Обнаженные Розы
Шрифт:
Поспать мне все равно уже не удастся. Хоть поговорю с подругой, узнаю подробности.
Может ещё можно что-то исправить.
А потом... Потом поеду к Стасу. Мы с ним не общались с тех пор, как он поймал Московского Живодёра.
Тоn, кстати тоже любил записывать свои пытки на видео. Потом родителям жертв, тварь, отправлял.
Я начала собираться к Лере. Надо было что-то делать с покрасневшими от слёз глазами.
Ладно. Я достала косметику. Посмотрим, что будет дальше.
РОМАНТИК
Понедельник, 8
Цветы похожи на людей.
Нет это не какая-то дурацкая аллегория.
Они, как и люди растут, существуют группами, в дурацком социуме, в обществе.
Они кажутся одинаковыми между собой. Так же, как и люди.
Так же, как и люди они тянутся к солнцу.
Солнце для цветов, олицетворение человеческих благ, к которым стремятся люди.
Только в отличии от людей у цветов нет эмоций.
Нет радости, печали, горя, ненависти, злости, зависти и корысти.
Цветы не умеют мечтать. Не умеют говорить.
Но в шелесте их лепестков, и едва слышимых шорохах стеблей, сокрыто куда больше смысла, чем в повседневной, бесполезной болтовне людей.
Да, цветы похожи на людей. Но они куда лучше людей.
И куда красивее.
Он обожал их за это. За то, что он может быть среди них.
И они никогда его не прогонят за то, что он и в половину не так прекрасен, как они.
Иногда он уверен, что они понимают его, когда он разговаривает с ними.
Радуются ему, когда он приходит. Внемлют ему, когда он рассказывает о себе и о своей жизни.
Они единственные, с кем он мог поговорить.
Он любил их с детства.
Детство... Он ненавидел то время.
Время, когда он был чужим. Когда он был слабым и беззащитным перед этой безликой толпой.
Когда толпа пыталась задавить его, изменить его, заставить подчиниться ей, её правилам, её законам.
Романтик полил цветы и ласково, с любовью провёл по бутонам роз Фламентанц.
Прохладные, мягкие, гладкие лепестки. Какое блаженство просто касаться их!
Он перешел к другим розам.
Он сдобрил их землю азотосодержащими удобрениями. Внимательно осмотрел листочки и стебли.
Его цветы были в идеальном состоянии. Он гордился ими. Он мог бы часами смотреть на них. Любоваться и наслаждаться их существованием.
Закончив ухаживать за розами, он прошел в другую комнату, открыл ноутбук.
Зашел в интернет, открыл страницы, на которые сегодня загрузил фотографии своего нового шедевра.
Его страницу заблокировали.
Он ухмыльнулся. Это было ожидаемо. Слишком ожидаемо.
Именно поэтому он разослал всем кому мог ссылки с которых можно было скачать его снимки.
И судя по новостным лентам, СМИ уже вовсю пользовались его фотографиями.
Известие о его деянии было и на видеохостингах, обсуждалось в социальных сетях, на форумах новостных порталов.
Он улыбнулся. Довольно, блаженно, сыто.
Его обсуждают. Его боятся, и им восхищаются.
Но как его раздражает это грубое, грязное слово.
'Убийство'.
Убийство означает уничтожить кого-то, убить ради собственной прихоти. Убивать, значит уничтожать, уродовать, калечить.
Он не уродует. Он не калечит и не убивает.
Он делает прекрасное ещё более прекрасным!
Но разве это общество безмозглых животных способно понять разницу? Способны ли эти существа, этот социум осознать всю важность и эпохальность его шедевров?
Он зло ощерился.
Ничего. Ничего... Он заставит их признать себя.
Они будут восхищаться им. Они поймут. Они примут это. Они признают его гениальность.
Он сломает их правила. Разрушит их никчемные, бесполезные законы. Уберет их ограничения.
Покажет, как выставленные сегодня искусственные границы вредят проявлению творческой натуры человека!
Человек не может создавать красоту и чудо в условиях жестокого и повсеместного ограничения!
Человек должен быть свободен! И он... он свободен.
И он будет творить... Он будет создавать!
Они признают его.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Понедельник, 9 июня
Лера не хотела говорить.
Мы были одни, у неё дома. Сидели на кухне, за чашками чая.
Чай остывал не тронутым. Кроме нас, у неё дома никого не было.
На кухне тихо, едва слышно играл радиоприёмник.
Лера не смотрела на меня. Покусывая губу, с насупленным видом она поглаживала гриф своей новой гитары, и смотрела только на неё.
Я наблюдала за ней. Меня одолевали противоречивые чувства.
Мне было одновременно жаль её, в тоже время я винила её, и всё-таки была отчасти рада за Лерку.
Но я радовалась бы за неё куда более искренне и выразительнее, если бы не способ, которым она осуществила своё желание.
Я очень сожалела, и была опечалена, тем, что она сделала.
И была убеждена, что она могла обойтись без этого.
Кто-то мог бы сказать мне 'Какое твоё дело! Чего ты к ней пристала?! Она ведь получила, что хотела! Сама!.. Вот и не лезь...'
Да. Всё так. Может быть я и не права.
Но тяжело было принять это, смириться с этим. Забить на это...
В моих глазах моя лучшая подруга, ради желанной вещи пошла на собственное унижение и бесчестие!