Обоснование интуитивизма
Шрифт:
Лучшие образцы умозрения, именно прямой умозрительной индукции и косвенного умозрительного восприятия, встречаются при обосновании аксиом и постулатов312. Вывести их дедуктивным методом из каких-либо других истин нельзя, так как они имеют для этого слишком общий характер. Доказывать их путем ссылки на частные конкретные случаи, как это делается при обыкновенной прямой индукции, также нельзя, потому что конкретные, в особенности чувственные подробности мешают усмотрению истин столь общего характера. Поэтому тот, кто хочет привести другого человека к признанию такой истины, воздерживается от конкретных примеров, ставит ее перед чужим сознанием в абстрактной форме и лишь стремится растолковать ее, т.е. сделать понятною, и устранить все недоразумения, возникающие от того, что истинная связь явлений замаскировывается в конкретной действительности другими процессами. В результате такого растолковывания является непосредственное умственное усмотрение, умозрение, прослеживающее истину с полною очевидностью. Нередко это прослеживание имеет характер как бы умозрительного эксперимента, вскрывающего такие стороны действительности, которые в чувственном опыте не могут быть обнаружены, напр., то, что две прямые пересекаются не более, чем в одной точке, или то, что параллельные линии при продолжении до бесконечности не пересекаются. Даже такие положения, как закон причинности "все случающееся имеет причину", признаются нами во всей их строгой всеобщности только после того, как мы делаем попытку мысленно представить себе "событие вообще" как самочинное, самопроизвольно
В какой степени можно доверяться истинам, полученным этим путем, какие заблуждения легко могут промешаться к ним и каков критерий достоверности, руководящий признанием их, об этом речь будет в следующей главе, посвященной вопросу о последних основаниях знания.
VI. Eiooeoeaeci, eiaeaeaoaeenoe?aneee yiie?eci e ai?ei?eci e?eoe?aneie oeeinioee a eo ioiioaiee e oai?ee yeaiaioa?iuo iaoiaia ciaiey
Труднейший вопрос, подлежащий разрешению теории элементарных методов знания, состоит в том, как возникают общие необходимые суждения. Самый простой и ясный путь получения их есть путь косвенного метода, именно дедуктивное умозаключение. Но для того чтобы построить этим способом общее необходимое суждение, нужно уже иметь в запасе два общие необходимые суждения, равные по степени общности выводимому суждению, чаще же всего одно из них должно быть даже более общим, чем выводное суждение. Отсюда ясно, что первоначальное происхождение общих суждений не объясняется ссылкою на дедукцию. Мало того, сама дедукция общих суждений окажется висящею в воздухе, если мы не найдем источника происхождения, хотя бы некоторых самых общих суждений, из которых могут быть дедуцированы остальные суждения.
Решить этот вопрос можно только следующими двумя способами: первоначальные общие суждения или получаются путем опыта с помощью прямых методов знания (с помощью прямого восприятия и прямой индукции), или же они присущи сознанию до всякого опыта, т.е. a priori (если не хронологически, то логически). Первый ответ дается эмпиризмом, а второй - в наше время критическою философиею. Надобно, впрочем, тотчас же напомнить, что эмпиризм может быть или индивидуалистическим, или универсалистическим (интуитивизм) и что их теории возникновения общих суждений путем прямого метода глубоко различны. Согласно учению интуитивизма, общее обладает реальным бытием и дано в восприятии; точно так же необходимые связи между вещами реально существуют и даны в восприятии. Поэтому вполне достоверные общие необходимые суждения могут быть получены путем прямых методов. Наоборот, по учению индивидуалистического эмпиризма общее не обладает реальным бытием, все данные опыта индивидуальны в узком смысле этого слова; необходимые связи между вещами не даны в восприятии, между ними наблюдаются только временные отношения. Отсюда следует, что необходимых общих суждений в строгом смысле этого слова нет, а есть только основанные на прямом восприятии реестры замеченных случаев связи S с P и более или менее укоренившиеся привычки связывать представление о новых S с представлением P. Поэтому можно сказать, что на вопрос о первоначальном происхождении общих суждений даются три ответа: 1) общие необходимые суждения первоначально получаются путем прямых методов, в особенности путем прямой индукции (интуитивизм); 2) общих необходимых суждений нет, но иллюзия их получается прямым методом, именно путем индукции через перечисление; 3) первоначальные общие необходимые суждения даны a priori (критическая философия).
Априоризм характеризуется дуализмом между частным и общим, который вообще замечается в традиционной логике. Индивидуалистический эмпиризм устраняет этот дуализм, разрубая гордиев узел, именно отрицая общие суждения. Наконец, интуитивизм в самом деле примиряет противоположность между частными и общими суждениями, показывая, что они возникают одними и теми же путями. Специально в теории умозаключения глубокое различие между этими учениями состоит в следующем. Априоризм не признает самостоятельных индуктивных умозаключений: он сводит все умозаключения к дедуктивному типу. Индивидуалистический эмпиризм (Милля) не признает самостоятельности дедуктивных умозаключений: он сводит все умозаключения к индуктивному типу. Наконец, интуитивизм признает самостоятельность как индуктивных, так и дедуктивных умозаключений, соглашаясь, однако, с тем, что существует разновидность умозаключений, по виду сходная с индуктивными, но на деле имеющая дедуктивный характер (косвенные индуктивные умозаключения).
