Оборотни
Шрифт:
Здесь спертый, затхлый воздух. Стены, наверное, сырые под войлоком, и тот начал гнить. Скоро нам придется заменить его. Попытаюсь сделать так, чтобы в клетке можно было чувствовать себя лучше. В некоторых местах войлок порван, и его куски валяются на полу. Обивочная материя прочная, толстая и добротная, так что понятно, что мои… его… когти, должно быть, очень мощные и острые. Они вонзаются в эту обивку точно нож в масло. Интересно, а я хоть раз сломал ноготь, разрывая эти стены? Надо бы посмотреть в порванных местах. Это будет доказательством того, что перевоплощение действительно происходит. Потом посмотрю; скорее всего, найду что-нибудь. Я знаю, какая страшная ярость заставляет это существо бросаться на эти стены, какой невероятной силой оно обладает, и кажется, что даже эти крепкие
Ох уж эти страшные когти! Я вздрагиваю при одной мысли о них, о том, как они торчат из поджатых, скрюченных пальцев, как рвут и раздирают крепкую обивку… а что они могут сделать с телом! Подумать только, что они могут сделать с горлом человека! Я начинаю дрожать с головы до ног, когда представляю себе эти картины. Я почти чувствую, каково это — вонзить когти в чье-то горло, и это чувство вызывает у меня тошноту. Но оно не уходит, настойчиво преследуя меня. И я вижу, как эти пальцы приближаются, вспарывают белую кожу маленькими полосками, раздвигают их и погружаются в трепещущую, пульсирующую глотку. Я вижу, как когти исчезают, сами пальцы погружаются внутрь, чувствую горячую кровь, брызгающую мне в лицо. Я пробую горячую, соленую кровь, вдыхаю ее запах, пока у меня не начинает кружиться голова и все уплывает. Остается лишь испуганное лицо, которое смотрит на меня снизу вверх. Я вижу, как это лицо меняется, слышу смерть, которая булькает в его горле, а мои клыки меж тем… пока я… пока мои клыки вонзаются в мягкое горло… совсем рядом… мягкая, горячая плоть, и клыки вонзаются в нее… и… разрывают…
4 июня
Я только что закончил чинить дневник. В тех местах, где он порвался, я вынужден был воспользоваться липкой лентой. Должно быть, я порвал его прошлой ночью во время приступа болезни. Не помню, как я сделал это. Не думаю, что это было намеренно, скорее всего в таком состоянии все, что находится под рукой, уничтожается в слепой ярости. Дневник не был целенаправленно разорван пополам или на четыре части, он просто попался под руку. Обложка разорвана на кусочки, но все страницы еще можно читать. Моя авторучка переломлена надвое, как веточка. Трудно представить себе такую необузданную энергию и силу. Я всегда был сильным человеком, всегда поддерживал хорошую форму путем упражнений и умеренности, но откуда появляется такая мощь после перевоплощения, не поддается моему пониманию. Наверное, все мышцы и мускулатура моего тела меняются, так что метаморфозы происходят и с сознанием, и с телом. Может, у нас не одно тело, а общая небольшая часть мозга, которая все запоминает. Это обнадеживает. Можно думать об этом существе как о существе самостоятельном. И вместе с тем у меня на теле остаются кровоподтеки и раны. Два тела не могут существовать одновременно. Это весьма затруднительно, это за пределами моего разумения, а я человек, мыслящий рационально, даже более рационально, чем большинство мужчин. Много ли нашлось бы мужчин, которые смогли бы противостоять этому существу, с которым борюсь я, и при этом сохранить здравый ум? А вот я горжусь этим. Я человек не тщеславный, но силой разума горжусь.
Я не писал о перевоплощении. Помню, я почувствовал, когда это началось, кажется, я в то время что-то записывал, но этой записи почему-то нет. Последние несколько строк небрежно нацарапаны, буквы слились, и вообще почерк на мой не похож. Наверное, это симптом. Я писал о том, какие сильные у этого существа руки, а потом, кажется, все кончилось на середине предложения. Как я себе представляю, мои пальцы начали сжиматься, пока я писал, этим и объясняется изменение почерка. А вот о перевоплощении ничего нет.
