Оборот второй. И пришел творец
Шрифт:
— Кто — я?! — возмутился я. — С чего ты взял? Какой я тебе Семёнов? Ты Семёновых вообще видел когда-нибудь?
— Двадцать три года, рост сто восемьдесят два, глаза зелёные, волосы русые, — объяснил парень. — Особая примета — неко-тян с сиреневыми волосами.
На словах «особая примета» я на всякий случай выхватил меч. Получилось, кстати, довольно лихо — успел, оказывается, насобачиться.
А «примета» рядом со мной гневно вздёрнула уши и распушила хвост:
— Как ты меня назвал?!
— Ошибся,
Я понятия не имел, что это за персонаж, откуда он знает мою фамилию и что ему надо. Но откровенничать с кем попало точно не собирался.
Меч у меня в руках парня совершенно не впечатлил, с тем же успехом я мог бы веер достать.
— Вторая особая примета — врёт без остановки, — закончил он.
Удовлетворённо выдохнул, как будто завершил нудную утомительную работу, сунул руку под куртку и вытащил маленький пистолетик. Крошечный такой, словно не настоящий, а…
— Бежим! — гаркнул я Фионе раньше, чем додумал.
Потому что вспомнил, что уже думал о таком пистолете, причём именно так — крошечный, словно игрушечный. И что случилось с Дианой, когда в нее из этой «пукалки» выстрелили, тоже вспомнил.
И мы с Фионой даже побежали.
Хотя это было, конечно, сущим идиотством, уж лучше бы я попробовал парню руку мечом отрубить, или с балкона сбросить — глядишь, чего и получилось бы. А убежать мы смогли на три шага максимум.
После этого я почувствовал укол в плечо и сделать четвёртый шаг уже не сумел. От плеча по всему телу мгновенно разлилось странное, ватное оцепенение. Ноги подкосились, я упал. Дальше не помню.
— Значит, точно не пиво, — восстановив ход событий, резюмировал я.
Сложно сказать, порадовала в данных обстоятельствах эта мысль или огорчила.
Куда ж меня занесло-то, блин? И, главное, зачем?
Я открыл глаза.
Лежу на полу, на какой-то подстилке, вроде тощего спортивного мата. Помещение тесное, унылое, свет идёт из трубки, опоясывающей его по периметру на уровне чуть выше, чем я достану вытянутой рукой — то есть, почти под потолком.
В углу дырка, забранная решёткой, из дырки воняет антисептиком. И вместо одной стены — решётка.
Круто, чё. Давненько я в тюрьме не сидел. Уже неделю, а может, и больше.
У Розалинды, кстати, покомфортнее было. Не воняло, койка удобная и охранник общительный. А здесь и словом перекинуться не с кем. Только голуби летят над нашей зоной…
Я с кряхтением поднялся, сел на мате.
Посидел. Неудобно.
Прислонился к стене. Тоже неудобно, стена твёрдая и холодная. Зато башка, кажется, проходит.
Осталось дождаться, пока совсем пройдёт — и можно, в общем-то, начинать орать что-нибудь свободолюбивое.
«Всех не пересажаете!» — например.
Или:
«Вся
Или:
«Но пасаран!» — не, это, кажется, не то. Надо подумать.
Пока я думал, кто-то где-то — заметив, должно быть, мое шевеление, — нажал какую-то кнопку. Или сбегал доложить, или голубя отправил по электронной почте — не знаю уж, как у них тут коммуникации осуществляются. Но из такого же полутёмного, как камера, коридора, отгороженного от меня решёткой, донеслись шаги.
По мере того, как человек приближался, в коридоре и в камере становилось всё светлее. Когда человек подошёл, я уже вполне ясно смог его разглядеть.
— Очнулись, Константин Дмитриевич? — отпирая решётку, дружелюбно осведомился абориген. — Как самочувствие? Голова не болит?
— А вы кто, доктор? — осведомился я.
— Вообще, надзиратель. Но если надо, и полечить могу. У нас тут по-простому, знаете ли. Сами лечим, сами калечим.
Надзиратель подмигнул и похлопал по висящей на боку дубинке, словно предлагая полюбоваться.
Я посмотрел. Едва не вздрогнул. Серьёзная вещь, ничего не скажешь. С шипами.
А надзиратель тем же дружелюбным тоном предложил:
— Наручники?
Будто официант в кафе: «Чай?.. Кофе?..»
— А что, можно отказаться?
— А почему нельзя? Если буянить не будешь, шагай так. Смысл мне казённый инвентарь изнашивать?
— А если пообещаю, что не буду, а сам буду? — заинтересовался я.
— Дубинкой по жопе получишь, — всё так же приятельски разъяснил надзиратель. — Ну и наручники сразу надену, само собой.
— А что, собственно, происходит? — опомнился я. Сложил руки на груди. — Где я нахожусь, вообще? И куда ты меня вести собрался?
— Тебя похитили, — просто объяснил надзиратель, — ты в камере. Пока. А пойдём мы с тобой на допрос. Куда тебя ещё вести-то?
— Давай, может, лучше в сауну, к девочкам? — предложил я. — Или на аттракционах покатаемся? Сто лет не катался.
Надзиратель кивнул:
— Тоже можно. Но пока — на допрос. А там уж как начальство решит, моё дело маленькое.
— Это оно меня похитило? — сдедуктировал я. — Начальство?
— Ага.
— А зачем?
— Вот, кабы ты тут не стоял и не препирался, уже там бы был! И всё бы знал.
— Ладно, пошли, — решил я.
Рассудив, что лучше уж «начальство», чем неопределенность — во-первых. А во-вторых, чуйка подсказывала, что к этому самому начальству меня по-любому отведут. Только, как вариант, слегка покалеченного. А может, и не слегка… Я покосился на дубинку. Уж это в мои планы точно не входило.
— Так, насчет наручников?.. — уточнил надзиратель.
— Обойдусь, — великодушно отказался я. — Оставь себе, сыну подаришь.
И вышел из камеры.