Оборотни и вампиры
Шрифт:
Как услыхал я это, так уж и глаз сомкнуть не мог. И, как только рассвело, побежал
быстрей ограбленного шинкаря в дом нашего Гая. Когда поравнялся с местом, где окаменела одежда, вижу: кровь, и больше ничего. Пришел я домой: лежит мой солдат в постели, как бык, а врач лечит ему шею! Я понял, что он оборотень, и с тех пор куска хлеба съесть с ним не мог, хоть убейте меня. Всякий волен думать о моем рассказе что хочет, но да прогневаются на меня наши гении, если я соврал» (перевод Б. Ярхо).
Может ли быть, чтобы этот игривый роман или другие книги в том же роде, написанные только лишь для развлечения читателя, были восприняты демонологами буквально? И тем не менее вот как Боге, великий поставщик костра, бич ликант-ропов, передает приговор суда в Риоме:
«Здесь хорошо было бы прибавить историю, которая произошла в 1588 году в деревне, отстоящей примерно на два лье от Апшлона высоко в горах Оверни: один дворянин, сидя вечером у окна в своем замке, увидел знакомого охотника, который шел мимо, и попросил принести ему часть добычи. Охотник, продолжая свой путь по равнине, подвергся нападению огромного волка и выстрелил в него из аркебузы, однако не ранил, хотя это позволило ему приблизиться к волку и схватить его за уши; но, выбившись из сил, он, в конце концов, от волка отделался и, отступая, взял бывший при нем большой охотни-'чий нож, ударил им волка и отрубил у него одну лапу, которую после того, как волк убежал, спрятал в свою сумку для дичи; а потом отправился в тот замок, рядом с которым сражался с волком. Дворянин попросил охотника дать ему часть добычи, и тот, желая это сделать и думая, что достает из сумки лапу, вытащил руку с золотым кольцом на пальце; дворянин узнал кольцо, принадлежавшее его жене и, заподозрив неладное, отправился в кухню, где его жена грелась у огня, спрятав руку под передник, за который он потянул, и тогда увидел, что у нее отрезана кисть руки. Он приступил к ней с расспросами, но она сразу же, и даже прежде, чем ей была предъявлена рука, призналась, что именно она под видом волка напала на охотника; она впоследствии была сожжена в Риоме» («Трактат о колдунах»).
Этот дворянин рад был найти предлог, позволивший ему отправить жену на костер; случалось и обратное, когда женщины, которым припала охота к любовным приключениям, искали случая наказать мужа. Доказательством тому может служить «Le Lai de Bisclavret» Марии Французской (Marie de France), жившей в XII веке: бретонский барон пропадал на три дня каждую неделю, в эти дни, он, раздевшись донага, превращался в волка и жил разбоем. Жена выспросила у него, где он прячет одежду, и послала любовника ее украсть. Король случайно поймал барона во время охоты, но тот все-таки сумел отомстить неверной, откусив ей нос. Процитированный выше рассказ о приключении апшлонского дворянина, происходивший из такого замечательного, не допускающего сомнений источника, как «Трактат о колдунах», перекочевал оттуда во множество трудов. В одной только Европе можно было бы вспомнить немало других историй о волках-оборотнях, которых следовало убить, дабы оградить от них род человеческий. Мы могли бы, кроме того, упомянуть о жабах и суках (Гуаччиус), о котах и кошках, которые нападали на прохожих и на постояльцев гостиниц; избитые, они вновь принимали человеческий облик, и тогда у них на теле обнаруживались следы побоев, раны и даже увечья (Боге, Креспе, Реми).
В одной из епархий Аргентины, как пишет Вальдерама, «три девицы-ведьмы напали в кошачьем обличье на крестьянина, который рубил лес, и он, защищаясь, сильно их поранил; за это его вскоре арестовали, и он в свое оправдание указал, что ранил не женщин, но трех кошек, которые в то же время были злыми духами и напали на него, желая убить; таким образом обнаружилось присутствие дьявольских чар» («Всемирная история» — «Histoire generale du monde». Париж, 1619).
Подобные явления встречались и в Китае, где люди превращались в тигров, и в Японии, где один самурай, поставив капкан на лису Кицуне, вскоре после этого увидел свою любовницу с отрезанной рукой. В старину японцы нисколько не боялись барсуков и лис-оборотней. Эманации или символы сельских божеств, они услаждали женщин, заблудившихся в сосновом бору или затерявшихся среди рассеянных камней некрополя. Томные и беспечные, девушки отдавались мощному натиску оборотней и стремились в их объятия так страстно, что некоторые юноши даже надевали звериную маску, чтобы наверняка добиться благосклонности.
Зато народы Сулавеси (Индонезия) оборотней боятся, и в племенах тораджа рассказывают о них ужасные истории: «Говорят, будто однажды волк-оборотень пришел в обличье человека к дому своего соседа, оставив свое настоящее тело спящим, как обычно, дома; он тихонько позвал жену соседа и назначил ей свидание на следующий день на табачной плантации. Но муж не спал и все слышал; однако он ничего никому не сказал. Назавтра в деревне выдался хлопотливый день: надо было накрыть крышей новый дом, и все мужчины пришли пособить; среди них, конечно, был и оборотень, я хочу сказать, его человеческое «я»; он стоял на крыше и работал так же усердно, как другие. Но женщина отправилась на табачную плантацию, а муж тайно последовал за ней, пробираясь сквозь заросли. Когда они пришли на плантацию, этот человек увидел, как оборотень направился к его жене, бросился на него и ударил палкой. В одно мгновение оборотень превратился в листок; но человек оказался проворным и ловким, он схватил этот листок, бросил в полый стебель бамбука, в котором хранил свой табак, и накрепко закрыл. Потом он вернулся в деревню вместе с женой и с оборотнем, заключенным в стебле бамбука. Он увидел, что человеческое тело оборотня по-прежнему стоит на крыше и работает вместе с другими. Он бросил бамбук в огонь. Тогда оборотень-человек, смотревший с крыши, сказал: «Не делай этого». Человек вытащил стебель бамбука из огня, но немного погодя снова его туда положил; и снова оборотень-человек крикнул с крыши: «Не делай этого». Но на этот раз тот оставил бамбук в огне и, когда дерево вспыхнуло, оборотень в человеческом облике замертво упал с крыши» (Дж.Дж.Фрэзер. «Легендарная сокровищница Человечества», Париж,
1925).
