Оборотная сторона любви. История расставаний
Шрифт:
ВВЕДЕНИЕ. ОТ ОБЩЕСТВЕННОГО БЕСПОРЯДКА К СУМАТОХЕ ЧУВСТВ
В любви пленительно лишь ее начало. Неудивительно, что многие находят удовольствие в том, чтобы начинать вновь и вновь.
Прелесть новизны постепенно спадала, точно одежда, обнажая вечное однообразие страсти, у которой всегда одни и те же формы и один и тот же язык 1 .
1
Пер. Н. Любимова. – Примеч. пер.; далее примечания о переводчиках даются без особых пометок.
Казалось бы, о любви сказано уже всё. Но всё ли? Тема любовных побед исчерпывающим образом представлена в литературе и истории, в то время как разрыв отношений почти не привлекал
От века к веку место любви в иерархии ценностей меняется, как и слова для ее описания, и о том, как следует любить и почему любовь кончается, мы узнаем из романов и стихов. Так, переведенный с испанского «Амадис Галльский» был для Франции XVI века настольной книгой об искусстве любви: героическая любовь побеждает ссоры и расставания. Веком позже не меньшим успехом пользуются слезоточивые «Португальские письма»: обманутая любовь способна поколебать веру в ее цивилизаторскую роль и обещанное счастье. Сегодняшнее прославление беззаботного секса и сменяющих друг друга мимолетных отношений, похоже, освобождает любовь и ее окончание от налета трагизма, оставляя при этом горечь воспоминаний.
Разрыв любовных отношений – это почти всегда дело принудительное. Внезапный или постепенный, но, как правило, односторонний, он чаще всего представляет собой утрату доверия или призрачного взаимопонимания, оказывается столкновением чувств и интересов. В наши дни разрыву отношений не могут помешать ни юридические акты, ни общественное мнение: во Франции каждый второй брак оканчивается разводом. Неужели ставшее банальностью расставание перестало быть драмой? Расставание некогда любивших друг друга людей нередко сопровождается личностным или экзистенциальным кризисом, сопоставимым, по мнению психологов, с первым разлучением матери и ребенка: по словам психоаналитика Юлии Кристевой, любовь очаровывает, потому что она дает «космическое чувство удовлетворенного нарциссизма»; ничто не приносит большую боль, чем разрыв с любимым человеком. Произошел ли он по взаимному согласию или нет, крах отношений и уход партнера в буквальном смысле разрушают покинутого, социально и психологически.
На протяжении веков инициатива в разрыве отношений принадлежала мужчине. Нормы старого порядка и Гражданский кодекс 1804 года (кодекс Наполеона) предписывали замужней женщине послушание: мужчине позволялось искать любовь на стороне, тогда как женскую неверность следовало наказывать. Несмотря на первые завоевания феминисток конца XIX века, несмотря на упразднение различных дискриминирующих юридических положений, касающихся супружеской неверности, несмотря на обретенное в XX веке равноправие мужчин и женщин, разговоры о делах сердечных редко бывают беспристрастными. Равенство полов не оспаривается, но остается неполным: мужчины не зависят от биологических часов, тогда как женщины вынуждены быть соблазнительными и оставаться желанными, чтобы их свободы признали на деле. Мужчины могут быть предприимчивыми и заявлять о себе, женщинам же надлежит хранить верность скитающемуся по свету Одиссею, который, может быть, возвратится на Итаку, а может быть – нет. Цели и задачи у мужчин и женщин тоже разные. Если для мужчины разрыв отношений означает всего лишь смену курса, то для женщины любовь – это самореализация, выражающаяся в возможности завести детей. Угроза конца любви вошла в плоть и кровь женщин, они чувствуют свою уязвимость: разрыв отношений для них зачастую означает крах всей жизни; будучи брошенными, они опасаются, что не смогут вновь полюбить и быть любимыми.
Попытки включить эволюцию разрывов любовных отношений в историческое поле наталкиваются на множество препятствий. Как подступиться к эмоциям прошлого? Иррациональный взрыв любви, желаний, страстей – вещь настолько интимная, что не вписывается в хроники истории, не становится предметом изучения историков. Удается ли любовной страсти не подчиняться социальным нормам? Находится ли она вне исторического поля? Надо признать, что нормы, регулирующие жизнь в обществе, сумасшедшей любви предпочитают дружеский договор, основанный на стабильном совпадении интересов. Поэтому, желая подступиться к эмоциональным отношениям, мы воспользовались частными микроисториями, обратили внимание на историю чувств отдельно взятых людей. Пары, представленные на страницах этой книги, были выбраны потому, что они оставили правдивые свидетельства своей любви, письма и личные дневники, отметив таким образом институциональные или культурные изменения истории. Несмотря на то что репрезентативность выборки ограничена принадлежностью этих пар к привилегированным кругам общества, мы имеем возможность пересмотреть мифы и пролить свет на один из главных страхов нашего времени, а именно – на крах любви.