Вчерашнее перевоплощение отличалось от прежних. Не в том смысле, что оно было более впечатляющим, — просто это было что-то другое. Думаю, я достиг новой стадии своей болезни, и болезнь меняется… модифицируется, что ли.
Это существо начинает больше думать. Или я начинаю больше запоминать. Как бы там ни было, на сей раз я отчетливо запомнил некоторые мысли, а вместе с ними и впечатления. Помню это отчаяние, порывы, ненависть и еще помню обрывки смутных размышлений.
Но это и есть перемена в ходе болезни — появление мыслительной способности. Возможно, существо становится более нормальным, более похожим на человека. Возможно, я и то существо, которым я становлюсь, делаемся ближе друг другу. Но невозможно сказать, кто из нас движется к этому тесному союзу и то ли болезнь берет надо мной верх, то ли я начинаю излечиваться; не могу определить: это новое развитие — хорошо или плохо… Это вызывает у меня дрожь. Я начинаю обильно потеть, а под ложечкой сосет от страха.
Теперь я спокойнее. Я прилег на несколько минут. Я еще чувствую кровь и пену на губах, хотя и почистил зубы несколько раз. Минувшей ночью я прикусил губу. Она распухла и болит. Не могу избавиться от этого привкуса во рту, — наверное, он у меня в голове. Утром я проснулся и, сглотнув, испытал тошнотворное чувство. Я знал, что не смогу почистить зубы и прополоскать рот, пока не придет Хелен и не выпустит меня. Казалось, я ждал очень долго, хотя откуда мне знать. Время, похоже, не движется, пока оно заперто в этой клетке. Разумеется, время — это конкретная величина и оно соотносится с другими величинами, но, возможно, на него влияет моя болезнь. Было бы интересно измерить его, будь такая возможность.
Я уверен, что минувшей ночью это длилось дольше. Совершенно определенно. Возможно, это длилось дольше, потому что у меня осталось больше впечатлений и воспоминаний, но жена сказала, что, когда она постучала утром в обычное время, из клетки никто не ответил. Я всегда отвечаю, что все в порядке, прежде чем она откроет дверь, а в это утро я не ответил, как обычно. Она сказала, что слышала… какие-то звуки… но то был не ответ. Она говорила уклончиво и не сообщила мне, какие именно это были звуки.
Тогда Хелен вернулась наверх и выждала еще час. Представляю себе, как она, должно быть, волновалась и переживала все это время, думая о том, что могло произойти. Бедная женщина. Она так меня любит, но ничего-то не может понять. Она не знала об этой болезни, когда выходила за меня, и для нее это стало страшным ударом. Я благодарен ей за то, что она выдержала это испытание так мужественно. Наверное, она переживает и страдает не меньше, чем я, но по-своему, по-женски.
После того как прошел еще час, она спустилась вниз и снова постучала в дверь клетки. На этот раз я ответил, и она открыла дверь. Она открывала ее очень медленно, и я услышал, как она затаила дыхание, прежде чем заглянуть. Она, наверное, чуть с ума не сошла от страха за меня. Не думаю, чтобы она меня боялась.
Я не помню, когда она постучала в первый раз, и удивился, когда она рассказала мне об этом. У меня осталось смутное ощущение, будто я притаился за дверью, мышцы ног напряжены, руки вытянуты вперед, точно я жду, когда кто-то откроет мне дверь. Но оно очень смутное. Оно могло возникнуть и в любое другое время. Я знаю, что больше никогда так не буду ждать жену.
6 июня
Я очень разволновался, когда подумал о том, что на сей раз это продолжалось дольше, чем в прошлый раз. Дольше, пожалуй, чем когда-либо прежде. Я пытаюсь вспомнить в связи с этим историю своей болезни с самого начала, чтобы можно было проследить, как она прогрессирует и развивается. Я чувствую, что определенно грядет какое-то изменение, и надеюсь, это будет первым шагом к выздоровлению. До сих пор с каждым разом становилось лишь хуже и хуже.