Обнаженная жара
Шрифт:
— Что? — спросил Петар.
— Да ничего. Наверно, еще не отошла от вчерашнего.
— Где моя голова? — смутился он. — Не спросил даже, как все прошло.
— Не без осложнений, честно говоря, но все обошлось. — Никки не рассказывала ему о пережитом в мансарде Рука, но Петар заговорил именно об этом.
— С утра все шумят о Тоби Миллсе и Джессе Риптоне, и еще о том третьем. Твоя работа?
Им подали латте, и Никки, прежде чем ответить, дождалась, пока отойдет официантка.
— Петар, я думаю, ничего у нас не выйдет.
Он отложил ложечку и озадаченно уставился
— Это потому, что я опять тебя слишком торопил?
Никки твердо решила высказать все, как бы трудно это ни было. О кофе она забыла.
— Нет, не потому.
— Значит, из-за того писателя. Ты попалась на кончик пера Джеймсону Руку?
Он сам подставился, и Никки воспользовалась моментом.
— Нет, это потому, что я не уверена, что тебе можно доверять.
— Что? Никки…
— Дай я объясню. Я попробовала разобраться, с чего это Солей Грей пришло в голову охотиться за издателем. — Петар заерзал. Никки даже услышала, как скрипнул под ним стул. Когда он успокоился, она продолжила: — Это случилось сразу после того, как Солей побывала на вашем шоу. В ту же ночь, когда ты рассказывал мне о книге Кэссиди.
— Мы же друзья, как я мог тебе не сказать?
— Но ты рассказал мне не все. Ты скрыл, кого она собиралась разоблачать. Но ты знал — не от издателя, а от своей покровительницы. Кэссиди сама тебе сказала, да? Может, не все, но кое-что? — Он отвел взгляд. — А ты пересказал это Солей Грей. Потому она и вздумала выкрасть у издателя рукопись. Иначе откуда бы ей знать? Скажи мне, что я ошиблась.
Появлялись новые посетители, и Петар, склонившись над столиком, заговорил хриплым, срывающимся голосом:
— После того что случилось с Кэссиди, я решил, что Солей нужно предупредить. Хотел ее уберечь.
— Возможно. А еще — хотел угодить звезде. Наверняка ты не предвидел, как она поступит, но не мог устоять перед искушением пополнить свой список оказанных услуг. Вот так она и узнала. А потом ты кое-что выудил у меня, и подробности о том, что я показывала Солей посмертные снимки, попали в печать. — Никки помолчала. — Очень надеюсь, что Стингер — это не ты.
— Нет, не я.
— Но ты с ней знаком.
— С ним. Знаком.
Никки дождалась, пока он весь обратится в слух, и только тогда заговорила:
— Не знаю, Петар, что с тобой случилось за это время. Может, это было в тебе с самого начала, потому мы и расстались.
— Я просто зарабатываю на жизнь, Никки. Я не такой уж плохой.
Никки всмотрелась в его лицо.
— Нет, я не думаю, что ты плохой. Просто моральные принципы у тебя немножко расплывчатые.
Она оставила на столике деньги за кофе и вышла.
Закрывая дверь, Никки вспомнила последний раз, когда уходила от Петара, — десять лет назад. Тогда был зимний вечер, кофейня в Вест-Виллидж и песня Боба Дилана из колонок. Сейчас слова той песни точно выражали ее чувства: «Не думай, все в порядке».
Погрузившись во всепрощающую меланхолию Боба Дилана, Никки задержалась на верхней ступени кафе, чтобы застегнуть коричневую кожаную куртку. И увидела, как из подъехавшего такси выходит ее подружка, Лорен Пэрри. Хит как раз собиралась ее окликнуть, когда из следующей машины выскочил и бросился придержать ей ресторанную дверь детектив Каньеро. Он театральным жестом предложил даме руку, и парочка со смехом отправилась на свидание с завтраком. «А может, — подумалось Никки, — свидание началось намного раньше». При виде этих двоих Хит на минуту забыла Дилана, вдохнула свежий осенний воздух и решила, что, может быть, все даже лучше, чем просто в порядке.
Ступив на тротуар, Никки снова помедлила, вспомнив, что именно здесь несколько дней назад встретилась с койотом. Она обвела взглядом улицу.
И увидела.
Койот стоял не там, где в прошлый раз. Сейчас он обнюхивал пустое место, оставшееся от груды мусора на углу Бродвея. У нее на глазах зверь опустил голову и лизнул пятно на асфальте. Никки молча наблюдала, хотя очень хотелось крикнуть: «Эй!» — или просто свистнуть. Чтобы напомнить о себе.
Словно прочитав ее мысли, зверь поднял голову и взглянул на Никки. Они застыли, глядя друг на друга с двух концов квартала. Койот был слишком далеко, чтобы рассмотреть его узкую морду, но помятая, свалявшаяся шерсть рассказала Никки о неделе бегства от вертолетов и кинокамер. Зверь поднял голову выше, и Никки почувствовала себя голой. Потом он прижал уши, и она ощутила странное родство с созданием, которое тоже целую неделю провело вне своей стихии.
Она осторожно подняла руку, чтобы помахать ему, но тут по улице промчалась машина, на секунду скрыв от нее койота.
Когда машина проехала, зверя не было.
Никки опустила руку и зашагала к участку. На углу Амстердам-авеню, остановившись у перехода, она на всякий случай оглянулась, но зверь исчез. Она понимала, куда он делся. Им обоим необходимо было укрытие.
Вечером Никки открыла дверь в свою квартиру. Рук сидел за обеденным столом, разложив перед собой работу.
— Как продвигается статья?
— А где же «милый, я дома»?
— Не дождешься, — отрезала Никки, подойдя сзади и обняв его за шею.
— Так и знал, что здесь мне не дадут поработать. — Он поднял голову, и они поцеловались.
Никки ушла на кухню и, доставая их холодильника два пива, крикнула:
— Всегда можешь вернуться к себе в мансарду и черпать вдохновение в подлинном месте преступления.
— Нет, спасибо. Туда я вернусь завтра, прихватив побольше моющих средств. — Рук отобрал у нее одну из бутылок, и они чокнулись. — Двойное убийство сильно понизит мой дом в цене. Может, не стоит упоминать это в объявлении?
— Как будто ты собирался продавать!
— Слушай, мне жаль, что у вас с Петаром так вышло.
Никки сделала глоток и пожала плечами.
— Бывает. Грустно, но так бывает, — сказала она, верная своему убеждению, что стакан наполовину полон. — Я надеялась, что мы сможем остаться друзьями.
— Ага, я тоже.
— Врунишка.
Рук вспомнил историю о контрабанде, но рассказывать не стал, просто улыбнулся.
— Ну, не знаю. По-моему, нормальный парень.
— На врунишке горят штанишки, — хихикнула Никки, перебираясь в гостиную.