Обновленная земля
Шрифт:
– Презабавный вы народ, магометане! Неужели же вы не смотрите на евреев, как на людей, которые вторгнулись в ваши владения и утвердились здесь в роли хозяев?
– Господи, как странно слушать теперь такие слова! – ответил Решид-бей. – Разве вы смотрели бы, как на разбойника, на человека, который не только ничего не отнимает у вас, но дает вам то, что нужно и полезно вам. Евреи обогатили нас – что же мы можем иметь против них? Они живут с нами, как братья с братьями – за что же нам не любить их? Среди моих единоверцев у меня нет ни одного такого друга, как Давид Литвак. Он может притти ко мне днем и ночью и потребовать от меня все, что он пожелает, и он все получит. И я, с своей стороны, знаю, что могу разсчитывать на него, как на брата. Он молится в другом доме тому же Богу, которому молюсь и я. Но храмы наши стоят рядом, и я всегда думаю, что молитвы наши, поднимаясь к небесам, сливаются где-то в вышине, и совершают последний путь к Господу Богу, слитые в одно пламенное обращение.
Искрениий серьезный тон его слов растрогал слушателей. Кингскурт закашлял..
– Гм!.. Гм!.. Так, конечно! Это звучит очень красиво!.. Но, ведь, это говорите
– Скорее именно от них, мистер Кингскурт. Вы простите меня, пожалуйста, но веротерпимости я на западе не научился. Мы, магометане, издавна лучше сживались с евреями, чем вы, христиане. Уже в то время, когда здесь появились первые еврейские колонисты, в конце прошедшего столетия, часто случалось, что спорящие арабы избирали в судьи еврея, или же обращались к представителю еврейской колонии за помощью, советом или решением спорного вопроса – при таких условиях, разумеется, полное сближение было вполне осуществимо. До тех пор, пока направление доктора Гейера не получит перевеса, до тех пор и будет длиться счастье нашей общей родины.
– А что это за Гейер, о котором я столько слышал?
Штейнек побагровел и заговорил громовым голосом:
– Проклятый ханжа, краснобай, подстрекатель, богохульник! Он хочет отравить нашу отрану ядом нетерпимости, этот негодяй! Я, по природе, очень сдержанный и спокойный человек, но, когда я вижу такого нетерпимого лицемера, мною овладевает непреодолимое желание его задушить.
– Ах, так вы толерантный? – со смехом спросил Кингскурт. – Ну, воображаю, какой у вас сдержанный народ нетолерантные.
– У этих господ, обыкновенно, очень кроткий вид, – пошутил Давид.
Автомобиль оставил за собою равнину и повернул на восток, в холмистую местность. Склоны холмов были застроены до самых вершин, каждый клочок земли использован. На более крутых уступах возвышались террасы, как во времена царя Соломона здесь росли гранаты, фиги и виноград. Множество рассадников говорило об усилиях и просвещенном старании населения культивировать эту неблагодарную почву. На гребнях гор темнели силуэты пиний и кипарисов, красиво и отчетливо выделявшиеся на светлом фоне лазурного неба. Экипаж въехал в прелестную долину, поразившую путешественников изобилием цветов. Пред ними словно раскинулся яркий ковер, раскрашенный белыми, желтыми, красными, голубыми и зелеными тонами. Им казалось, что они очутились в каком-то душистом море. Легкий ветерок поминутно приносил новые волны ароматов, которые сливались с игрою красок и неуловимой нежной мелодией, дрожавшею в воздухе, в одну дивную, чарующую симфонию. На изумленные вопросы Кингскурта и Левенберга, Давид и Решид-бей объяснили им, что здесь разведено огромное цветоводство для парфюмерных фабрик. Вся долина представляла собой один сад, в котором росли в несметных количествах розы, нарциссы, туберозы, жасмин, герань и фиалки. Крестьяне, работавшие близ проезжей дороги, встречали проезжавших радостными приветствиями, на которые Литвак, Решид-бей и Штейнек любезно отвечали. У всех трех, повидимому, было много знакомых среди этих бодрых, крепких крестьян. В поселке, называвшемся Сефорис, автомобиль в первый раз остановился. На площади, перед греческой церковью, Давид вышел из экипажа, и, извинившись перед своими друзьями, вошел в нарядный церковный домик; он должен был навестить своего друга, русского священника. Остальные тоже вышли из автомобиля и подошли к недалекому холму, на котором находились развалины старинной церкви. Отсюда открывался великолепный вид на цветущую равнину, вплоть до самого Кармеля. И Мириам рассказала, что когда-то здесь был христианский храм в честь Иоахима и Анны, родителей пресвятой Марии, которые жили здесь. Новая греческая церковь принадлежит колонии русских христиан, основавшейся вокруг Сефориса. Давид в очень хороших отношениях со священником и хочет пригласить его с собою в Тибериаду на цервые дни еврейской пасхи. Скоро появился и Давид в сопровождении благообразного, высокого попа, который очень сожалел, что не может сейчас же ехать с ними. Он мог поехать только после обеда электрической дорогой на Назарет, и рассчитывал, тем не менее, раньше их быть у родителей Литвака.
