Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Филатов Лев Иванович

К нашей сборной, на том чемпионате занявшей четвертое место, он относился скептически: «Ну что могут в середине поля сделать вдвоем Валерка с Иоси­фом (так он называл своих учеников Воронина и Са­бо), они на части разрываются, четыре — два — четы­ре, будь оно неладно, это же вчерашний день, опять мы застряли».

В годы работы Маслова тайным побуждением для поездок в Киев были встречи с ним. Я подбирал важный матч как повод и садился в поезд. Он навещал меня в гостинице «Москва», хотя «прото­колом» это не было предусмотрено. Он охотно шел на сближение с журналистами, правда с разбором. Долгая дружба связывала его с Александром Яко­влевичем Виттенбергом (Витом), они вместе ездили в отпуск, собирались писать книгу, да так и не собрались. Маслов называл Вита Сашкой, в этом прорывалась

нежность, признание равенства, Вит в его глазах был крупнейшим знатоком. Любил он Ви­нокурова, Валерку, над статьями соглашался работать только с ним, доверял не одному его перу, но и глазу, считал, что тот, хоть и молод, но улавливает тонкости.

За нами, журналистами, он вел такое же наблюде­ние, как за футболистами, хотел понять, как он выра­жался, кто чем дышит. Спросил меня однажды на стадионе: «Почему этот красавчик ходит вместе с ва­ми, ему бы по другой линии двинуться, какой из него журналист? Уж больно собой занят». Поговорив с од­ним репортером, нахмурясь, расстроенный, сказал: «Не могу понять: как только я с ним о серьезном, глаза у него делаются, как у снулой рыбы. Зачем мучается человек? А ведь играл когда-то?» Признавал Олега Кучеренко (Олежка), Геннадия Радчука (Генка). И уж если кого признавал, то брал в собеседники на равных, без намека на тренерский апломб.

В футболе настал переломный момент, тактика круто менялась, далеко не все было ясно. Маслов, заводила, работал с засученными рукавами, горячился, удивлялся и огорчался, встречая отрицание. Он раньше многих тренеров предугадал, что время схематичес­кого футбола кончается.

Прекрасной, выдающейся чертой Виктора Алексан­дровича было его радение не за одну команду, где он работал, а за весь футбол. Мне казалось, что победами киевского «Динамо» он гордился как доказательства­ми своей правоты, не сами по себе призы и медали его соблазняли. Р. Фельдштейн шептал мне по секрету: «Вы не поверите, Виктор Александрович не ходит в кассу, он всю получку мне доверил, я знаю, сколько послать жене, сколько оставить. Ему некогда, весь в работе, вечно занят. Другого такого тренера я не знал...»

«Что делают с футболом!», «До чего довели мо­сковские клубы!», «Неужели некому стукнуть кула­ком?», «Старички!» (о тренерах, которые моложе его, но вели игру по старинке) — восклицал Маслов, от­влекаясь от своего киевского «Динамо».

Мы запирались с ним в гостиничном номере («Здесь не найдут»,— говорил он) и открывали пе­реговоры.

Мне далеко не все было понятно. Победоносность киевского «Динамо» можно было объяснить и тем, что слали конкуренты, да и игра киевлян казалась упро­щенной: движения было больше, чем тонкого обраще­ния с мячом. С Масловым не полагалось деликат­ничать: сам человек крутой, он не принимал обтека­емых слов. Для меня эти разговоры без блокнота были университетами, нарочито идя наперекор, задавая ко­лючие вопросы, я вынуждал его приоткрывать то, что тренеры обычно замалчивают. Виктор Александрович был охоч поговорить. Но красноречие его как лесная чащоба, сквозь нее слушателю надо было продирать­ся, отводить от лица колкие ветки, обходить пни. Смею уверить — интереснейшее занятие. А он, пере­полненный ощущением своей мысли, пробовал слова и тут же отказывался. «Как вы сказали? — вдруг пере­спрашивал, — Вот это похоже на дело». Имея в виду молодых, более образованных, чем он, тренеров, Мас­лов говорил: «Они делают то же, что и я, проверял, только их терминов я не знаю».

Борис Андреевич Аркадьев, смело варьировавший систему «дубль-ве», прозорливо предвидел будущие изменения. Осуществить их не было суждено, ему было 53 года, когда подрубили крылья: расформи­ровали ЦДКА, чемпиона страны. Аркадьев, внешне не подав виду, что оскорблен, ушел в сторону, со­хранив достоинство и всеобщее уважение. В своей практической карьере ни на что не претендовал, ра­ботал тихо и мирно в «Локомотиве», «Нефтчи», «Пахтакоре», свои идеи пропагандировал в печати и на тренерских конференциях.

