Обожаемый интриган. За футболом по пяти материкам.
Шрифт:
В наших институтах защищено немало кандидатских диссертаций, посвященных методике технической, тактической и психологической подготовки современного футболиста. Было бы предосудительно охаять скопом все эти работы, среди авторов их есть люди, без сомнения, глубоко познавшие суть футбола, но кто ответит на вопрос, сколько футов, нет — миль! между теорией футбола и его практикой?
Пылятся на архивных полках диссертации типа: «Психология спортивного поединка», «Слово перед стартом», «Микроклимат содружества тренер — спортсмен».
Люди, которым, безусловно, следует доверять, утверждают, что перед самым важным матчем с поляками мирно спал лишь один Бессонов. Но
Почему нежданно? Почему негаданно?
Потому что даже на уровне сборной мы знаем игроков с одной только видимой стороны — как он бегает, как бьет по неподвижно лежащему и как — по летящему мячу, насколько владеет левой и насколько правой ногой. А вот как владеет нервами и вообще как владеет собой перед трудным матчем, снятся ли ему сны одушевляющие или сны кошмарные, способен ли он к лучшим или худшим проявлениям в ответственной игре?.. Положа руку на сердце, скажем: четко мы себе этого не представляем. А как с техникой?
Турнир в Испании показал, что лучшие наши игроки плохо владеют искусством элементарного паса, остановки и обработки мяча. Из прессы: «Мяч, как правило, терялся после второй-третьей передачи, в четвертьфинальной же встрече со сборной Польши дело доходило до абсурда. В первом тайме в течение двадцати минут хавбеки и нападающие теряли мяч после первой же передачи (!) партнеру, хотя им никто при этом не мешал… Наши футболисты словно бы спешили освободиться от мяча, пытаясь неподготовленной передачей переложить ответственность на плечи партнера».
Вспоминая детали того четвертьфинального матча и используя терминологию небезызвестного людоведа Евгения Сазонова, постоянного автора шестнадцатой страницы «Литературной газеты», вполне можно было бы подготовить трактат «О правилах хорошего моветона на футбольном поле». Иллюстрировать сочинение позволили бы многочисленные кадры, на которых запечатлен Блохин. Во время игры он пробовал поучать судью на поле и боковых судей, своих товарищей, соперников, даже их тренеров, откинувших попавший к ним мяч почему-то не туда, куда это хотелось Блохину. Полагаю, не ошибусь, если напишу, что все форварды всех других команд, вместе взятые, не продемонстрировали на поле такого обилия жестов, какое показал один лишь наш форвард в одной лишь игре: разводил руками, вскидывал их к небу, хватался за голову. Невольно подумалось: неужели тренеры нашей команды К.Бесков, В.Лобановский и Н.Ахалкаци, зная эту привычку Блохина, не могли воздействовать на него, дать ему простой совет: на футбольном поле лучше играть ногами, чем руками.
Твои жесты и реплики только нервируют и без того возбужденных товарищей по команде, да и тебя самого тоже, а просветительская работа на поле еще никогда никому не приносила ничего хорошего.
Глава VI
Наш Фриц
Через десять дней после того, как закончился чемпионат мира, ко мне домой позвонил старый и добрый друг.
— Здравствуйте, это Фриц Фукс.
— Какими судьбами? Надолго ли в Москву?
— Нет, проездом из Вены. В Ленинграде делают один документальный фильм, и вот разыскали меня и пригласили.
— Хорошо, расскажете обо всем не по телефону, приезжайте, жду.
Фриц Фукс человек уникальный. Был участником венских баррикад 1934 года, эмигрировал в Советский Союз, жил в Ленинграде, ранней осенью получил предложение выехать в эвакуацию, но враг подходил к берегам Невы, и сказал Фукс примерно так:
— Ленинград — теперь и мой город, и ни я, ни моя жена никуда отсюда не уедем.
Работал он в радиокомитете. Это его голос, обращенный к немецкому солдату, звучал из осажденного города.
Вечером 6 мая 1942 года Фриц Фукса попросили перевести и записать на шоринофон одно необычное сообщение. На листке оберточной бумаги было набросано несколько фраз. Фукс подошел к машинке и быстро отстукал текст. Потом перешел в другую комнату и подсел к звукозаписывающему аппарату:
— Здесь Ленинград, здесь Ленинград. Передаем новости спортивной жизни. Сегодня у нас был футбольный матч. Команда «Динамо» — участник предвоенных чемпионатов — встречалась с командой энской части. Матч собрал немало зрителей и начался атаками динамовцев, многие из которых пришли и приехали на игру из прифронтовых частей…
Плыли над затемненным городом, измученным блокадой и голодом, плыли над фронтом, над фашистскими окопами слова:
— Здесь Ленинград, здесь Ленинград… Сегодня у нас был футбольный матч.
Около трех лет я собирал материалы для документальной повести «Тот длинный тайм», посвященный матчу в блокадном Ленинграде. Благодарю друга Виктора Набутова: он и его товарищи помогали мне восстановить подробности необычного того состязания, разыскать его участников. Известный ленинградский радиожурналист Лазарь Маграчев вспомнил о Фрице Фуксе и посетовал, что он дальше всех — живет в Вене, работает переводчиком в издающейся АПН газете «Зовьет юнион хойте». В 1967 году в Вене проходил хоккейный чемпионат мира, мыс Набутовым выехали в Австрию, Виктор привез Фуксу записанное на магнитофонную ленту письмо от Лазаря Маграчева. На следующий день, после того как наша команда стала чемпионом, мы пригласили Фрица Фукса к себе в гости. Выпили по бокалу за победу. А потом Набутов включил свой репортерский диктофон с письмом ленинградского журналиста.
«Мы помним вас, наш старый и верный друг Фриц Фукс. И люди, с которыми вы провели все дни блокады в радиокомитете, шлют вам слова сердечного привета».
Письмо уносило далеко-далеко от тихого и уютного отеля «Стефания» в заснеженный, окруженный, но не сломленный Ленинград сорок второго года. Фриц Фукс слушал. И глаза его, большие, добрые и умные глаза, лучше всего говорили, что испытывает, что вспоминает он в эту минуту.
— Мне много лет, — говорил Фукс, — но дни ленинградской блокады вошли в мою жизнь как самое большое и главное событие. Я знал, что наши передачи забивались фашистской радиослужбой, но знал также, что многие слова доходят до немецкого солдата, который и мерзнет, и мокнет в окопе, не знает за что, во имя чего убивает русских… пока не убьют его. Мы должны были внушить неприятелю мысль, что Ленинград полон веры в победу, что ни голод, ни бомбардировки, ни жертвы не сломили его дух.
Набутов включил магнитофон, чтобы записать речь австрийского друга; понимал, какую необыкновенную радиопередачу мог подготовить для своего — ленинградского радио. Но совершенно неожиданно старый друг журналиста магнитофон превратился в назойливого неприятного участника беседы, сковывал, придавал неестественные оттенки голосу и направлял разговор в русло традиционно-привычного интервью. Я посмотрел на Виктора. Он понял меня, вздохнул и выключил аппарат.
— А тот футбольный матч, который сыграли весной сорок второго года динамовцы… Он тоже очень хорошо говорил, что есть мужество и воля. Надо, чтобы молодые советские спортсмены черпали у старших своих братьев примеры того мужества.