или в глухой предутренний час услышать, как древесные ветви стучат о стену дома, могли припомниться подобные суеверия. Эмили была женщиной трезвомыслящей. Она отделалась от этих мыслей, улыбнулась про себя и с презрением посмотрела на треснувшее стекло.
– Надеюсь, с тобой ничего не случилось, Томас, – сказала она в темноту. – Потому что я-то уж точно не собираюсь за это расплачиваться.
Мотор все еще работал, и в тот миг, когда Эмили распахнула дверцу, сверху донеслось карканье. Она запрокинула голову и увидела черную тень, заслонившую луну. Ее можно было бы принять за летучую мышь, если бы не карканье. Но это была не мышь. Это был еще один ворон, точь-в-точь такой же, как тот, который разбил ей стекло и поплатился за это жизнью.
Его близнец.
Ворон Барри парил над домом Мальчика, и на сердце у него лежал камень мучительной вины и горя. Дэйв был его братом, его близнецом. Все воспоминания Барри о жизни были неразрывно связаны с Дэйвом.
Но Дэйв попытался достучаться до женщины. Он хотел поговорить с ней. Ибо те, кто встал под знамена генерала, поняли, что она – якорь, который удерживает Мальчика в этом мире. Если бы она поверила ему и уцепилась за него, он смог бы вернуться в Обманный лес вместе с Натаном. Этого ни в коем случае нельзя было допускать. План шакала Фонаря не учитывал ее. Ей не было места в истории, которую он плел, поэтому она не должна была поверить.
Если бы Дэйв заговорил с ней, не исключено, что она вообще бы его не услышала. Обманный лес никогда не соприкасался с ней по-настоящему, так что она, возможно, не смогла бы понять, о чем ее просят. Но они не могли рисковать. Вмешивать женщину было нельзя.
Она не должна была поверить.
Барри каркнул, из него выпало перышко и спорхнуло на землю – как будто его крыло уронило слезу.
Он лишил жизни своего брата, чтобы мог жить Обманный лес.
Эмили постучала раз десять, прежде чем решилась открыть дверь Томаса своим ключом. Она переступила через порог и позвала его по имени. Звуки вернулись к ней, словно эхо с другого конца каньона,
Дом был безжизнен.
Но не безлюден.
Она обнаружила Томаса на ковре в гостиной – в луже его собственной засохшей рвоты. Глаза у него закатились, виднелись только белки, дыхание было поверхностным, со слишком долгими перерывами между вдохами. Седая прядь, которая змеилась в его волосах над левым ухом, слиплась от крови, и Эмили сообразила, что он, должно быть, обо что-то ударился головой.
Если только на него не напали.
Ахнув, она отступила назад и оглядела комнату. Томас считал, что кто-то его преследует. Теперь Эмили вынуждена была задуматься, не было ли это правдой. На мгновение она застыла над его неподвижным телом, колеблясь между страхом за себя и тревогой за этого мужчину, вместе с которым они произвели на свет Натана.
Потом она сдвинулась с места. Неважно, напали на него или нет. Важно лишь то, что ему нужна помощь. Она подошла к телефону, увидела мигающий красный огонек и маленькие цифры «10» на индикаторе – число сообщений на автоответчике, которые он получил и то ли не стал прослушивать, то ли так и не узнал о том, что они получены.
Едва Эмили сняла трубку переносного телефона, как поняла, что ей не хватает воздуха. У нее было такое ощущение, будто земля ушла у нее из-под ног и она кувырком летит в бездну забвения.
Сначала Натан, а теперь еще и Томас.
Несколько минут спустя она обнаружила, что сидит на холодном кафельном полу в кухне с трубкой в руках. Она не помнила, чтобы куда-то звонила, но поняла, что, наверное, все-таки звонила, потому что с улицы несся вой сирен приближающейся «скорой».
Ее вдруг захлестнула внезапная волна гнева, и она сердито взглянула на Томаса, который лежал на полу гостиной, возможно при смерти.
– Нет, – произнесла она негромко, яростно. Потом закричала: – Нет!
И запустила в него телефонной трубкой. Она пролетела над кухней и шлепнулась на ковер в гостиной в нескольких футах от тела. Красные огни ударили в окна и обратили дом в адский калейдоскоп.
Эмили уткнулась лицом в руки и прошептала имя бывшего мужа, а потом имя своего единственного сына.
Натан медленно очнулся ото сна. Сначала его ощущения не простирались за пределы собственного тела; язык, упирающийся в зубы, легкое дыхание, от которого трепетали ноздри, солнышко на веках. Зевок застал его врасплох, и Натан потянулся всем телом, открыв рот, чтобы выпустить зевок наружу.
Постельное белье под ним в том месте, где он только что вытер слюну, которая натекла изо рта, пока он спал, было мягким, но чуточку зернистым на ощупь. Он перевернулся с боку на бок. Его сознание еще не проснулось до конца, введенное в заблуждение негой, принесшей ощущение дома, пока не вспомнило о том, что занесло его сюда.
В открытое окно ворвался ветер, растрепал газовые занавески, превратил их в шаловливых призраков. Натан разглядел их сквозь крохотные щелочки глаз, веки лениво грозили сомкнуться снова, не вполне уверенные, что покончили со сном.