Обольщение
Шрифт:
Отведя глаза от книги, она взглянула на ювелирную шкатулку на туалетном столике. В ней больше не было черного кольца, но при каждом взгляде на нее она вспоминала о перстне и сожалела, что планы поиска соблазнителя Амелии расстроились.
Потом она погладила себя по все еще плоскому животу и поежилась. Да, теперь она не имеет права посвятить себя мести. Она никогда не позволила бы Джулиану рисковать своей жизнью из-за того, что она хочет кому-то отомстить. Он отец ее ребенка, и она совершенно потеряла голову от любви к нему. Но даже если бы в дело не вмешалась любовь, Софи ни за что не позволила бы кому-либо рисковать собой ради защиты ее чести.
В глубине души Софи удивлялась, как легко она отказалась от своей цели. Временами она негодовала и горевала, но не злилась, как раньше. И как ни странно, ощущала облегчение. Да, без сомнения, события развиваются столь стремительно, что задача отомстить за Амелию опять отошла на второй план. Но в глубине души она мечтала уделить тому новому, что появилось в ее жизни, все свое внимание.
«У меня ребенок от Джулиана».
Как же трудно было в это поверить, но с каждым днем ее предположение все более подтверждалось. Джулиан хотел этого ребенка, говорила она себе с надеждой. И возможно, его рождение поможет укрепить их узы, которые, как она иногда думала про себя, уже возникли.
Софи беспокойно ходила по комнате. Ее взгляд упал на кровать, и она сказала себе, что надо лечь спать, но потом вспомнила о комнате внизу, куда собиралась переехать.
Софи решительно взяла со стола свечу и направилась через темный холл в спальню, некогда принадлежавшую Элизабет. Она уже побывала там и нашла комнату неприятной. В ее обстановке ощущалась откровенная чувственность, что на вкус Софи было непристойно.
Во всем было заметно пристрастие хозяйки к китайским вещам, но в то же время интерьер выходил за рамки стиля, и спальня являла собой царство сонного, пьянящего, подавляющего эротизма. Когда Софи впервые заглянула сюда, она подумала, что в будуаре вечно царит ночь. Здесь ощущалось нечто странное и нездоровое. Они с миссис Ашкетл не стали задерживаться в спальне.
Сейчас, со свечой в руке, Софи открыла дверь, уже зная, чего ждать от комнаты. И тем не менее бывшая спальня Элизабет произвела такое же впечатление, как и в первый раз. Тяжелые бархатные занавеси скрывали любой свет, даже лунный.
На черно-зеленой лакированной мебели были изображены какие-то экзотические радужные драконы. Нарисованные на мебели создания казались ей похожими на извивающихся змей. Кровать с бесчисленными подушками чудовищно задрапирована, а резные ножки были оформлены в виде звериных лап. Стены оклеены темными обоями.
Эту комнату человек типа лорда Байрона, склонный к чувственной мелодраме, нашел бы волнующей, подумала Софи. Но Джулиан, вероятнее всего, испытывал здесь неловкость и неприязнь. .Дракон, казалось, зарычал в свете свечи, когда Софи подошла к высокому лакированному комоду. Огненные, зловещего вида цветы украшали стоящий неподалеку стол.
Софи передернуло от этой безвкусицы, и она попыталась представить себе спальню после переделки.
В первую очередь она заменит мебель и портьеры. И всего несколько вещей оставит из нынешних.
Да, Джулиану не могла понравиться спальня первой жены. Не в его вкусе. Он предпочитал, как уже поняла Софи, строгий элегантный классический стиль. Хотя, впрочем, это же не его комната. Здесь был храм страсти Элизабет. Место, где она свила шелковую паутину, в которую завлекала мужчин.
С нездоровым любопытством Софи ходила по комнате, открывала ящички и двери шкафов. Ничего личного не осталось. Джулиан, вероятно, приказал выбросить все, прежде чем запереть ее в последний раз.
Потом Софи открыла самый маленький ящичек и нашла там небольшую книжицу в переплете. Она, испытывая неловкость, с сомнением рассматривала ее, прежде чем решилась открыть. Это был дневник Элизабет. Софи не могла удержаться. Она поставила свечу на стол и принялась читать.
Через два часа она уже знала, почему Элизабет оказалась в ночь своей смерти у пруда.
— Она приходила к тебе в ту ночь, да, Бесс? — спросила Софи, садясь на маленькую скамейку перед крытым соломой домиком старушки, не поднимая глаз от пучка трав, которые сортировала.
Бесс глубоко вздохнула, и ее глаза превратились в щелочки на морщинистом лице.
— Так ты все знаешь? Да, она, бедная, пришла ко мне. Она была в ту ночь не в себе. А как ты узнала?
— Я нашла в ее комнате дневник.
— Да, какая глупая. — Бесс покачала головой. — Придумывают же некоторые леди заводить эти свои дневники. А это опасно. Ты, надеюсь, не пишешь?
— Нет, — улыбнулась Софи. — Я не веду дневник. Иногда делаю заметки о том, что читаю. Не больше.
— Я уже много лет твержу, что ничего нет хорошего в том, что люди научились читать и писать. Настоящие знания берутся не из книг. Надо как следует глядеть по сторонам да в себя самого. — Она энергично похлопала себя по груди, показывая, где у нее находится сердце.
— Может, это и правда. Но к несчастью, не у всех есть способности к этому, Бесс. У многих нет такой памяти, как у тебя. И для нас единственное, что остается, — читать и писать.
— Но это оказалось не так уж замечательно для первой графини. Не так ли? Она записала свои секреты, а теперь ты знаешь все.
— Может, Элизабет записывала, надеясь, что кто-то найдет и прочитает, — задумчиво проговорила Софи. — Возможно, она даже гордилась своими дурными поступками.
Бесс покачала головой:
— Да вряд ли, эта женщина ничем не могла себе помочь. Вполне вероятно то, что она специально записывала свои грехи, и эти записи были для нее как пиявки, которые высасывают яд из крови.
— Бог знает, был ли яд в ее крови, — сказала Софи, вспомнив записи — то ликующие, то мстительные, то полные трагизма. — Мы никогда уже не узнаем этого. — Софи помолчала, продолжая раскладывать травы по маленьким кучкам.
Позднее заходящее солнце грело плечи, и запах от деревянного домика Бесс шел сладкий и успокаивающий. Особенно приятный после Лондона.