Компания сердечно простилась с симпатичным священником, и автомобиль покатил на север, к широкой равнине.
II
Стеклянная стенка между передним и средним отделениями экипажа была спущена для облегчения разговора с Кингскуртом. После Сефориса пришлось еще остановиться перед железнодорожной рогаткой, так как в эту минуту по полотну мчался курьерский поезд. Кингскурт и Левенберг удивились отсутствию трубы при локомотиве и им объяснили, что этот поезд, как на всех почти палестинских дорогах, приводится в движение электричеством. Это было одно из преимуществ введения новой культуры в этой стране. Именно потому, что до конца девятнадцатого столетия она была в полном запущении, в каком-то первобытном состоянии, можно было сразу воспользоваться всеми новейшими завоеваниями в области техники. То же самое было при постройке городов, проведении каналов и железных дорог, в сельском хозяйств и промышленности. В распоряжении еврейских переселенцев, хлынувших сюда со всех концов света, имелся долголетний опыт всех культурных народов. Образованные люди, которые явились сюда из университетов, технических, сельскохозяйственных и коммерческих школ цивилизованных государств, были вооружены всевозможными знаниями. И вот эта бедная, молодая интеллигенция, силам которой не было никакого применения в антисемитских странах, которая там представляла собою безнадежный, вечно протестующий пролетариат – эта образованная и преждевременно разочарованная еврейская молодежь была благословением для Палестины, потому что она принесла с собою новейшие знания во всех областях науки.
Фридрих вспомнил слова, сыгравшие такую видную роль в его жизни, и обратился к своему другу с непонятным
– Образованный, разочарованный жизнью молодой человек, вы помните, Кингскурт? Ничего удивительного, что явился еврей. В то время среди нас было много таких, мы все почти были такие.
– Но вы чертовски хитрый народ, – сказал Кингскурт. – Нам вы оставили старое железо, а вы сами катите на новых машинах.
Штейнек загудел в ответ:
– Да с какой же стати нам было пользоваться старым, когда мы за те же деньги могли получить новейшие лучшие машины. Впрочем, то, что вы видите здесь, уже в девятидесятых годах. прошедшего столетия было в Европе и Америке, в особенности в Америке. Американцы значительно опередили Старый свет, и мы, раэумеется, многое позаимствовали у них.
– Для нас, – добавил Давид. – Переход к лучшим новейшим путям сообщения не связан был с такими крупными денежными жертвами, как в других странах, потому что нам нечего было уничтожать. У нас не было нужды пользоваться плохими машинами до тех пор, пока они не стали бы совершенно негодными. Наши вагоны снабжены всевозможными удобствами: вентиляцией, ярким светом ; в них нет ни дыма, ни пыли, и при очень значительной скорости вы почти не ощущаете тряски. Вагоны рабочих поездов не напоминают собою хлева, как в прежнее время. Народное здоровье для нас – вопрос большой важности. Вам, вероятно, не безинтересно знать, что стоит у нас пользование железными дорогами. Для пассажирских поездов мы установили ту же тарифную систему, которая введена была в Бадене, в правление доброго и мудрого великого герцога Фридриха. Мы хотели всячески облегчить в общих интересах поиски работы. У нас немыслимо, чтобы по причине высокой проездной платы катили пустые поезда из одного места, где людям нужен хлеб, в другое место, где нужны рабочие силы. От Ливана до Мертвого моря и от прибережья Средиземного моря до Джолана и Гаурана тянутся рельсы, обогащающие страну. Разумеется, грузовой тариф, как внутренний, так и транзитный, весьма повышенный, так как у нас имеются житницы и гавани в Малой Азии и северной Африке… Но об этих социальных и экономических преимуществах железных дорог я теперь говорить не буду. Все, это вещи вам известные, хотя вы провели двадцать лет вне мира. Все это люди знали уже двадцать лет тому назад.
