Обманщики (The Deceivers)
Шрифт:
Раздался резкий свист рассекаемого воздуха; Уинтер поднял голову, ожидая увидеть стрижей или ласточек (птицы живут во многих куполах Солнечной, кое-где они появились случайно, в других местах — по намерению строителей), но оказалось, что это летят стрелы. Люди закричали, засмеялись, началась смертельно-опасная игра — каждую стрелу старались «запятнать» до того, как она упадет на землю. Иногда толпа взрывалась улюлюканиями — это бритвенно-острый наконечник вспарывал тело какого-нибудь неудачника. Казалось, что сам воздух площади пропитан жестокостью.
Затем грохот гонгов и стукотня деревянных драконов возвестили начало шествия; появились
— Имя, титул и статистический номер палача, — прошептал Опаро Уинтеру. — Такой чести удостаиваются по очереди все чиновники, а то, что ты слышишь, — это туш, как его представляют себе джинки.
— Что-то не похоже по звуку на «Микадо», [55]– пробормотал Уинтер. — Да и по оформлению тоже. Ну разве так выходит на сцену Коко?
Последние слова относились к облаченному в багровую мантию палачу, которого только что внесли на площадь. Главный герои празднества восседал в открытом красном паланкине и сжимал рукой веревку, другой конец которой обвивался вокруг шеи голого, ползущего на четвереньках человека.
— Попался, видно, на чем-то крупном, — заметил Опаро. — Потому его и вешают.
55
Оперетта У.С.Гилберта и А.Салливана.
— Господи Исусе! Вот уж действительно кровожадная компания!
— Это что, посмотрел бы ты на них во время колесования, — пробурчал многоопытный маорийский мафиозо.
— Надеюсь, не придется.
Процессия поднялась по пандусу на помост и проследовала к одной из свободных виселиц, где палач сошел с паланкина, привязал свободный конец веревки к толстому крюку, а затем шагнул в сторону. Повинуясь его знаку, солдаты подняли свои допотопные луки и начали посылать стрелу за стрелой в руки, икры, бедра, колени осужденного. Человек дергался и приплясывал в тщетных попытках увернуться, но очень скоро пронизывающие болью удары сшибли его с края помоста; толпа радостно взревела. Какое-то время несчастный извивался в воздухе, судорожно цепляясь руками за веревку, но еще несколько стрел — и этот последний страшный танец прекратился. По голому телу пробежала длинная судорога, и оно замерло.
— Хай! — приветственно проорала толпа и перешла к другим, не столь возвышенным развлечениям.
Карнавальное представление продолжалось уже несколько часов, когда Уинтер почувствовал, что нашел наконец долгожданный ключ. Он обратил внимание, что больше всего — и беззаботнее всего — сорят деньгами люди, имеющие одну общую черту, а точнее не имеющие ее. Однорукие люди.
— Жулье, — уверенно объяснил Опаро. — Если работать по мелочам, джинковское правосудие удовлетворяется одной рукой — той, которой ты воровал. Хочешь прожить до преклонного возраста — не захоти дальше Больших Денег, мелочовки всякой.
Уинтер молча кивнул и отошел, сделав про себя совершенно другие выводы. Лихая малолетка услаждала танцем своего живота — получалось у нее на удивление хорошо — десяток-другой истекавших похотью энтузиастов. По знаку (на маорийском языке жестов) «убей» девица блеснула глазами и спустилась со сцены. Теперь она адресовала свои призывные телодвижения прямо зрителям, каждому по очереди. Представление закончилось, когда Уинтер подал знак «этот»; джинки потянулись к выходу, оборачиваясь и выкрикивая малопристойные советы счастливчику, послушно следовавшему за своей обольстительницей в глубь павильона.
Роуг вышел на площадь в одежде джинка; грим, снова скрывший королевские шрамы, ничем не напоминал боевую раскраску вождя Рейньера. Он не стал выяснять, оглушила малолетка этого фраера или вообще угробила — какая, собственно, разница.
Здоровенный мордоворот явно не узнал своего короля, продавая ему билете палатку заклинательницы змей. Да что там мордоворот, даже Барб не заподозрила ровно ничего, когда представление окончилось, все зрителя ушли, и в зале остался один Уинтер. Получив от этой высокой профессионалки приказ уматывать, Роуг счел проверку успешно завершенной и пошел толкаться среди карнавальной толпы — отнюдь не бесцельно. Можно сказать, что на этот раз «Пойнтер» сам нуждался в «пойнтере», путеводителе — он искал и-Шу, что обозначает на джинке «однорукий». Уинтер внутренне напрягся и подобрался; синэргист, он двигался к цели прямо, вся его тактика была одним непрерывным критическим путем.
Возможная кандидатка выдала себя неловкостью, с которой правая ее рука приняла от волосатого огнеглотателя сдачу. «Левша, наверное, — подумал Уинтер. — Надо досмотреть».
Посмотреть было трудно — обе руки подозреваемой прятались в длинных широких рукавах. Крепкая, приземистая женщина, она была прекрасно одета, но без малейших следов косметики — верный признак низкого класса. (Джинковская аристократка скорее умрет, чем появится на людях, не покрыв лицо толстой штукатуркой из белил и румян.) В конце концов возможность проверки предоставилась — благодаря индейскому факиру. Демонстрируя древний, как мир, трюк, фокусник извлекал из своей шляпы сперва кроликов, а затем голубей, один из которых полетел прямо в сторону женщины. Защищая Лицо, она вскинула руки в широких рукавах. Левая кисть отсутствовала.
Убедившись в правильности своей догадки, Уинтер ни на шаг не отставал от однорукой любительницы развлечений; вскоре она направилась к выходу. Идея была предельно проста: если это воровка, то она, скорее всего, связана с другими местными жуликами, а тогда можно попробовать найти вход в шахту через них. Такие ребята всегда все знают и наверняка поделятся информацией, если будут иметь к тому достаточно весомые основания. Достаточно весомые в непреодолимо-соблазнительном розовом золоте.
А почему, хотите вы спросить, действовал этот Робин Гуд в одиночку, без своих, продолжая метафору, молодцов в зеленых плащах? Причин было две. Чтобы заручиться содействием маорийской мафии Роугу пришлось дать обещание никоим образом не подвергать опасности их тритонские операции и связи — и даже тогда Опаро наотрез отказался предоставить ему какую-либо полезную информацию. Была и вторая причина, но о ней позже.
А потом женщина затерялась в путанице улочек и переулков, переполненных куда-то спешащих кули, разносчиками, мелочными торговцами. Покосившиеся магазины, ветхие хибары — все это невольно приводило на ум Лондон времен Сэмьюэла Пеписа и Великого пожара, когда жители города пытались сдержать огонь, снося дома на его пути, и делали это, обходясь обычными баграми. Только что женщина шла по такому вот переулку, который ничего не стоило бы снести, достигла крохотной площади, от которой улицы разбегались в пять сторон и — и вдруг ее не стало.