Оборотень
Шрифт:
Особенно мне это стало ясно, когда я узнал, во что выродился один мой выкормыш. Мякиш у него было погоняло. Ты о нем не слыхал. Варяг. О нем вообще мало кто слыхал за пределами моей зоны. Потому как я его сам породил и при себе держал. А когда у него конфликт с Бирюком вышел… тут я и, как говорится, прозрел. Ну, про Бирюка-то ты точно слышал. Был такой в шестидесятых смотрящий Ленинграда. Легендарный вор. Правильный вор. Но как я тебе уже сказал, в то время правильных воров становилось все меньше. Их бандиты начали теснить – братва, как они себя стали чаще именовать. Вот и Бирюка местная братва подставила из-за мелочных разборок. Сначала бандиты пытались его по своим делам уломать, ничего не получилось, тогда они решили ему подставу
– Да что ты говоришь, Тимофей Егорович, – вырвалось у Варяга. Он отчетливо представил себе события двухлетней давности, когда его самого точно таким же макаром с легкой предательской руки Сашки Шрама повязали в Питере и, прокрутив через скорый суд, закинули на Северный Урал, в сучью зону к Александру Беспалому. Времена меняются, но нравы – не очень…
– А тебе, что ж, это в новинку? – прищурился старик. И, словно читая мысли Владислава, хитро улыбаясь, сказал:
– Сам-то ты как попал в наши края – уже позабыл, что ли?
– Выходит, все эти разговоры о старых правильных ворах – сказки для простаков? – произнес Варяг, не отвечая на вопрос.
– Нет, парень, все верно. Какие уж тут сказки – я ж тебе про правильных уже второй день толкую! – чуть не с обидой в голосе буркнул Тимофей Егорович. – Один Мулла чего стоит! Да ты послушай дальше про Бирюка – все поймешь…
Дело было в середине шестидесятых, уже при Брежневе. В Ленинграде только-только пристрелили главного пахана – Смоляного. Стасик Бирюков у него на общаке сидел. Формально смотрящим был, конечно, Смоляной, но Бирюк фактически всей кассой распоряжался. Смоляной ему доверял как самому себе. Но вот как гром среди ясного неба – кто-то грохнул Смоляного, и воры в законе начали срочно искать ему замену. Бирюка из всех ленинградских выделил Медведь – очень он к Стасику благоволил… Ценил его порядочность и деловитость.
За огромным, во всю стену, окном торопились по своим делам прохожие, текла неспешная река легковушек и грузовиков, автобусов и троллейбусов, то и дело тревожно голосили клаксоны. Но в безлюдном зале ресторана гостиницы «Националь» было спокойно и тихо. Бесшумными тенями двигались по залу официанты с высоко поднятыми над головой подносами. За столиком в углу ресторана расположились двое посетителей. Один из них был статный мужчина лет пятидесяти с красивой черной шевелюрой, подернутой снежной сединой на висках. На нем был дорогой импортный костюм, в котором он явно чувствовал себя привычно и комфортно. Второй с виду был постарше и попроще: пиджак фабрики «Большевичка», серый галстук с чересчур толстым узлом, да и манеры были куда проще, чем у его собеседника: скомканная салфетка лежала в стороне, и он время от времени вытирал губы тыльной стороной ладони. Зато замечательным было его лицо: темное, обветренное, изборожденное множеством морщин – лицо волевого, сильного человека, явно немало повидавшего в жизни. Стол был уставлен изысканными закусками: зернистая икра в хрустальной вазочке, перламутровая севрюга и лоснящаяся семга, розоватая буженина с тоненькой каемкой белого жирка, заливной говяжий язык. Посреди стола внушительно высился запотевший графин с водкой.
– Ну, давай, Егор Сергеевич, за удачу! – Обладатель пиджака от «Большевички» поднял наполненную до краев рюмку Его щеголеватый собеседник улыбнулся и звонко чокнулся:
– Давай, Георгий Иванович, тем более что удача нам с тобой не помешает.
