Обнаженная в зеркале
Шрифт:
– Возможно, этим ребёнком была я. Меня зовут Феба. Я выросла при дворе царя Ирода…
– Я тоже когда-то служил этому царю. Как звали твою мать?
– Клео.
– Тогда, возможно, я твой отец! – воскликнул главный евнух.
Другие евнухи захихикали. Он бросил на них суровый взгляд.
– Это было до моего… превращения.
Феба сдержала смех. Чтобы переменить тему, она спросила:
– Как мне вести себя в присутствии Императора?
Главный евнух, который теперь проявлял к ней личный интерес, объяснил правила дворцового этикета.
– Не
Несмотря на внушительный живот, главный евнух кланялся каждый раз, когда упоминал императора.
– Но я не кукла, – возразила Феба. – Я не могу стоять неподвижно, как статуя.
– Мое дорогое дитя, – ответил он, – не вздумай нарушить дворцовый этикет. Кроме того, – он предостерегающе поднял руку, – не дотрагивайся до Его священной особы, пока Он не позволит. Подобная неучтивость наказывается медленным удушением.
– Я даже не могу его поцеловать?
Главный евнух бросил на неё испуганный взгляд.
– Только в ответ на Его ласки.
– А что случилось с двенадцатью девушками, которые прибыли сюда из Антиохи в прошлом месяце? – спросила Феба, пользуясь отеческим расположением главного евнуха. – Я сама выбирала их. Мне хотелось бы поговорить с ними.
Главный евнух улыбнулся, как улыбаются лишь змеи и евнухи.
– Любую женщину, которая не может доставить удовольствие Божественному Императору, сбрасывают со скалы в море.
– Кто-нибудь из них остаётся в живых?
– До сих пор никому этого не удавалось.
«Что ж, подумала Феба, смерть – достойная плата за ночь с цезарем».
Этой ночью рабы с факелами провели Фебу в личные покои императора – в башню, возвышавшуюся на скале над бушующим морем.
Удивительные цветы и редкие фрукты из самых дальних уголков империи, изысканные вина, приправленные возбуждающими средствами, и ложе, застеленное пышными мехами, – всё это ожидало Фебу. Император между тем всё еще был занят, правя миром. Любовь могла подождать. Раздираемая страхом и любопытством, Феба старалась побороть волнение.
Наконец, Тиберий вошел через потайную дверь, замаскированную гобеленом. Одетый в пурпурную тогу, он молча опустился на ложе рядом с ней. Феба смотрела на него, не говоря ни слова. Испещрённое морщинами лицо императора было мрачно, его сверкающие, холодные глаза – глаза василиска – впились в неё.
Медленно она сбросила одежды.
Тиберий пристально разглядывал её. Что-то, смутно напоминающее желание, блеснуло в его мрачных, бездонных глазах. Затем резким движением, неожиданным для человека его возраста, он сбросил тогу. Его тело оказалось на удивление молодым, мускулистым, напряжённым; ни намека на отвисший живот, столь частый у стариков.
Император опустился на ложе рядом с ней. Его руки обхватили её тело; движения их были неистовыми, безжалостными, пугающими.
Тянувшиеся минуты казались бесконечными, они ползли, словно змеи. Он ожёг поцелуем губы Фебы. Его зубы впились в её плоть. Его длинные пальцы с силой сомкнулись на её членах. Она едва сдержала крик боли.
Странный звук вырвался из горла императора. И вновь потянулись минуты, казавшиеся вечностью. Агония напряжённой неопределенности. Феба чувствовала кровь на губах. Однако ни высшей точки возбуждения, ни острого, болезненного наслаждения, ни последующего освобождения.
Вновь и вновь припадал Тиберий к её груди и терзал её плоть зубами. Потом замер. Возглас разочарования вырвался из его груди. Он вскочил на ноги.
– Вы все одинаковы! – закричал он.
Вожделение сменилось неистовой яростью. Сильные руки вцепились ей в волосы. Тяжелые удары посыпались на живот. Ногти терзали кожу.
В приступе гнева Тиберий схватил Фебу и потащил к окну.
Евнух не солгал. Это окно было и выходом, и концом жертв императора.
Тусклый, желтоватый свет луны осветил покрытое испариной лицо цезаря. Его глаза были темны, словно штормовое небо, закрытое тяжёлыми тучами. Его губы дрожали и кривились в злобной и болезненной ухмылке. Феба взглянула на бездну, разверзшуюся внизу, на волны, бушующие, подобно гневу цезаря.
Нарушая запрет евнуха, она воскликнула:
– О, Божественный Император, почему я должна расплачиваться за проступки других?
Зная, что скоро её уста сомкнутся навеки, мрачный тиран ответил с жестокой откровенностью:
– Никто из смертных не должен знать, что Цезарь не смог…
Его голос сорвался. Он вновь подхватил девушку и оттолкнул ставень, за которым её ждала гибель. Однако острый ум и находчивость Фебы вновь пришли ей на помощь.
– Женская некомпетентность вовсе не свидетельствует о твоей слабости, Август! – торопливо воскликнула она.
Тиберий ошеломлённо взглянул на неё. Затем с холодной, зловещей ухмылкой вновь бросил её на ложе.
Всё тело Фебы болело. Но её глаза внимательно изучали его тело, от пальцев ног до сверкающих, зловещих глаз.
– Цезарь, – вкрадчиво прошептала она, – не бывает бессильных мужчин; бывают неумелые женщины.
Она призвала на помощь всё свое искусство. Пренебрегая правилами придворного этикета, начала исследовать умелыми руками и губами все его эрогенные зоны. И, наконец, Тиберий ответил ей…
Она в очередной раз одержала победу.
Император, вновь ощутивший себя мужчиной и любовником, зарычал от наслаждения. Под влиянием нахлынувшего на него великодушия, вызванного утолённым, наконец, желанием, он предложил ей виллу на Капри и дворец в Риме, но Феба благоразумно отказалась.
– Твоя любовь, Цезарь, – сказала она, – драгоценнее любых сокровищ.
Тиберий был скуп и подозрителен. Раньше или позже, Фебе пришлось бы пожалеть о его щедрости.
– И чем всё это закончилось? Сколько продолжалась эта связь? – спросил Адам, невольно заинтригованный рассказом Стелы.