На Берегу Слоновой Кости точно такой же страх внушают гиены и пантеры-оборотни, и их безжалостно истребляют. В журнале «Антропология» М.Турно (Tourneaux) приводит довольно правдоподобную историю, случившуюся в 1907 году:
«Однажды мальчики, взобравшись, как обычно, на дерево, в роли живых пугал охраняли поле от налетов птиц и набегов обезьян. Вдруг они увидели, что к ним приближается знакомая им старуха, почти совсем слепая. Она их не заметила и, остановившись неподалеку, сбросила с себя всю одежду, даже набедренную повязку, спрятала все это в кустах и у них на глазах превратилась в пантеру и убежала на другое поле, откуда вскоре донеслись крики маленьких сторожей. Наши мальчики сразу соскочили с дерева, схватили оставленную старухой одежду и с этими вещественными доказательствами в руках поспешили в деревню, чтобы рассказать об увиденном. Ведьму стали искать, но весь день не могли найти. Однако вечером ее заметили, когда она пыталась пробраться в свою хижину; ее нагота служила бесспорным доказательством правдивости ее обличителей, и ведьму убили»*.
Эти ведьмы, которые особенно часто встречаются в суданской части Берега Слоновой Кости, умеют больше, чем наши ренессансные вурдалаки. Они могут не только сами превращаться в хищных зверей, но и превращать своих врагов в безобидных животных, и тогда или с легкостью убивают их сами, или заставляют подставиться под выстрел меткого охотника.
Наконец, в древней Мексике, как и в древнем Египте, и у индейцев Северной Америки, многие племена определяли ребенку «нагуаля» — покровительствующее или тотемическое животное, которое должно было охранять его от нападений людоедов и хищных зверей. Эта суеверная преданность, своеобразный наступательный и оборонительный союз сближает нагуализм с ликан-тропией и порчей — в том смысле, что вред, причиненный животному, передается и человеку. В доказательство можно привести хотя бы отрывок из «Географического описания провинции Санто-Доминго» преподобного отца Боргоа:
«Огромный крокодил напал на преподобного отца Диего, когда тот ехал верхом вдоль берега озера. Этот священник, человек достаточно сильный и ловкий для того, чтобы сразу высвободиться, пришпорил коня и, замахнувшись, ударил крокодила своим посохом, окованным железом, но чудовище попыталось утащить его на дно озера. Конь стал лягаться и немало помог миссионеру в этом необычном поединке. Вскоре священник смог продолжить путь, бросив на берегу крокодила, которого считал мертвым.
Но первой же новостью, какую услышал отец Диего, вернувшись в резиденцию миссии, было известие о том, что молодой индеец, которого он сурово наказал за несколько дней до происшествия, умирает по необъяснимой причине... При осмотре у индейца нашли такие же раны, какие получил его нагуаль. Юноша от них умер, и в то же время крокодил, лежавший на берегу, испустил дух».
Только не думайте, будто все только что упомянутые нами сказки принадлежат исключительно древним цивилизациям и отжившим нравам. Волки-оборотни продолжают вести свою суровую жизнь, и Клод Сеньоль, к примеру, указывает в своем «Фольклоре Юрпуа» (Hurepoix), изданном в 1937 году, что в двух шагах от Парижа, в Фонтене, Брейе, Ларди, по-прежнему верят в реальную возможность превращения в животное. В 1920 году священнику прихода Селль-сюр-Шер (Луар-и-Шер) показалось, что его, когда он нес святые дары умирающему, преследовал ликантроп. Пятью годами позже жители Гут-тенгейма (Нижний Рейн) оправдали сельского полицейского, обвиненного в убийстве ребенка, который превратился в волка. Доктора Кабанес и Насс также рассказывали в самом начале века историю, от какой не отказались бы и Боге или де Ланкр и в которой явственно видна та же
травматическая тема: «Одна старушка, занимаясь стиркой, — пишет Ж.Вюйе (G.Vuillier), — внезапно услышала грохот, доносившийся из дымохода, и почти сразу же оттуда вывалились с полдюжины разноцветных кошек.
«Погрейтесь, киски», —ласково сказала им старушка. Кошки не заставили себя упрашивать и, устроившись поближе к огню, довольно замурлыкали. В это время зашла соседка. Усомнившись в подлинности кисок, она решила проверить, действительно ли они кошки или же колдуны, и плеснула в них кипятком. Киски с воем убежали. Но самое удивительное случилось потом. На следующий день стало известно, что пять или шесть деревенских озорников не могут показаться на людях из-за ожогов по всему телу. Так все узнали, что это они накануне превратились в кошек» («Яды и чары», Париж, Плон, 1903).