Важнейшие изменения в эмоциональной истории Франции затрагивают – в большей степени, чем внутренние переживания, – интеграцию пары в социальный, семейный, юридический порядок. Первые любовные коды возникли в обществе христианском, но еще не христианизированном; вожделение стало одним из смертных грехов, а супружеская верность была возведена в незыблемый принцип: христианский брак, моногамный и нерасторжимый, доктрина которого складывается в промежутке между XII и XVI веками, базируется на взаимном согласии двух индивидов, по образу любви Христа и его церкви. На деле же выбор супруга делается прагматичными отцами, руководствующимися не столько взаимной склонностью молодых людей, сколько имущественными интересами: муж и жена практически не существуют как «пара»; они лишь звенья в семье или клане. Церковь принимает в расчет слабые места системы: в некоторых крайних случаях (жестокое обращение или расточительство) с согласия церковного суда допускается раздельное проживание супругов,
Относительно матримониальных практик в Средние века мы имеем мало информации. Из документов, хранящихся в судебных архивах, известно, что разрыв отношений мог быть достаточно жестким: 1–2% преступлений в конце периода Средневековья были преступлениями на почве страсти и совершались супругами. Язык любви, в значительной мере заимствованный у Овидия, конечно, известен; его можно найти в легендах, эпопеях и романах, адресованных рыцарскому сословию. Легенда о Тристане и Изольде, беспрецедентно популярная в XII–XIII веках, обессмертила идею о фатальности страсти, которую символизировал магический любовный напиток. Эта образцовая любовь, вознесшаяся над всеми законами, отвечает тайному и необоримому стремлению к счастью, которое воплощено в образе вечных любовников; но любовь – это еще и неуловимый яд, который циркулирует в венах и разбивает сердца; ревность всегда где-то рядом. Пленяющая, тиранящая, разрушающая, любовь не считается с правилами жизни, принятыми в обществе, и рушит все преграды на своем пути; стыд – главная эмоция, которая сопровождает любовь, если возникает подозрение во лжи или измене; однако этот стыд никого не делает безукоризненно честным; разрыв первоначально – это прежде всего пощечина обществу, и только потом – глубоко интимные страдания: расставание – это оскорбление, наносимое чести клана или семьи.
Постепенно общество становится все более цивилизованным, светская жизнь освобождается от феодальной зависимости. Теоретики любви стремятся примирить страсть с внешней благопристойностью, желание – с уважением к его объекту; идеалом становятся галантность и благонравная любовь. Любовь в XVII веке подчинена другим страстям – честолюбию и желанию прославиться, воле и смелости, которые были престижны и обеспечивали человеку уважение к самому себе. Если случается разрыв отношений, он выглядит как жертва, принесенная на алтарь чести – или самолюбия. Перед лицом этого аристократического идеала, принятого при королевском дворе, суровая янсенистская мораль 2 акцентирует внимание на тщетности славы и жадном и ревнивом желании, присутствующих во всяких любовных отношениях, даже искренних, что связано с полнейшей греховностью человека; герои трагедий Расина, несмотря на все свои добродетели, уступают роковым страстям. Проявления малодушия, непреодолимая потребность в «развлечениях» и новизне – неотъемлемая часть человеческой натуры; как писал Паскаль в «Мыслях», «люди ненавидят друг друга, такова их природа»; любовь же хороша лишь в первые дни.
2
Янсенизм – религиозное движение в католической церкви XVII–XVIII веков, осужденное как ересь. Подчеркивало испорченную природу человека вследствие первородного греха. – Примеч. пер.
Нормы эмоциональной жизни практически не меняются до последней трети XVII века. Смерть Людовика XIV в 1715 году открывает более свободный новый век, одержимый идеей счастья, появляется новый взгляд на отношения в паре. Старый дискурс о героической любви постепенно исчезает, ему на смену приходит восхваление священных прав природы. Индивид открывает в себе бесконечное богатство чувств, и эта субъективная точка зрения дает имя новому понятию – «любовному чувству». В 1769 году переводчик Лоренса Стерна, английского писателя, автора маленьких смачных зарисовок о французском обществе, вводит во французский язык слово «сентиментальный»; сентиментальность входит в моду, и пятью годами позже Кармонтель 3 , писавший в форме «пословиц» легкие комедии для развлечения двора, высмеивал «сентименталов». Чувство, естественная склонность, понемногу становится гарантией личного выбора и счастливой личной жизни, основанной на взаимной любви. Руссо приветствует брак по любви: сердце, которое не обманешь, очищает природные инстинкты, «не следует за чувствами, а ведет их». «Слишком тугие узлы рвутся. Вот что случается с браком, когда его удерживают силой».
3
Кармонтель (настоящее имя Луи Каррожи, 1717–1806) – французский поэт, художник и архитектор, автор пьес в жанре популярных в его время драматических пословиц.
Чувства неразрывно связаны с тревогой: познать себя означает принять постоянные сердечные сомнения и ощутить свою уязвимость. Невозможность удовлетворить свои желания, столкнувшись с принятыми в обществе нормами, приводит юного Вертера, героя Гете, к самоубийству. По мнению историка Робера Мози 4 , в последней трети XVIII века мифология несчастья обгоняет счастье и возвещает романтическую революцию. Любовные страдания чувствительных натур – готовность принять судьбу, таить в себе неутихающую боль – возводятся ими в превосходную степень. Любовь – это не иллюзия: ее узы основательны, абсолютны, интимность, порождаемая ими, очень глубока, поэтому любовь постоянно находится под угрозой. Во многих книгах и брошюрах оплакиваются «тысячи несчастных супругов, мучающихся в неудачных семейных союзах, которые нет возможности расторгнуть». Если право на счастье относится к законам природы, то крах супружеских отношений не менее естественным образом должен повлечь за собой право на разрыв несчастливого союза, в котором нет любви.
4
Mauzi R. L’Id'ee du bonheur dans la litt'erature et la pens'ee francaise au XVIIIe si`ecle (1979).