Оборотни Его Величества
Шрифт:
Ирэн опустилась на табурет, прижав мешок к груди. Надо же, «парень». Словно никто не заметил, что у «парня» четыре лапы, крылья и хвост.
Волк все-таки – не терпеливый пес, готовый прощать снова, и снова, и снова.
А парень – тем более.
Глава 14
– Чу! – Заломив на затылок красно-зеленую шапку с бубенчиком, скоморох приложил к уху растопыренную ладонь. Окружившие помост люди сперва замолчали, затем один кашлянул, другой шикнул, третий хрюкнул, и пошло-поехало «бу-бу-бу». Надув разрумяненные щеки, сведя к переносице подведенные глаза и вычерненные брови, потешник вздернул указательный перст, призывая к тишине, но сработало с точностью до наоборот. Живое море шапок, платков,
Звякнул бубен, эхом притопнул каблук с подковкой. Жалейка вывела хитрый мотив, к ней присоединился рожок, барабан задал ритм, под восторженные аплодисменты публики подключилась гармоника – словом, Ярица началась.
Зима-зимушка, ясна барыня,Выйди, выйди к нам, государыня!Подхвативший зазыв бабий хор рассыпался по сцене колокольцами красных, синих, зеленых юбок, закружился двойками-тройками в угрожающей близости от края помоста, залюлюкал, заойкал-заохал наперекличку… Если бы государыня Ледяная Дева и впрямь решила побаловать народ вниманием и выйти, ей пришлось бы спасаться от раздухарившихся плясуний верхом на рослом скоморохе, заткнув уши.
Музыканты заиграли тише, бабы выстроились в две шеренги, притоптывая на месте, а потешник опять развернулся к ширме; нарисованный на ней дворец штормило, дверь ледяных хором перекатывалась комками, в прорези между створками показался чей-то зад, обтянутый штанами в бело-синюю полоску, и юркнул обратно.
Коли скука горче соли, выходи сейчас!Медом-пивом угостим, не ярись на нас!Вареники-бараночки,Пожалуй-ка в саночки!Саночки не замедлили с появлением – огромные, расписные, тройка белых горных козлов подтянула их к лестнице, укрытой алой ковровой дорожкой. «Скакуны» блеяли, трясли бородищами и бряцали бубенчиками на высеребренных закрученных винтом рогах, но в целом вели себя прилично. В отличие от кучера. Карлик гримасничал, строил «козу» из корявеньких пальцев, показывал язык и «длинный нос». Бабы вновь расплясались:
Добро, Зимушка, здравствуй, барыня,Ясноокая государыня!Скоморох и хор посторонились, освобождая дорогу. Через прорезную дверь на сцену вышла сама «ясноокая государыня» – бурая косолапая мать девятерых медвежат, по сезону сонная и ленивая, обряженная в бело-голубое платье с песцовой оторочкой по вороту и в кокошник, расшитый крашеным стеклярусом. Под лапы ее вели два добрых молодца в алых кафтанах и мурмолках, причем шапка правого имела весьма пожеванный вид. Похоже, актриса не впервой выступала на сцене, поскольку к публике была настроена снисходительно. Поддавшись общему восторгу, Алесса пронзительно засвистела в два пальца, потом опомнилась, обернулась, но Его Величество сделал вид, что ничего не заметил.
«Государыню Зимушку» усадили в сани, торжественно, с поклоном, вручили бочонок с надписью киноварью «Мед» и ватрушку сердечком, которая была мгновенно проглочена. Добрые молодцы расселись по бокам дамы. Не чинясь перед честным людом, медведица профессионально вдарила лапой по днищу, заткнув за пояс всех кабацких завсегдатаев разом. Толпа восхищенно вздохнула, кто-то ахнул: «Во дает!» А медведица и не так давала! Пристроив бочонок на коленях, отвесила добрым молодцам по лещу, совсем легонькому – головы не отвалились, только мурмолки на нос съехали. Народу понравилось. Тем временем кучер с залихватским гиканьем щелкнул кнутиком. Вот тут-то и возникла заминка: козлы налегли в дугу, поднажали, копыта забуксовали на месте…
Но сани как к снегу прикипели. Намертво.
