Обнаженный
Шрифт:
До тех пор, пока я говорил, что она была моей и должна делать то, чтобы доставлять мне удовольствие.
— Привет, — она вскакивает нервничая, очень нервничая. И именно нервничать ей и следует. Скрытая нервная дрожь медленно затихает в моих венах. Мне хочется задушить ее. Маленькая сучка. Как она посмела любить ребенка, а не меня?
— Кто это тут у нас? — тихо спрашиваю я, заходя в ванную.
Я вглядываюсь в большие, голубые глаза ребенка, действительно любопытные в своем бесстрашии, и вдруг во мне возникает нереальное ощущение, которое я не чувствовал, пока не заглянул в глаза этого ребенка. Мой мозг не спросил: «Кто ты?» — он спросил:
Что-то было не так с ребенком, на которого я смотрел. Мои мысли проносились с бешенной скоростью. Малыш беззубо широко улыбнулся, и в это мгновение я все понял. Разрез на моем горле затягивается. Постоянное чувство пусты и потери отступает.
В моей ванне был мой сын, и рядом с ним стояла моя женщина.
Какую-то долю секунды я чувствую вспышку опасности. ОН, как невидимая тень, находится в этой комнате. Поэтому, когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее, мои глаза совершенно нейтральны, ничего не выражающие. Мы молча смотрим друг на друга.
Я вижу страх, но также и любовь в ее глазах. Как я мог упустить это? Я чувствую бешенство, убийственную ярость на то, что она сделала с нами, но также и дикий скачок радости, что она любит меня. Что она непорочна и поступила, как настоящая мать сохранив ребенка. Исключительно, как мать. Я захотел схватить ее и расцеловать.
— Он много плачет? – наконец спрашиваю я, мой голос мой звучит вполне нормально, даже несмотря на то, что я так впечатлен.
— Нет. Большую часть ночи он спит.
На ее лице отражается облегчение, и я восхищаюсь им. Она, наверное, считает меня дураком, хорошо, потому что это сработает в моих интересах.
— Хорошо, — отвечаю я, кивнув, и потеряв всякий интерес к происходящему, и выхожу из ванной.
Мои ноги несут меня в гостиную, где я прислоняюсь к закрытой двери и прикрываю глаза. Когда я открываю глаза снова, я точно знаю, что должен делать. Я и раньше знал, что эта квартира больше не была безопасной для моей семьи, но, если я попробую их перевезти, то это моментально приведет ЕГО в состояние «боевой готовности». Единственное, что будет способствовать осуществлению моих интересов это тайные действия. До тех пор, пока ОН будет думать, что я не в курсе происходящего, я смогу осуществить свои планы. В противном случае, ОН одержит победу, потому что ЕМУ нечего терять, а я потеряю все. Я звоню деловому партнеру и разговариваю с ним о делах. Двенадцать минут и за это время мой голос ничем себя не выдал.
Я открываю портфель, достаю какие-то бумаги, внимательно просматриваю их, делая пометки, оставляю сообщения для Лауры на утро. Но все это время, лучшая и самая эффективная часть моего мозга, которая совершенно хладнокровна, тщательно планирует будущее. Несколько часов спустя, я вхожу в спальню. Я знаю, что ОН прослушивает и ведет видео съемку. Пусть слушает и дай ЕМУ возможность посмотреть. Все равно ничего особенного ОН не услышит и не увидит. Я тихонько прикрываю дверь. Она уже в постели, и по звуку ровного дыхания, я понимаю, что спит.
Я тихо захожу в соседнюю комнату, детскую, дверь которой осталась приоткрытой. Луч света пробивается из-под двери, ведущей в коридор. Я подхожу к кроватке, наклоняюсь над ним и удивляюсь тому приливу гордости, пробежавшему по моему телу при виде этого маленького
Скоро, скоро я признаю его, как моего собственного, но не сейчас.
Завтра, когда это не будет «выглядеть, как нечто странное» я хотел бы прикоснуться к нему. Я прислушиваюсь к своему телу, шепчущему отчетливую фразу, которую я никогда не испытывал – «Любить, не ожидая ничего взамен». И с этим приходит потребность, любой ценой защитить свое. Я не позволю им сделать то, что они сделали со мной и Маркусом. И не оборачиваясь больше на малыша, я покидаю комнату также тихо, как и вошел.
Я сажусь рядом с ней на кровать, и она открывает сонные глаза. Моя красавица. Я люблю ее больше, чем саму жизнь и убью за нее голыми руками. Я наклоняюсь и целую ее нежно и мягко. Она окончательно просыпается, приоткрыв рот приглашая. Поцелуй углубляется, и обнаженный голод между нами, прорывается к жизни.
Итак: Он желает посмотреть меня с моей женщиной. Позволю ему. Смотри пока я тебе разрешаю, папа. Я знаю на что ты способен, но ты не знаешь, на что способен я. Я скольжу пальцами по ее шелковистому телу и тяну за край трусиков, опуская руку между ее ног, там влажно от соков.
— Ты такая влажная, — шепчу я, и вставляю палец внутрь.
Она напрягается.
Я сразу же останавливаюсь.
— Что случилось?
— Ничего, — бормочет она. Я опираюсь рукой на кровать и щелкаю выключателем. От света она моргает, щурится.
Я поднимаю ее платье вверх и переворачиваю на спину. То, что я вижу разрывает меня на части, мне хочется закричать и завыть. Я сделал это с ней!
Блейк видит Руперта, дотрагивающегося до Ланы на вечеринке
Этот бык прямо пришпилил ее к стене и полностью закрыл своим огромным телом от моего взора. Должно быть прошли только минуты, но у меня было такое чувство, словно всю жизнь я наблюдаю за его широкой спиной и толстой шеей. Мне пришлось всячески бороться с инстинктом, и не двинуться к ним, чтобы разлучить их. Но я стратег, мужчина, который знает, когда следует атаковать, чтобы использовать возможность в своих интересах. Еще нет, но уже скоро. Иногда стоит проиграть битву, чтобы выиграть войну. Поэтому я стиснул зубы и ждал.
Подошла женщина и обвернулась вокруг меня, словно змея, положив идеально ухоженные красные ногти на лацканы моего пиджака и лукаво улыбнувшись. Я взглянул на нее и вздрогнул. Я ненавижу, когда женщины так открыто кидаются на меня. В этот самый момент Лотиан передвинул свое толстое тело подальше, и я увидел Лану. Вжавшуюся в стену, с белым лицом, с размазанной под глазами тушью, и уже припухшими губами.
Наши глаза встретились.
Что за черт, я посмотрел в ее шокированные, беззащитные глаза, и я не почувствовал похоти! Я не хотел ее взять, попользоваться и выбросить, как поступал со всеми другими. Единственная вещь, которую я отметил в своем теле была совершенно непривычное для меня – потребность защитить. Не себя, а ее. Это было такое же чувство, когда я много лет назад, будучи маленьким мальчиком наткнулся на раненного птенца, выпавшего из гнезда. Я взял его в ладони и согревал внутри своей куртки, принеся домой, сделал гнездо и кормил его теплым сладким чаем. После того, как он умер в тот же вечер, я ни разу не испытал это чувство. До сих пор ни разу.