Обойма ненависти
Шрифт:
Гуров увидел в зале чету Филипповых. Оксана была жизнерадостна, а ее супруг-художник откровенно скучал. Чем-то он напоминал сейчас рыбу, вытащенную на берег. Только он не рот беспомощно открывал и закрывал, а глаза. Такая лупоглазая рыба, которая не понимает, что она тут делает.
– Антон, Оксана, здравствуйте! – вежливо поздоровался Гуров, светски прикасаясь к локтям стоявших рядом супругов. – Светская тусовка?
– А вы тут какими судьбами? – искренне удивилась Оксана. – Разыскиваете украденные картины?
– Ценю юмор, – кивнул Гуров. – Однако, будет вам известно, сыщикам тоже не чуждо понимание прекрасного. И мы ходим по выставкам
– Здесь ничего не сказано, – буркнул Филиппов. – Здесь повторенное тысячу раз. До оскомины.
– Странно, а мне понравилось. Хотя я, наверное, не настолько искушен в живописи, чтобы выражать свое суждение. Однако и моего неискушенного взгляда достаточно, чтобы понять, что здесь представлена живопись традиционного направления. Все эти пейзажи и натюрморты не более чем попытка фотографически передать то, что видит человеческий глаз. Никаких игр с восприятием красок, теней или света. Я не прав, Антон?
– Удивительно, но вы правы, Лев Иванович, – скучным голосом ответил Филиппов.
– Вы не представляете, как вы меня порадовали! – воскликнул Гуров. – Значит, я что-то все же вижу и понимаю.
– Мужчины, не будьте занудами, – укоризненно сказала Оксана. – Хорошие картины, светлые.
– Но за ними не видно художника, – возразил Гуров, уголком глаза поглядывая на Антона. – Вот полотно, а на нем отдельно стоящее дерево. И для нас оно дерево, и для художника, что обидно, тоже дерево. А возьмите Пикассо. Для него, скажем, лошадь – это не лошадь, а способ самовыражения.
Оксана удивленно прикусила губу, посмотрев на милиционера с некоторым уважением. Она и не подозревала, что фразу эту Гуров вычитал давно и запомнил специально для эффектного произнесения в таких вот случаях. Филиппов, наоборот, отнесся к словоблудию Гурова с сарказмом.
– Лошади, они и в Африке лошади, – усмехнулся он. – А вы, я вижу, тонкий ценитель. С претензиями. Тут много сегодня таких, вращающихся около искусства.
– Кстати, – серьезно вставил Гуров, – я среди этих вращающихся сегодня слышал мало оценок творчества выставляющихся художников, а больше сетований по поводу несчастья с Павлом Петровичем Сениным. Вы его знали, Антон?
– Вот оно что! – кивнул Филиппов. – Расследуете убийство. Я и не сомневался, что искусство вас мало интересует. Задавайте ваши вопросы. Был ли я знаком с ним? Так с Репиным были знакомы почти все, даже те, кто не имеет отношения к искусству. А то, что он аферист, знает вся Москва. Удивительно, что вы этого не знаете.
– Он приторговывал крадеными картинами? – сделав заговорщицкое лицо, спросил Гуров страшным загробным голосом.
– Не удивлюсь. Слава как о человеке, занимающегося мутными делишками, о нем широко шла. В определенных кругах, конечно.
Гуров покосился на Оксану. Женщина, казалось, совсем не интересовалась разговором мужчин. Она с большим интересом крутила головой, кого-то высматривая среди гостей выставки.
– А честно, Антон, – стал серьезным Гуров. – У меня сложилось впечатление, что Павла Сенина многие не любили. И вы тоже. Так ведь?
– А за что его любить? Он – лавочник от искусства. Наживался на искусстве самым бессовестным образом. Эксперт!
Гуров оценивающе посмотрел на художника. Интересно, такое откровенное возмущение и проявление неприязни свойственно, скажем, убийце? Если взять и предположить, что Филиппов не только убил жену Лукьянова из зависти к тому, что Михаил многого в
Оксана вдруг замахала рукой какой-то женщине, назвав ее Алиночкой. Извинившись перед мужчинами, она скрылась за спинами гостей. Гуров посмотрел ей в спину со смешанным чувством. Во всех отношениях приятная и неглупая женщина. Да еще с заметным налетом сексуальности, которую так удачно подметил Крячко. Странно, что она с Антоном так долго живет. И – почему?
Когда Гуров попрощался с Филипповым и пошел к выходу из галереи, его догнала Оксана.
– Можно вас на минутку, Лев Иванович? Я хотела с вами поговорить. Без мужа.
– Да, конечно, – улыбнулся заинтригованный сыщик.
– У меня создалось впечатление, что вы подозреваете Антона в убийстве Сашеньки, – заговорила женщина, глядя Гурову прямо в глаза. – Не знаю уж, какие там у вас есть поводы для таких подозрений, но поймите, что это глупо. Сверхглупо. Антоша тихий и безобидный человек. Он может страдать в себе, он будет изводить себя, но никогда – слышите, никогда – не решится сделать больно кому-то из близких. Да, он живет в своем, придуманном им мире. Да, он никого туда не стремится пустить, но это не значит, что психически ненормальный. Он нормальнее всех нас вместе взятых. Он художник, понимаете? А Михаил и его семья – самые близкие ему люди в этой жизни. Вы ведь наверняка успели порыться в прошлом и Антона, и Миши. Вы знаете, что они дружат с самой школы. Поймите, что ваши подозрения нелепы! Вы ведь о чувстве зависти думаете прежде всего, так ведь? Но из зависти убивают того, кому завидуют, а не его жену!
Гуров вышел на улицу со смешанным чувством, что Оксана Филиппова права в отношении мужа – и одновременно не права. Как-то не складывалась у него в голове картинка. Психологически не складывалась. Допустим, Павла Сенина действительно убил киллер, допустим, что он не врет. А если причина убийства была иной? Не инициатива наемного убийцы, пытающегося обезопасить лично себя, а чья-то иная инициатива? Из числа тех, с кем этот Сенин-Репин имел коммерческие контакты, проводил свои сомнительные сделки… Стоит и об этом подумать. По крайней мере, забывать о такой версии пока не стоит.
На следующее утро Гуров ринулся в галерею, где вчера состоялась выставка. Дважды Крячко звонил ему по мобильному телефону, но сыщик отнекивался и ссылался на занятость. Наконец, используя все свое обаяние и природный артистизм, подкрепленный познаниями из профессии жены, Гурову удалось выяснить, кто такая Алиночка, с которой вчера общалась Оксана Филиппова. Алина Стрельцова оказалась владелицей салона красоты «Миледи». Найти ее было уже нетрудно.
– Здравствуйте, Алина…