– При всей своей глупости, – любезно вставил Штейнек.
Давид продолжал:
– Но чего никто не, знал, так это красоты нашей дорогой страны. Многое, правда, создано здесь культурным трудом, но природная красота, данная ей Богом, целые столетия никому не была известна. Найдете ли вы в мире другую страну, в которой во все времена года вы могли бы наслаждаться весной. У нас есть теплые, умеренные, холодные пояса, лежащие недалеко друг от друга. На юге Иорданской долины почти тропический пейзаж, на всем морском побережьи благодать итальянской и французской Ривьеры и недалеко от великолепной цепи Ливанских и Антиливанских гор – покрытый снегами гордый Гермон. И все эти места на расстоянии нескольких часов езды друг от друга. Господь благословил страну нашу.
– Да, – сказал Решид, – у нас езда большое удовольствие. Я часто, без всякой цели, сажусь в вагон и езжу только для того, чтобы любоваться пейзажем из окон вагона.
– Любезнейший хозяин! – сказал Кингскурт Давиду, – отчего же вы нам не предложили этого удовольствия вместо сего удивительного Ноева Ковчега? И, по правде сказать, я не нахожу, чтобы мы мчались с особенной быстротою…
Давид стад извиняться:
– Я по двум причинам не предложил вам поехать по железной дороге. Во-первых, потому, что из автомобиля вы имеете возможность видеть больше интересных для вас вещей. Во-вторых, потому что в пасхальные дни на линии Хайфа-Назарет-Тибериада масса иностранцев, прямо несметные количества паломников, едущих поклониться Святым местам. Правда, эта космополитическая, пестрая, разноплеменная толпа представляет собою в высшей степени интересное зрелище. Но я хотел ознакомить вас раньше с органической жизнью нашей страны.
– Ну а как же вы разрешили вопрос о Святых местах? – спросил Фридрих.
– Очень просто, – ответил Давид. – Когда сионистское движение в конце прошедшего столетия выдвинуло этот вопрос, многие евреи считали его неустранимым препятствием к достижению желанной цели. И вам, доктор, благодаря вашему долгому отшельничеству вопрос этот кажется, по-видимому, неразрешимым. Но печать, обсуждавшая этот вопрос, и влиятельные государственные деятели и иерархи выяснили, что препятствие существует только в воображении мнительных евреев. Святые места, ведь, с незапамятных времен находятся в государственном владении не христиан. Так как крестовые походы давно прекратились, то постепенно создался другой и более идеальный взгляд на подвластное положение освященных верою мест. Готфрид Бульонский и его добрые рыцари терзались мыслью о том, что Палестина находится в руках мусульман. Таких чувств у рыцарей девятнадцатого века уже не было. А. как относились к этому вопросу правительства? Отважился ли какой-нибудь парламент предложить экстренную ассигновку на завоевание Святой Земли? Положение дела было таково, что такая война велась бы скорее против других христианских держав, чем против султана. Это был бы крестовый поход не против Турции, а против другого креста. И, таким образом, пришли к общему соглашению, что для общего мира необходимо удержать так называемый status quo. Но это было только практическое политичеокое соображение. В то же время шла также эволюция духовного взгляда на вещи. О фактическом владении кем-либо Святой Землею не могло быть и речи. Религиозное чувство могло скорее удовлетвориться сознанием, что Святая Земля не принадлежит никому, не подчинена никакой земной власти. По положению, заимствованному из римского права, все священные места объявлены были, как rex sacra, extra commercium. Это было единственное, вернейшее средство сделать их навеки общим достоянием правоверных христиан. И когда вы будете в Назарете Иерусалиме или Вифлееме, вы увидите вполне мирные толпы богомольцев. Меня, убежденного еврея, эти картины самозабвенного преклонения перед святыней трогают и волнуют до глубины души.