Виктору Александровичу Маслову первому среди наших трекеров удалось реализовать предвидения Ар­кадьева. Сам Маслов не вел преемственности от Ар­кадьева (в его слушателях и читателях он, разумеется, состоял), ему казалось, что развитие игры носилось

в воздухе, надо уловить, угадать, он всецело доверял своей интуиции. Аркадьев внимательно наблюдал за работой Маслова в киевском «Динамо» и не раз с удовольствием говаривал, что команда грамотно выстроена, обязанности между игроками и в атаке и в обороне распределены разумно, игра надежно скоординирована.

В общем, как мне представляется, большак нашего футбола лежал от пункта А (Аркадьев) к пункту М (Маслов). Тем более важно отдать себе в этом отчет, что футбол наш с излишком поколесил по проселкам подражательности, надолго застревал в ко­лдобинах старомодности. Пока эти два крупных трене­ра работали среди остальных, окружающие, как это часто бывает, отдавая им должное, не умели оценить, нет, не медали ими завоеванные, а их предвидение. И оба они нарывались на непонимание и иронию.

Ничего этого тогда я сказать бы не смог, должны были пройти годы, требовалось повидать футбол восьмидесятых годов, чтобы различить в нем мысль Аркадьева и интуицию Маслова. Но и тогда от иг­ровых преобразований Маслова исходило притяжение, интриговали они даже своей спорностью, своим несов­падением с привычными представлениями о «красивом футболе».

Вот и не упускал я случая его послушать. В Москве, когда он приезжал, времени не находилось, а в Киеве мы наговаривались вволю. После этих разговоров и посмотрев динамовцев в деле, я уезжал домой, чтобы продолжать размышлять о вечно собой недовольной футбольной игре. И помнились слова Маслова: «Если в очередном чемпионате ничего новенького не приду­маешь, считай — год пропал».

Из той поры запечатлелся матч киевского «Дина­мо» с шотландским «Селтиком» в октябре шестьдесят седьмого. Шотландцы были хранителями Кубка ев­ропейских чемпионов и с киевлянами встречались уже в следующем турнире. То был второй матч, в Глазго динамовцы выиграли 2:1. В Киеве я оказался проез­дом, писать не надо, хотелось сопоставить игру луч­шего клуба Европы с игрой динамовцев. Сложная получилась встреча, все висело на волоске. Необходи­мую ничью киевляне отвоевали. А в итоге — равенст­во. Ровным счетом ничего такого не предложили шот­ландцы, что могло показаться необычным. Бывает ведь, результат в нашу пользу, а мы, остыв, признаем­ся: «Все-таки те были получше». Здесь ни за что нельзя было зацепиться, самый придирчивый глаз не обнару­жил бы перевеса приезжей команды. Был матч, в кото­ром противники показали футбол именно этого, ше­стьдесят седьмого года, полностью совпадавший с те­ми образцами, которые завещал недавний чемпионат мира. С легкой душой уезжал я из Киева: приятно было убедиться, что наш лучший клуб «как денди лондонский одет». А ведь на двух предыдущих чемпи­онатах мира, в Чили и Англии, футбол наш носил костюмчик, вышедший из моды, пусть и из доброт­ного материала.

Возможно, молодому читателю покажется преуве­личением внимание к тактике. Из песни слова не выки­нешь: футбол менялся ускоренно, наши команды не поспевали, тогда это была злоба дня. Сейчас вопросы эти не нависают, не грозят, в восьмидесятых годах и наша сборная, и ведущие клубы влились в поток мирового футбола и чувствуют себя в нем непринуж­денно. Сейчас исследуются варианты тактики, что, на­до полагать, будет вечно. А в шестидесятые годы напряженно обсуждалось, как в целом строить игру.

Журналистская ли забота вторгаться в заалтарные тайны игры? Людей дипломированных, с полевым и скамеечным опытом хоть пруд пруди, им бы и карты в руки. Мы их и тащили в те годы на страницы, предоставляли трибуну. Разноголосица страшная, мне­ния диаметрально, воинственно противоположные. Хочешь не хочешь, а приходилось и нам, репортерам, склоняться над макетом поля. И мы тоже плутали, отрезали, семь раз не отмерив. Не так просто было разгадать своевольную логику футбола, пожертвовать устоявшимися удобными представлениями, напомина­вшими о прошлых успехах, ради смутно, зыбко маячи­вшего вдалеке нового, ради идей, носившихся в воз­духе. Ими легче легкого было пренебречь (и пренеб­регали), их можно было не понять (и не понимали). Маслов не пренебрег, понял, опустил носившиеся в воздухе идеи на зеленую арену, поверил в них и от­стаивал как на поле, так и в словесных схватках. Тем и знамениты сезоны конца шестидесятых.