Когда опорожненные рюмки были отставлены, Егор Сергеевич наклонился вперед и, понизив голос, заговорил:
– Я тут долго думал, Гера, и вот что надумал, хотя, наверное, тебе моя идея вряд ли сразу придется по нутру… Но ты не торопись, выслушай меня до конца, подумай хорошенько, а потом уж выскажись. Как ты сам понимаешь, наш дорогой Леонид Ильич совсем плох стал – не сегодня завтра окочурится. Уже сейчас идет невидимая война за трон… Вот я и подумал: а чего мы-то с тобой теряемся? Ты, Медведь, создал гигантскую мощную империю, которая невидимой тенью накрыла огромную территорию от Калининграда до Магадана, от Ленинграда до Красноярска. Эта империя – колоссальная транстерриториальная корпорация, и, чтобы управлять ею, старых традиционных воровских навыков уже недостаточно. Но самое главное – пришло новое поколение воров, которым дедовские воровские традиции давно уже не указ. И может быть, законным ворам старой закалки уже нет смысла бороться за чистоту воровского закона? Чтобы твоя империя росла и укреплялась, – нужны новые кадры воров. Потому что главная опасность для нас – это возникновение новой породы беспредельщиков. Вот кто по-настоящему опасен…
– И что же ты, Егор, предлагаешь? – очень серьезно спросил Медведь.
Он и сам давно уже озаботился той же идеей, о которой ему сейчас поведал Нестеренко. Егор Сергеевич был его старинный приятель и, можно сказать, интеллектуальный фундамент той грандиозной воровской империи, которую он, Медведь, начал строить еще в двадцатые годы в Соловецком лагере особого назначения. Там-то он и познакомился с политическим заключенным, академиком Нестеренко.
– Я предлагаю, – все так же тихо говорил Нестеренко, – найти молодого перспективного парня и сделать на него ставку. Он мог бы стать продолжателем нашего дела, а в перспективе – смотрящим всего Союза. Пройдет еще лет десять-пятнадцать – и ты уже не сможешь держать все под контролем. Нас с тобой ждет судьба Брежнева! Ты посмотри: он же живой труп, посмешище! Выживший из ума больной старик не может управлять таким грандиозным хозяйством, как у нас…
Медведь положил нож и вилку.
– Я согласен с тобой, Егор, тебе не надо меня долго агитировать. Я тоже об этом думаю. Но кого? Есть у меня на примете пара-тройка молодых. Здесь, в Москве, в Ленинграде, в Казани. Ты же понимаешь, такой человек должен обладать определенными качествами. А самое главное, чтобы на него можно было положиться как на самого себя.
– Я бы на твоем месте отобрал нескольких кандидатов, Гера.
Присмотрелся бы к ним, а потом начал готовить. Первым шагом могла бы стать их коронация на большом сходе. Второй шаг введение их в элиту. Им можно было бы даже разрешить сделать главную наколку.
– Парящих ангелов? – нахмурился Медведь. – Почетный знак принадлежности к нашему сообществу?
Именно, – кивнул Нестеренко. – Нового лидера впоследствии нужно полностью вывести из тени. Он должен порвать со старыми воровскими традициями и привычками, и стать самым обычным гражданином, о есть, конечно, не обычным, а выдающимся. Неплохо было бы двинуть его по научной или общественной линии, чтобы он стал известным деятелем. Может быть даже и на международной арене.
– Ну, это уже в твоих силах, – усмехнулся Медведь, – ты же у нас академик, экономист-международник…
– Я помогу, – твердо сказал Егор Сергеевич. – Главное, отобрать достойных людей.
– Мне рассказывали об одном молодом воре в Казани, – задумчиво почесал висок Медведь. – Щербатов его фамилия. Кличка Варяг. Из воровской семьи, в пятнадцать лет уже прописался в «малолетке», но главное не в этом.
Очень неглупый, толковый, у него отличная память, в общем, можно сказать, вундеркинд.
– А лет ему сколько, этому казанскому вундеркинду?
– Двадцать…
Егор Сергеевич покачал головой:
– Совсем зеленый. Нет, не годится. Ты к нему, Гера, пока присматривайся, но ему еще рановато. А кто у тебя в Ленинграде есть?
Медведь, видно вспомнив про своего ленинградского кандидата, ухмыльнулся:
– Сам я его не знаю, ни разу не встречал. Но верные люди отзываются о нем очень хорошо. Станислав Бирюков. Сильный, умный, упрямый, справедливый, честный. Хороший кадр. Кстати, имеет высшее образование.
– Да? – оживился Нестеренко. – Это очень кстати. Чем он занимался по жизни?