Обмен заложниками
Шрифт:
Из-под патриархального уклада новорожденного аграрного государства проступали острые контуры внутренних противоречий, растущих угроз, скрытого недовольства. Полномочия позволяли мне пренебрегать многими условностями, и я потрошил орбитальный сервер без зазрения совести. Пресса, форумы, группы, личная переписка, перечни импортируемых товаров, демографические отчеты, персональные досье — всё шло в дело.
Чем детальнее я изучал местную жизнь, тем более глухим казался построенный договором тупик. Перемирие, зиждящееся на
Ни одного взрослого шнеха на этой стороне залива я не видел. Ни один взрослый человек не собирался на другую сторону.
Первый постулат конфликтолога — не надейся на помощь. Никто из окружающих тебя людей не обладает нужными навыками и знаниями для принятия решения. Даже для его поиска. Ты собираешь информацию, ты анализируешь ее, ты проводишь действия, направленные на разрешение конфликта, ты несешь ответственность за то, что сделал. И за то, что из этого получилось, тоже.
Обстановку в столичном поселке, как и в остальных приграничных со шнехами районах, спокойной назвать было нельзя. Эхолоты береговой охраны почти каждую ночь регистрировали подозрительные движения рядом с нашим берегом.
Шнешата, жившие среди людей, то и дело становились объектом насмешек и издевательства, особенно в школе. Глядя на частокол зубов в пасти этих подростков, я пытался не вспоминать увиденное в кабинете коменданта.
Георгий Петрович добыл мне обновленные учебники и словари шнехского. Они разительно отличались от скудных пособий, попавших в земные военные архивы и давно изученных мной от корки до корки. Я включился в обычный режим — двести слов в день наизусть. Наутро из двухсот в памяти оседало около ста, но через пару месяцев я уже мог шипеть что-то вразумительное. Надеялся найти себе учителя среди шнешат, но почему-то не получалось.
Тем временем понемногу возвращались с той стороны залива шестнадцатилетние спасители человечества. Пушечное мясо подросткового возраста. Не задерживаясь надолго в поселке, не особо разговаривая с местными, они обычно ночевали, а наутро отправлялись на восток, по домам.
А им навстречу тянулись несчастные семьи. Вариантов отсрочки не существовало. Родители стремились проводить детей до залива, до катера, до того берега — чему, впрочем, препятствовали сотрудники комендатуры. Георгий Петрович постоянно находился в разъездах. Он управлял своим миром железной рукой. Было чему поучиться у этого человека.
От него и пришла новость.
— Антон Андреич, — услышал я сквозь треск помех.
Официально так, будто и не сполз он уже давно на «Антошу» по праву старшего по возрасту.
— Антон Андреич, не затруднит тебя подскочить ко мне? Да, прямо сейчас. Хочу тебя с одним молодым человеком познакомить. Жду.
Парень был занятный — лопоухий, смущенный и самоуверенный. Именно так. Робость уравновешивалась решительностью, неудобство — необходимостью.
Георгий Петрович будто карналя на блесну вытягивал — осторожно и ласково:
— Не обессудь, голубчик, расскажи гостю еще раз все, что мне излагал. Антон Андреич у нас как раз в этой отрасли спец, ксенолог, без него нам твой вопрос не решить.
Я присел на краешек комендантского трофейного дивана. Пропорхнувшая мимо Марта наколдовала чаю и конфет на журнальном столике. Парень придвинулся, хлебнул кипятка, обжегся и отодвинулся снова.
— Я хочу жениться, — вдруг выпалил он.
Я уже хотел вступить в беседу, но комендант предупреждающе поднял палец.
— Меня зовут Ростислав, — сказал парень. — Родители в степи, на комбинате, а я тут обосновался. После плена. Охочусь, рыбачу. У меня заимка за Бугорками, прямо на берегу залива.
Мы с комендантом выжидающе молчали. Ростислав вздохнул и продолжил — словно на ступеньку поднялся:
— Я давно уже встречаюсь… Почти два года. Мы там познакомились, пока я в плену жил. Теперь я вернулся, а она… Я поэтому к родителям и не поехал. У меня заимка прямо на берегу.
Я забыл, как дышать.
— Молодой человек хочет сказать, — помог парню комендант, — что собирается жениться на шнехе. Они хотят жить вместе на нашей стороне залива.
Ростислав поморщился. Мне тоже не нравилось слово «шнеха», грубое и неопрятное.
— Своих детей у нас, как вы понимаете, не будет… — он совсем замялся, выбирая и вымеряя правильные слова — будто шестом тыкал в болото под ногами. — А после войны и у нас, и у них полно сирот осталось. Вот мы и подумали…
Моя природная бесцеремонность напомнила о своем существовании.
— А как же вы… — видя, как вспыхнули малиновым уши юноши еще до того, как прозвучал вопрос, я все-таки успел свернуть в сторону, — думаете решить лингвистическую проблему?
— Так нет же никакой проблемы, — удивился и расслабился он. — Отец с детьми говорит на одном языке, мать на другом. Между собой они — как получится. Шнехам тяжело губные звуки даются, так что лучше с детства тренироваться.
— Интересно, крайне интересно, — подытожил Георгий Петрович. — Ты, голубчик, иди, ясно нам все.
Ростислав вскочил, сразу оказавшись выше коменданта на полторы головы.
— Я тогда… ждать буду? — пытаясь поймать то мой, то комендантский взгляд, юноша бочком, бочком вышел из кабинета.
— Ну, что скажешь? — по лицу Георгия Петровича я не смог прочесть ровным счетом ничего.
— Скажу? Сначала я должен это видеть.
Но снова встретиться с Ростиславом нам пришлось не скоро. Такая вокруг него заварилась каша, так тряхануло этот маленький провинциальный мирок, что отзвуки докатились до метрополии.