«Зимушка», в пять глотков успевшая оприходовать бочонок, недовольно заворчала. Правильно, наврали с три короба, с ветерком да под водочку покатать обещались, а подсунули шиш и ватрушку в пол-укуса! Добрые молодцы, переглянувшись, бочком полезли из саней. Кнут щелкал по утрамбованному снегу вхолостую, красный от натуги карлик пыхтел. Люди замерли в ожидании кульминации.
И она не подкачала!
– Ай-ай-ай!!! – взвился над Радужной площадью сдвоенный мальчишеский визг.
Жадные взгляды очевидцев приковались к средних лет мужчине в коричневой мантии магистра земли, судя по всему, одному из магов, отвечавших за порядок на празднике. В обеих руках он сжимал по пунцовому уху, а их пары прикрывали, жалобно подвывая, собственно владельцы оных конечностей – два парня лет четырнадцати. На прохиндейских рожах была написана вселенская обида за испорченную шалость. Старший маг (а вероятно, и наставник оболтусов) выпустил левое ухо, прищелкнул пальцами и тут же перехватил за шиворот готового дать деру пацана. Освобожденные от заклинания полозья скользнули, как с толчка всем селом под горку, наддав «скакунам» под куцые хвосты. С дружным блеяньем рогатая тройка взлетела вместе с дугой. Кучер, потеряв шапку и вожжи, тоже опрокинулся назад и к восторгу публики обрядился в угодливо подставленный медведицей бочонок, пришедшийся аккурат на круглую голову. Добрые молодцы перевалились через спинку, не по-доброму матюгаясь. «Зимушка» – следом. Козлы, вернувшиеся с небес на грешную землю, задали стрекача, унося не менее красноречиво разоряющегося карлика. Зрители так и покатились, некоторые – в буквальном смысле. Рядом с Алессой сдержанно рассмеялись. Посмотрела – Его Величество. Ярини прикрывала рот ладонью, глаза блестели. Сама знахарка была на грани взрыва, но мужественно крепилась, когда обиженная медведица встала на дыбы и, обхватив лапами голову, нараскат запричитала. Молодцы поняли «стон» по-своему – крадучись поползли, по-пластунски спасаясь от гнева обманутой дамы. Она бы, может, на пинки не поскупилась, да вовремя вспомнила о посулах вареников-бараночек и, поведя носом, деловито потрусила к бабе с деревянным подносом, наполненным блинами. Баба, надо отдать ей должное, ни честь, ни поднос не уронила. Судя по сереющим губам, забормотала что-то вроде «Угощайся, матушка!».
Гуляющий народ повалился от хохота. Алесса поклонилась муфте. Отсмеявшись, развернулась к Виллю. Гвардеец внимательно изучал крыши, покусывая губу, чтобы не заржать. Ути-пути, какие мы серьезные! Даже император смеется, не стесняется!
Облако копьем пробил бледный луч солнца, набрав цвет и мощь, раздвинул прореху; поднявшийся ветер погнал тучи к горизонту, просветляя отчего-то взгрустнувшее небо. Стало как в ларце с бирюзовым гарнитуром – золото по морской отмели. И, кажется, океаном запахло.
Подобревшую (и потолстевшую!) актрису увели. Поверх зимнего пейзажа перекинули другое полотнище с изображением интерьера избы – печка, лавка, стол с парой колченогих табуретов, из-за рундука предательски подмигивает горлышко полуведерной бутыли с молочно-мутным содержимым. На помост вышли следующие лица: мужик (тощий бородатый лицедей в лаптях), жена мужика (выбритый лицедей в юбке, втрое шире и раза в полтора выше «супруга»), жрец (лицедей в рясе, габаритами помощнее обоих «селян» вместе – как только сцена держала!). Сюжет зависел от четвертого персонажа, им мог быть отставной солдат, градоправитель или даже сам государь-батюшка, но Алесса, хоть и любила подобные потешки, заметила приветливо машущего из толпы Володю с Симкой на плече и обернулась к императору: