Оборона Дурацкого Брода
Шрифт:
Дозорные вскоре приволокли к нам нескольких мужчин, женщин и детей. Женщины ударились в совершенно бестолковую перебранку с солдатами, отказывались подчиняться приказам и вообще принимали все происходящее куда менее стоически, чем их мужчины. Это показалось мне подходящей возможностью блеснуть тем, чему я научился во время краткой подготовки, когда служил адъютантом. Я постарался вести себя с дамами предельно тактично и обходительно, повторяя единственные слова утешения, которые знал по-голландски: «Wacht een beetje» — «Al zal rech kom» [12] , но без толку. Их, похоже, вообще не учили ценить хорошее обхождение. Я с сожалением повернулся к главному сержанту, по-командирски подмигнул и, увидев, как он уважительно повел веком в ответ, громко спросил:
12
Искаж.
— Главный сержант?
— Да, сэр?
— Каким, на твой взгляд, способом лучше всего можно поджечь ферму?
— Ну, сэр, кто-то предпочитает начать с усыпанной соломой кровати, а мне кажется, если ту пианину в углу полить керосином, тоже отлично выйдет.
Карта 5
Больше ничего не понадобилось: такое обхождение дамы вполне поняли и проблем в дальнейшем не доставляли.
Голландцев и каффиров тут же отрядили копать укрытия для себя, женщин и детей. Последних мы собрали вместе и поместили в небольшой ложбине недалеко от траншеи — детей следовало было разместить в действительно глубоком укрытии, во-первых, чтобы они были в безопасности, а во-вторых, чтобы они не принялись махать и привлекать внимание противника. Оказавшаяся очень кстати ложбина сэкономила нам массу усилий, поскольку ее потребовалось только немного углубить и придать подходящую форму.
Все копали с большой охотой, и к ночи укрытия для женщин и детей, для пленников-мужчин, траншея для солдат были практически готовы. Сторожевые посты и часовых я расставил так же, как в предыдущем сне и, убедившись, что все сделано как надо (и что женщинам предоставили тенты и одеяла, чтобы укрыться), я с заслуженным ощущением безопасности отправился спать.
С рассветом, поскольку никаких признаков врага поблизости не было, мы продолжили доводить траншею до ума, изменяя по необходимости глубину и внутреннее устройство так, чтобы каждому из солдат она подходила по росту. В итоге у нас получилась отличная аккуратная траншея — «словно маминой рукой сделанная». Как заметил один из призванных из запаса бойцов, глядя на свежую красную землю посреди желтого вельда, сюда бы еще бордюрчик из устричных раковин или бутылок из-под имбирного пива, и будет точь-в-точь как маленькая грядка брокколи у него дома. За этими важными разговорами и завтраком пролетела пара часов, когда, точно так же, как в предыдущем сне, мне сообщили о приближающейся с севера колонне. Она продвигалась таким же образом, но только ее, конечно же, никто у фермы не встретил. Ах, какой же я молодец, подумал я и улыбнулся сидящим в яме голландкам — которые в ответ злобно на меня посмотрели и даже (ш-ш-ш!) плюнули!
Передовой отряд противника приблизился, осторожно глядя вокруг и крадучись двигаясь к ферме. Похоже, они ничего не подозревали, и я задумался, не удивить ли их, не догадывающихся о нашем присутствии, залпом в упор, а затем разрядить магазины в самую толпу — но тут вдруг один человек остановился, а остальные его окружили. Они в это время были где-то в 1800 метрах от нас, примерно возле края Инцидентамбы. Они явно что-то заметили и почуяли опасность, поскольку между ними произошло короткое совещание с жестикуляцией. После этого один человек поскакал к главным силам, которые со своими фургонами и прочим ушли за Инцидентамбу. Несколько человек, включая одного на белом коне, двинулись в непонятном направлении на запад — цель этого маневра я разобрать не мог. С собой они, кажется, захватили какую-то повозку. Передовой отряд разделился так же, как я уже описывал. Все они по-прежнему были на большом расстоянии, и нам оставалось только ждать.
Очень скоро с вершины Инцидентамбы раздался пушечный «бум», и неподалеку от нас разорвался шрапнельный снаряд. За ним последовали второй и третий, после чего буры пристрелялись и снаряды начали рваться прямо над нами; мы, однако, уютно устроились, прижавшись к земле, в своей чудесной глубокой траншее. Мои солдаты были в бодром расположении духа, и бесполезная растрата врагом ценных шрапнельных снарядов их немало повеселила. Как заметил один солдат, «хорошо сидим, как тараканы в щелке». Расстреляв множество снарядов, противник достиг лишь того, что двоих ранило в ноги.
Спустя некоторое время пушки прекратили стрелять, и мы тут же заняли позиции за бруствером, готовые отразить атаку — но не увидели ни одного бура, хотя в воздухе тотчас засвистели пули. Почти все
Где-то через четверть часа наши потери составили пять человек, которым попали в голову, самую открытую часть. Высунуть голову из-за бруствера оказалось смертельно опасно, как это было и в тот раз, когда мы пытались стрелять с близкого расстояния по замаскированному противнику. Я видел, как двое бедолаг пытались соорудить жалкое подобие карточного домика из камней и кусков термитника и стрелять оттуда. Конструкция бросалась в глаза не хуже, чем если бы на бруствере торчала дымовая труба, и выстрелы буров стерли ее в порошок прежде, чем солдаты успели хоть что-то сделать — но до того я еще успел, взглянув на нее, сообразить, чем именно мы могли бы поправить ситуацию. Конечно же, на такой случай нам нужны были покрытые бойницы — и как всегда, я оказался крепок задним умом, поскольку теперь, даже не будь мы заняты стрельбой, соорудить их не было никакой возможности. Неожиданно шум выстрелов стал заметно интенсивнее, но среди всего чавканья пуль, врезающихся в землю вокруг нас, нелегко было определить, с какого направления началась эта новая стрельба. К этому времени мои люди все чаще и чаще начали падать, бросая стрельбу, и мне приходилось кричать на них, чтобы не сбавляли огня — и тут я заметил, как пуля ударила в нашу сторону бруствера.
Все стало ясно. Враг, очевидно, пробрался по глубокой лощине-донга у нас за спиной — на которую я не обращал внимания, поскольку она была в тылу — и теперь палил нам, стоящим у бруствера, в затылок.
Должно быть, подумал я, это и называется «ударить в тыл». И так оно и было.
Пока я разобрался, что происходит, буры положили еще дюжину человек. Я приказал всем укрыться и высовываться только на секунду, чтобы выстрелить вперед или назад — но с атаковавшими с тыла мы могли сделать не больше, чем с фронта. Все было то же самое — мы не видели ни одного бура. В этот момент двое наших солдат с Обережного холма кинулись бегом к нашей траншее, а буры открыли по ним ураганный огонь, и пули взметали на их пути один столбик пыли за другим. Одного беднягу расстреляли, но второй сумел добежать до нашей траншеи и рухнуть вниз. Он тоже был тяжело ранен, но сумел собрать силы и сообщить, что кроме него и солдата, что бежал рядом, весь гарнизон Обережного холма убит или ранен, и буры постепенно движутся к вершине. Счастье-то какое.
Теперь огонь был таким плотным, что головы нельзя было поднять над землей, чтобы не схватить пулю. Прижавшись к земле и даже не пытаясь целиться, но лишь высовывая винтовку через край траншеи, чтобы выстрелить, мы короткое время обходились без потерь. Но передышка долго не продлилась, и вдруг солдаты в правой половине траншеи непостижимым образом стали валиться наземь, хотя они были хорошо защищены и никуда не высовывались. Мало-помалу я обнаружил причину. Несколько снайперов забрались на вершину Обережного холма и теперь стреляли вниз, прямо по правой половине нашей траншеи. Пули щелкали чаще и чаще, так что число стрелков явно росло.
А это, подумал я, должно быть то, что называется «продольным огнем с фланга» [13] .
И так оно и было.
Без малейшего приказа, на чистом инстинкте мы все бросили правую половину траншеи и сгрудились в левой, которая, к нашему большому счастью, не могла быть обстреляна продольным огнем ни откуда бы то ни было с южной стороны реки, ни с севера благодаря рельефу местности — если продлить эту линию, то в вельде на северном берегу еще километра на три не было позиции выше нашей, а это превосходило дальнобойность вражеских винтовок.
13
Продольный, или анфиладный огонь — огонь, при котором выстрелы направлены параллельно фронту противника.
Хоть мы и сгрудились там, беспомощные, словно крысы в ловушке, но немного утешала та мысль, что противнику нечего с нами сделать, кроме как броситься врукопашную. Мы примкнули штыки и мрачно ждали. Если буры нападут, то у нас штыки есть, а у них нет, и в этой свалке мы дорого продадим свои жизни.
Увы! Я снова был обманут. Холодной стали шанса не представилось — вместо этого мы услышали далеко вдали, в вельде к северу, будто кто-то барабанит по жестяному подносу, и стайка маленьких снарядов впилась в землю неподалеку от траншеи; два из них при этом разорвались. За пределами дальнобойности винтовок, там, посреди открытого вельда на севере я увидел отряд буров, белого коня и машину на колесах… И тогда я все понял. Но как они умудрились так точно выбрать позицию, чтобы накрыть нашу траншею продольным огнем, еще до того, как вообще узнали, где мы?