Рассмотрим несколько подробнее учение о возникновении суждений индивидуалистического эмпиризма и априоризма, чтобы отметить недостатки их. По мнению Милля, опыт складывается исключительно из субъективных переживаний, из индивидуальных состояний сознания познающего субъекта, поскольку они возникают под влиянием воздействия трансцендентных вещей. Поэтому он полагает, что никакие отношения между переживаниями, кроме отношений сосуществования, последовательности и сходства, не воспринимаются (связь причины с действием сознается только в форме временной связи). Во всяком случае, восприятию необходимой связи основания и следствия здесь нет места. Но в то же время он усматривает, конечно, что наука должна заниматься исследованием именно необходимых отношений между явлениями, отношений причины и действия. Как же найти пары явлений, необходимо связанные между собой, если эти связи не даны в восприятии? Известно, как решил этот вопрос Милль. Необходимая связь должна выражаться определенным образом во временной связи (по правилам четырех методов индуктивного исследования), и потому о ней можно узнать косвенным путем через посредство временных признаков. Этот путь есть косвенная индукция.
Отсюда следует, что необходимость, присущая частным (единичным) суждениям даже и при первом акте восприятия, необходимость, связывающая индивидуальные в узком смысле этого слова события (напр., цепь эволюционирующих исторических событий) в сопринадлежные группы, совершенно игнорируется теориею Милля. Впрочем, логика до сих пор вообще игнорировала вопрос о первоначальном происхождении частных (единичных) суждений: она интересовалась вопросом об основании необходимой связи в ее законосообразной (повторяющейся) форме, выразимой в общем суждении. Милль последовал этому течению не только потому, что интересовался преимущественно законами явлений; но и потому, что его теория восприятия толкала его на этот путь: всякий философ, отрицающий непосредственное восприятие необходимых связей между явлениями, склонен полагать, что эта связь обнаруживается в однообразных повторениях во времени, т.е. в законосообразной форме, так что даже и индивидуальное событие есть не что иное, как индивидуальный комплекс законосообразно связанных элементарных явлений. Итак, сосредоточим внимание на этой же проблеме и зададимся вопросом, удалось ли Миллю путем ссылки на косвенную индукцию объяснить обоснование законов явлений.
Прежде всего, давно уже замечено, что большая посылка косвенной индукции, закон единообразия природы, сама не может быть получена путем той же косвенной индукции. Чтобы ответить на вопрос об ее происхождении, Милль принужден сослаться на то, что еще до всякой научной индукции у нас является множество обобщений благодаря привычке, на основании закона ассоциации идей313, и все они завершаются обобщением относительно единообразия природы. Таким образом, все наши знания о законах природы, даже и полученные путем научной индукции, оказываются не чем иным, как системою привычек, в лучшем случае подкрепляющих друг друга, но нигде не опирающихся на что-нибудь более надежное, чем привычка. Отсюда ясно, что теория знания Милля приводит к скептицизму и притом не к временному, а к вечному, к безнадежному скептицизму. Эта сторона его взглядов давно уже выяснена314, но нам хотелось бы еще добавить, что косвенная индукция Милля не только висит в воздухе вследствие необоснованности большей посылки, но и вовсе неосуществима, так как его теория исключает
Об априоризме критической философии нам не придется говорить много. Как это ни странно, он страдает почти всеми теми же недостатками, что и индивидуалистический эмпиризм Милля315. Желая обосновать достоверное научное знание, Кант признает, что существуют суждения, в которых воспринимается необходимая связь между субъектом и предикатом, но это лишь те суждения, в которых выражаются априорные формы нашей собственной познавательной деятельности, приложимые к самому разнообразному эмпирическому чувственному материалу. Следовательно, необходимые суждения суть всегда или общие суждения, или те частные суждения, которые подчинены им. Значит, и для Канта необходимость всегда имеет законосообразный характер и к тому же принадлежит только априорной форме, но не эмпирически данному содержанию. Отсюда следует, что, встретившись с эмпирически данным содержанием, мы только тогда в состоянии были бы построить о нем на основании непосредственного восприятия суждение, обладающее характером необходимости, если бы усматривали непосредственно, что такие-то его элементы подчинены такой-то априорной форме. Это было бы возможно только в том случае, если бы не только общие формы познавательной деятельности, но и конкретные случаи их применения были априорно предопределены. Если бы Кант допустил это, то его учение об элементарных методах мышления ничем не отличалось бы от нашего, кроме только того, что, по нашему мнению, объективные связи принадлежат самим вещам, а по мнению Канта, они создаются познавательною способностью. Однако, как известно, Кант не решился утверждать, что вся структура мира явлений априорна. Следовательно, ему приходилось или допустить, что применение априорных синтезов к таким-то, а не иным группам явлений определяется a posteriori самими чувственными переживаниями, или же связать чувственные данные и априорные формы каким-либо косвенным образом. Мы уже знаем316, что Кант принужден был пойти этим последним путем и связать рассудочные априорные формы с чувственными данными посредством форм времени. Воспринимая эмпирические данные, мы убеждены, что между ними существуют необходимые категориальные связи, но какие элементы связаны между собою, этого мы непосредственно не воспринимаем; чтобы узнать об этом, мы должны рассмотреть временные связи между явлениями. Напр., чтобы узнать, какие эмпирические элементы при чинно связаны друг с другом, мы должны определить, какие из них подходят под схему причинности, а о ней Кант говорит следующее: "схема причины и причинности вещи вообще есть реальное, за которым, когда бы оно ни было дано, всегда (jederzeit) следует нечто другое"317. Отсюда следует, что эмпирическое суждение, имеющее научную цену, может быть получено только косвенным и именно только дедуктивным путем, путем указания на то, что воспринятые временные отношения соответствуют схеме такого-то категориального синтеза. Следовательно, научные суждения должны получаться или a priori, или путем дедукции. Научная индукция должна рассматриваться кантианцами как одна из форм дедукции, именно как умозаключение, большею посылкою которого служит временная "схема" причинности, и меньшая посылка состоит из наблюдений и опытов, доказывающих, что данная пара явлений подходит под схему. Следовательно, учение кантианцев о научных, индуктивных умозаключениях во всех отношениях должно походить на учение Милля, кроме того лишь, что большая посылка рассматривается ими не как продукт привычки, а как незыблемый достоверный закон рассудка. Однако теория индукции мало от этого выигрывает: чтобы построить такое умозаключение, нужно иметь не только большую, но и меньшую посылку; между тем, как уже показано выше, философ, отрицающий непосредственное восприятие необходимых связей между явлениями, не может объяснить, как производится из мировой бесконечности выборка того комплекса явлений, над которым нужно произвести наблюдения и опыты, составляющие меньшую посылку косвенного индуктивного умозаключения.
Пренебрежение к вопросу о первоначальном происхождении частных суждений и вообще к вопросу о прямых методах везде мстит за себя тем, что косвенные методы оказываются необъяснимыми до конца. Мы полагаем, что объяснить первоначальное возникновение частных суждений можно не иначе как допустив непосредственное восприятие необходимых связей между элементами действительности, и в этом заключается один из крупных аргументов в пользу интуитивизма.
Глава X. Последние основания знания
На первый взгляд кажется, что интуитивизм чересчур упрощает процесс знания, так что если бы теории интуитивизма были верны, все научные проблемы должны бы уже быть решены, наука должна была бы уже стать законченным целым. На деле, как мы уже говорили, это неверно: интуитивизм только отрицает существование таких условий (разобщенности между я и не-я, недоступности восприятию общего, недоступности восприятию необходимых связей), которые делают и научное, и житейское знание совершенно невозможными, однако и после этого процесс знания согласно теории оказывается не менее трудным, чем в действительности, так как он опирается на дифференцирование объектов путем сравнения, а это дело нелегкое. В самом деле, первые суждения восприятия, а также первые суждения прямой индукции имеют столь ничтожную научную ценность, что не могут быть отнесены к области научного знания. Обыкновенное содержание этих суждений таково: "нечто сложное" или "это сложное (причем "это" определяется внешними пространственно-временными признаками), обладающее признаком S, есть P" (напр., присутствуя при демонстрациях в физическом кабинете, гимназист констатирует, что "эти бузиновые шарики отталкиваются друг от друга"; крестьянин утверждает, что "при ветре дороги быстрее сохнут, чем при безветренной погоде"): в этих суждениях из необъятной полноты содержания субъекта дифференцированы или совсем не те (бузиновые), или не все те стороны его, которые составляют непосредственное и достаточное основание предиката318. Иными словами, связь между дифференцированною частью субъекта и предикатом в них или чересчур отдаленна, т.е. производна, или не полна; поэтому в качестве знания об индивидуальном они не удовлетворяют нас вследствие своей неясности, а в качестве общего знания мы их даже совсем не решаемся принять, так как не можем поручиться, что они имеют всеобщее значение; итак, научной цены они почти не имеют, но в то же время как констатирование частных фактов они обладают не менее необходимым характером, чем математические аксиомы.
Эти же суждения могут стать более ясными и некоторые из них могут с уверенностью быть возведены на степень общих суждений, если будут дифференцированы все промежуточные звенья между S и P или все элементы, которые нужно дополнить к S, чтобы получить достаточное основание для P. В первом случае суждение "S - P" принимает вид: "S - M...
– P" (S есть M, M есть P); а во втором случае вид: "SA...
– P", причем наибольшее удовлетворение мы испытываем тогда, когда удается показать, что само P равно некоторому BC, так что "SA есть BC", и именно "S есть B", а "А есть С".